На этом запись заканчивалась, но общее представление о жизни подруги можно было составить: все без перемен, все уныло, и чтоб собственное существование казалось веселей, приходится его придумывать.

Сообщение о неполадках в семье родителей не было для Ани новостью. По письмам матери она и сама чувствовала, что там что-то не так. Аня подумала, что скорее всего отец окончательно устал, быть может, взбунтовался, но бунт его, конечно же, пассивен и выражается лишь в увлеченности бутылкой. На больший отпор жене отец не был способен. Следовательно, его надо поскорее выдернуть на отдых. Может быть, даже не в июне, а в мае, если будет хорошая погода. Аня горделиво вспомнила, что еще перед Новым годом съездила на побережье и заплатила аванс за тот домик, который приглядела отцу на лето.

Ответить хвастливой подруге Ане захотелось тут же. Ответить откровенно и резко, хотя похвальба Аллы ее совершенно не задевала. Пусть она получит хоть сто международных призов, пусть ей вручат Страдивари, пусть живет на Кутузовском проспекте рядом с сильными мира сего — сегодня никакие успехи Аллы не вызывали у Ани и тени зависти. Уже два месяца она жила словно в светлом и радужном сне, не замечая, что ест и пьет. Тоскливыми были лишь часы с восьми утра до двух, то есть часы, когда Олега не было рядом. Он томился в техникуме на занятиях и томил Аню. Но такую разлуку можно было перетерпеть.

Она нашла чистую кассету, решив ответить подруге аналогичной записью на электромагнитную ленту.

— Привет, Аллочка! — неторопливо начала она. — Не помню, писала тебе или нет, что я хожу здесь на очень интересные курсы и в напряженном темпе учу английский язык. Учу каждый день и теперь даже понимаю английские передачи по радиостанции Би-би-си, а понимать по радио — труднее всего. Но это ерунда. Живу там же, и ни скрипки Страдивари у меня, понятно, нет, ни машины. Не в том дело. Самое главное, что я встретила человека, который… Алла, я даже не знаю, как сказать. У нас нет компании потому, что нам никто не нужен. Мы все время вдвоем, только иногда приходит его друг, но он очень быстро становится лишним, понимает это и уходит. Кроме этого человека, мне больше никого и ничего не нужно. Если я о чем-то и мечтаю сейчас, то только о том, чтобы всегда, до конца было так, как сейчас… Или как можно дольше. Мы расстаемся очень поздно, а потом начинаются ожидания, от которых я схожу с ума, хотя проходит всего несколько часов, и мы снова вместе. У меня в глазах темнеет, когда я его вижу… Ты уничтожь эту кассету после того, как прослушаешь, потому что мне как-то боязно даже говорить обо всем. И никто, кроме тебя, ничего не знает… Самое смешное, что я тебе не могу описать этого человека, не могу сказать, красивый он или нет, умный или наоборот, он просто самый лучший в мире, просто есть рядом, и все. Он есть для меня. Я сама себе не верю, что на свете может быть такое счастье. Глупо, наверное, но это можно понять только тогда, когда переживешь подобное сама. И если случаются неприятности, ты их просто не замечаешь. Помнишь, как Нинка Семенова пошла на свадьбу, а у нее был приступ аппендицита? Так она его не заметила, была веселой, а ночью ее увезли и тут же положили на операционный стол. Примерно то же происходит со мной. Что бы ни случилось — мне на все плевать, если в жизни остается самое главное, а главное — это мой любимый. Удивительно и то, что все люди кажутся мне теперь добрыми, я ни с кем не ругаюсь, ни на кого не держу зла и, когда в трамвае мне наступают на ногу, я только смеюсь и тут же об этом забываю. Наш друг Виктор сказал, что мы оба поглупели до состояния младенческого кретинизма, но если б ты знала, как это прекрасно — быть такой глупой! Хотя что я тебе обо всем этом рассказываю, думаю, у тебя было то же самое, когда ты встретилась со своим Юрой, но если не было… Тогда, прости меня, ты его никогда не любила. Короче, я так счастлива, что хочется сделать счастливыми всех друзей и даже врагов, хотя таковых у меня и нет. Больше сообщить тебе нечего, хотя я могу говорить до утра. Всем привет. Весной приеду за отцом, выдерну его сюда на лето, наверное, возьму и мать, чтобы они оторвались от безобразной жизни и отдохнули нормально. Сейчас в новой шубе из лисы иду отправлять тебе это письмо, а потом побегу на свидание. Какая хорошая штука — жизнь! Чмок-чмок!

