Она медленно проводит сморщенным пальцем по запавшим тонким губам. И её палец, и платье — всё кажется Игнашке старым-престарым. И жалко стало старуху, да и самому ужасно захотелось попить из ручья. Он так весело журчит внизу по холодным камням!

— А чем принести воду? — спрашивает Игнашка.

Старуха обрадовалась и оживилась:

— А в лопухе, милок! Сделай фунтик из лопуха! Только найди лопух без дырок…

— Ладно,- кивает Игнашка и лезет вниз. Там лопухи большие и прочные, как из клеёнки. Не то что наверху — пыльные, улитками источенные, солнцем до проплешин пропечённые.

Игнашка разглядывает лопухи. Выбирает самый большой и прочный. Только сорвать его трудно. Игнашка пытается крутить сильный, сочный стебель и чуть не плачет. Некогда. Там мама сидит с пораненной ногой, одна, ждёт… А он задерживается из-за какого-то лопуха! Игнашка ложится на землю и перегрызает зубами скользкие волокна стебля. Сок у лопуха горький, как лекарство. Игнашка отплёвывается. Лопух у него в руках. Фунтик сделать нетрудно.

Когда он погружает фунтик в ручей, видит, как прежде незаметные ворсинки на коже листа встают дыбом от холодной воды, и между ними вскипают серебряные пузырьки воздуха.

Ручей бормочет свежим голосом что-то неразборчивое, но успокаивающее, пошевеливает камешки на дне. Фунтик полон до краёв. Игнашка отпивает несколько глотков. Зубы ноют от холода. Зато сразу стало легко. Вот сейчас как побежит! Жаль, фунтик тяжёлый. Надо зажимать дно покрепче, а то вода убежит. А склон до старухиного камня такой крутой, можно съехать на животе назад, если не удержишься. Руки-то заняты, нечем за кусты хвататься. Игнашка упирается в комки земли носками сандалий, пыхтит, пристальна смотрит на зелёную воду в фунтике, строго смотрит — и вода наплещется.

Бабка протягивает руку, но рука у неё так трясётся, что Игнашка сам близко подносит к её губам фунтик. Бабка пьёт из лопуха, с шумом втягивает воду. Большие капли скатываются на подбородок. И тут Игнашка замечает, что у бабки вокруг рта растут волосы!

— Разве у бабушек бывают усы? — опрашивает Игнашка с изумлением.

— Бывают, милый.- говорит бабка, утирая рот концом головного платка.- Это от старости. Видал, у старых деревьев растёт мох

на стволе?

Игнашка смотрит во все глаза. Бабка повеселела, словно ожила Заулыбалась. Все морщинки ожили и задвигались, маленькие шустрые глазки осматривают Игнашку с любопытством.

— Ох… Спасибо… В нашем роднике сладкая вода. Всю жизнь пью не напьюсь… Девчонкой, такой, как ты, бегала сюда…- она погладила Игнашку по голове лёгкой рукой.- А ты-то сам чей будешь? Я всё гляжу: где его мамка? Как она одного пускает, такого маленького? Или ты заплутал?

У Игнашки вдруг задрожали губы.

— Она ногу порезала косой. Я иду в деревню за бабой Веруней. Надо маму везти в больницу.

— Ох, батюшки, беда!-всполошилась старуха.- А я-то тебя задержала! Где ваш покос-то? Я от твоей воды словно бы воскресла. Дойду потихоньку к твоей мамке, постерегу и мамку, и козу… Так где она осталась?

— Там, у сосняка,- машет Игнашка рукой.

— А-а, знаю, я там кашивала… Так ты Верунин правнучек? Ну, беги, не горюй, парень.

Бабка дёргает верёвку, коза неохотно взбирается по склону. А Игнашка подпрыгивает и катится вниз, хватаясь за гибкие ветки.

И вот он опять мчится по дороге.

За оврагом цветёт лён. Поля чисто-голубого цвета — до самого неба. У мамы есть голубое платье. Оно бывает точно таким же чистым после стирки. Когда мама его наденет в жару и подойдёт, кажется возле неё прохладней. И возле льняных полей воздух тоже вроде бы не такой жаркий, как у пшеничных… Мама говорит, что в жару ветер отдыхает во льну. Поэтому льняная материя хранит в себе холодок.

Вот бы найти сейчас во льну ветер, чтобы он подул в потное и пыльное лицо. Как мама легонько дует в лицо, когда хочет, чтобы он проснулся…

«Некогда мне, обойдусь!» — думает Игнашка и сам дует себе на нос, оттопырив нижнюю губу. Но дыхание у него горячее.

Дорога пошла в горку. На середине подъёма стоит машина. Под задние колёса подложены большие камни, чтобы назад не съехала. Под машиной лежит человек, что-то чинит.