Аня прослушала запись. Получилось не очень четко, с помехами, но ничего исправлять она не хотела, оделась и пошла на Главпочтамт, где и отправила свое «письмо» Алле. Аня попыталась рассказать подруге всю правду о своей жизни. Но если Алла беззаботно лгала в каждом сообщении, то Аня умалчивала о многом. О Деде Сухорукове, о братьях-близнецах, о том, что перед Новым годом пришлось переспать с близким приятелем Кира Герасимова, заглянувшим в Ригу из Ленинграда, но все это казалось Ане столь незначительным и как бы отстраненным от нее, что этой стороне своей раздвоенной жизни она не придавала ровно никакого значения. Если ее что-то и раздражало, то только невозможность поселить Олега под своей крышей. Пришлось бы объяснять ему, где она ночует по понедельникам и четвергам, отчитываться за каждую минуту, прожитую без него, а так существовала легенда о ее ночной работе за пишущей машинкой, и разрушать ее не следовало. Но Аня решила и поклялась себе в том, что все это прекратится летом. Приедет на отдых отец (быть может, с матерью), окончатся курсы Арвида Яновича, и тогда, в конце лета, она навсегда распростится со всеми своими тайными занятиями. К черту стариков и близнецов, к чертям и Кира! Устроится на работу, выгонит из квартиры Сарму с ее мясником, все чаще ночующим в их квартире, и позовет Олега. Расчет по всем долгам — и новая, цельная жизнь.

После обеда снег пошел мягкими хлопьями. Ане было жалко, что мягкое покрывало, застлавшее тротуары, растает к вечеру либо его уберут.

Она подошла к техникуму, терпеливо слонялась возле него около часу, пока из дверей не показались студенты, выбежал Виктор, а следом за ним и Олег. На его непокрытую голову тут же легли звезды снега.

— Ты же простудишься! — засмеялась Аня.

Он улыбнулся, обнял ее за плечи, и они пошли мимо цирка в кафе, где обычно сидели с Виктором перед тем, как он становился лишним, и они расходились.

— Подожди, Олег! Мы сейчас же пойдем и купим тебе шапку! У меня как раз есть деньги!

— Мне не холодно, перестань.

— При чем тут холод? Ты о кислотных дождях слышал? Вместе с осадками на волосы капает всякая дрянь, и ты будешь лысым!

— Перестанешь любить?

Но Виктор тоже поддержал ее. Спасение от плеши в виде шапки необходимо. Через полчаса они приобрели в маленьком магазине шапку из рысьего меха — судя по этикетке. Красивая шапка, едва ли не в половину стоимости Аниной шубы. Но деньги у нее были, поскольку Дед под Новый год удвоил сумму аванса.

Шапку весело обмыли в первом подвернувшемся заведении — пивном зале подвального ресторанчика «Под дубочком». И принялись прикидывать, куда бы плавно перейти на вечер, но Аня вспомнила, что сегодня понедельник, а следовательно, сегодняшняя ночь принадлежит Деду Сухорукову.

— Ой! — сказала она. — Мне завтра утром сдавать пятьдесят страниц! Придется отложить, ребята! Гульнем завтра.

— У тебя всегда почему-то работа в понедельник! — засмеялся Виктор.

— И в четверг, — спокойно заметил Олег.

— Да это же очень просто! — беззаботно ответила Аня. — Мои клиенты, научные работники, усиленно трудятся в воскресенье и в субботу, а в понедельник тащат свои труды мне! Мальчики, а может, вам водочки взять? Пивом шапку обмывать как-то слабовато.

Мальчики согласились на водочку. Зал наполнял приятный золотистый сумрак, столы стояли на разных уровнях и были разделены перегородками так хитро, что каждая компания чувствовала себя уединенно. Лучший пивной подвал в городе, хотя местное пиво Олег держал за дрянцо, то ли дело «Адмиралтейское» в Ленинграде!

К моменту расчета с официантом Аня заметила, что Олег помрачнел, и это не могло объясняться количеством выпитого.