В горку бежать совсем тяжело. Игнашка бодает лбом воздух, пихает его локтями, таранит коленками. Воздух плотен от жары. И дышать трудно. Но Игнашка всё равно бежит. Он боится, что шофёр починит машину и уедет. Надо скорей добежать, попросить, чтоб довёз до деревни.

Человек под машиной бьёт железом по железу. Получается громкий и почему-то отчаянный звук.

Чем ближе Игнашка подбегает к машине, тем она делается больше. Она растёт. Кузов у неё в пыли, колёса тоже. Ничего нигде не блестит, всё тусклое, серое. От этого машина выглядит старой и усталой. Из-под неё торчат ноги в пыльных ботинках. Ботинки шевелятся: то напрягаются, то безнадёжно покачивают носами, опираясь на стоптанные каблуки.

Игнашка присаживается на корточки, заглядывает под машину.

— Давайте я буду помогать.

— Кхмм…- глухо откашливается шофёр.- Слазь-ка в сиденье, братец, достань большой ключ.

— А какой он? — спрашивает Игнашка.

— Ну, такой голован длинный, железный… Понял?

Ступенька так высоко приделана, что на неё просто с земли не

влезть. Ноги так не задираются. Игнашка ложится на ступеньку животом. Он весь перемазался в пыли, но всё равно подтягивается изо всех сил. «Он эту гайку открутит, машина поедет, маму заберём,-думает Игнашка.- На машине быстрее, чем на лошади!» Наконец он вскарабкался в кабину. А там сиденье навалилось на руль. Спинка криво стоит у другой дверцы.

«Как же он поедет? Руль загородил!» — ужасается Игнашка. Он смотрит в ящик под сиденьем. Вот — железяки. Ага, тут есть головастые ключи… Он выбирает самый большой и спрыгивает на землю.

— Нате! — Игнашка просунул руку с ключом под машину.

Шофёр снова стучит железом по железу. Теперь стук совсем неуверенный.

— Полетела коробка скоростей, ёжику ясно! — уныло бубнит шофёр.

— Ого! — удивился Игнашка. И представил, как из-под машины выпорхнула железная коробка и, гремя, полетела вверх. Ёжик сидит на кочке и смотрит на неё. Ему всё ясно… Что ясно? Игнашка глазеет в небо. Оно теперь совсем не голубое, не прохладное, а серое. Небо тоже запылилось. Дождя давно нет. И никакие коробки в небе не летают…

Шофёр, огорчённо кряхтя, вылезает из-под машины. Он, оказывается, не старый. Наполовину дядя, наполовину мальчик. У него чёрные усы, но всё равно видно, что губы толстые, щёки румяные. Как будто он эти усы приклеил. Шофёр смотрит круглыми глазами, кажется, сейчас заплачет.

— А у меня мама порезала ногу косой, надо фельдшера позвать…- шепчет Игнашка. Ему тоже хочется плакать. Значит, машина никуда не поедет, а он тут столько времени потерял. Сейчас бы уже к деревне подходил…

Шофёр сверху смотрит на Игнашку, и, наверное, Игнашка ему кажется совсем маленьким и грустным.

— Косой! — У шофёра глаза делаются ещё круглей. Он качает головой.- У меня тут аварийная аптечка… Бинт, йод… Может, ей надо? Пошли перевяжем.

— Нет, я в Тихоновку побегу. Баба Веруня лошадь запряжёт, поедет за ней.

— Эх, машина у нас, брат, того…- виновато объяснил шофёр.- Может ехать теперь только на буксире. Ломается через каждые два метра. Видишь, какая старая? Ладно, хватит болтать. Где твоя мама? У меня всё-таки йод! — Шофёр достал из кабины коробку с красным крестом.- Без йода, брат, никуда! Это знаешь какая нужная штука!

— Мама на траве сидит возле сосняка,- объяснил Игнашка.

Шофёр быстро пошёл по дороге, он оглянулся и крикнул:

— Ты в деревне найди бригадира! Скажи, что я тут застрял!

— Скажу! — ответил Игнашка и побежал вперёд.

Он решил до самого поворота дороги не останавливаться, хоть это и далеко. Несколько последних метров он всё же не бежал, а еле ноги тащил.

Здесь, у поворота, стоит большой дуб. Издали он похож на зелёное облако над полем. Мама говорит, что этот дуб видел не только дедушку, но даже дедушкиного деда. Или наоборот, какой-то совсем давнишний дед видел этот дуб… У дуба потрескалась кора от старости. Мама его жалеет. Она говорит, что дерево стонет, когда у него в морозы трескается кора. Но всё равно этот дуб — могучий. Он даёт силы тому, кто попросит. Надо положить руки на его ствол, вздохнуть и сказать: «Дуб, дуб! Дай мне силу богатырскую!»