По-моему, Серёга ошибался. Но разубеждать его я не стал.
После того, как мы друг другу представились, говорить получалось чуть полегче. Но всё равно напряжённо. Серёга и Артик аккуратно разговаривали - держали нейтралитет. Чувствовалось, что стоит кому-нибудь сказать что-то попросту, не обдумывая тщательно - и впору будет только драться.
Я видел, что Серёга в армию пошёл очень идейно, а Артик - потому что так пришлось. Видел, что Серёге страшно хочется думать о "горячих точках", о войне и о подвигах, что Серёга думает, как он крут и как будет Родину защищать. А Артик, по-моему, на всё это глядел скептически: и на армию, и на войну, и при слове "подвиг" у него делалась скептическая мина. Ещё я видел, что Серёгу этот Артиков настрой бесит страшно, а Артика Серёгин энтузиазм смешит.
Я тут был не с Артиком и не с Серёгой - где-то между. Я на подвиги не рвался, воевать мне совсем не хотелось - то есть, западло было бы косить, но рваться в бой, как Серёга, я не стал бы ни за что. Мой отец считал, что армия делает человека мужиком - и я не мог с ним спорить, и обмануть его ожидания тоже не мог. Вот и всё... хотя за эти первые недели я пока что начал чувствовать себя не мужиком, а роботом.
Наверное, в какой-то степени это все чувствовали. Серёга с Артиком не выглядели, как загнанные до полусмерти, но они тоже устали. И мне было понятно, что Серёга хотел смысла в том, что мы все делаем... любопытство Артика мне тоже было понятно. Когда этот, в штатском, в кабинете у полковника сказал, что от меня ждут серьёзных поступков и героизма - у меня тоже дыхание спёрло. Я знал, конечно, что вовсе не лучший - но меня отметили, мне захотелось соответствовать.
Наверное, где-то в самой глубине души мне всё-таки тоже хотелось совершить подвиг.
Артик делал вид, что ему вся эта героическая суета совершенно безразлична. Серёга сказал, что "дисциплина - это всё", Артик согласился, что "дисциплина - это немало", но прибавил, что игры в дисциплину по армейским правилам - это дико старые игры, уходящие корнями в эпохи фаланг и кордебаталий. И что установка "Град" превращает шагистику в фикцию, а ковровые бомбометания вообще всё это ставят под вопрос, не говоря уже об атомной бомбе. Серёга сжал кулаки, но не нашёл, что возразить, только буркнул, что Артик "ни фига не понимает", а Артик с неожиданной мечтательностью сказал:
- А вдруг нас и вправду собираются превратить в суперсолдат? В киборгов, а? Напичкают электроникой - суперсила, суперреакция, ночное видение, предположим, ещё какие-то девайсы... Для этого им нужны главным образом здоровые организмы, а пользоваться всем этим нас всё равно придётся учить с нуля. Такие испытания я лично приветствовал бы.
И тут Серёга впервые с момента нашего знакомства посмотрел на Артика восхищённо, а до меня вдруг дошло, что и Артик мечтает о подвигах на свой лад. Просто - у него фантазия богатая.
А автобус свернул с междугородной трассы на просёлок, но просёлок был тщательно заасфальтирован. По просёлку мы ехали ещё очень долго, и по сторонам дороги сплошной полосой стоял лес, то чёрный от елей, то жёлтый от берёз. Серёга сказал, что поспит пока, откинул спинку кресла ещё дальше и вправду заснул. Я передвинулся на другую сторону дивана и спросил у Артика, что такое "кордебаталия". Он начал вполголоса рассказывать про кордебаталию, потом - про Крымскую войну, а потом перешёл на политический сыск. Я слушал и тихо поражался, что человек может говорить, как по радио, всякие интересные вещи, не запинаясь и без гугла. У Артика в голове, похоже, был целый интернет, вдобавок ему хотелось поболтать о чём-то отвлечённом, а я офигевал от его памяти.
Я, попросту говоря, увлёкся. И вдруг автобус затормозил.
Около шлагбаума. За шлагбаумом был КПП, сержант спрашивал какие-то особые документы у нашего водителя, за его спиной маячили двое с автоматами, а на шлагбауме висел "кирпич" с табличкой под ним "Проезд только для спецтранспорта".
Артик перегнулся через проход и тряхнул Серёгу за плечо. Серёга секундочку смотрел ошалело - и вздёрнулся к окну. Отследил взглядом, как шлагбаум поднимается и автобус отчаливает от поста.
Мимо знака "Стой! Опасная зона!"
Серёга пробормотал:
- Радиация, что ли?
Артик отрицательно мотнул головой.
- Не думаю. Радиацию обычно обозначают специальным значком.
А мне вдруг стало очень холодно. Картины у меня в голове понеслись смазанные и мутные, но ужасные. Артик смотрел на дорогу. Серёга встал.
- Ты куда? - спросил я.
- У лейтенанта спросить, - сказал Серёга. - Выяснить, куда нас волокут, ёлки.
- Молодец! - сказал Артик. - Возможно, тебе он что-то объяснит.
Серёга ушёл вперёд, придерживаясь за спинки кресел. Мы с Артиком видели, как он заглядывает за стеклянную перегородку, как лейтенант говорит что-то - но, как мы ни прислушивались, из-за ровного гула мотора было ничего не разобрать.
Но говорили они недолго. Совсем.
- Он сказал: "Нуль Тэ-Пэ", - сообщил Серёга, когда вернулся. - Сказал: "Испытания Нуль Тэ-Пэ, вам всё объяснят подробно, когда прибудете на место".
Артик присвистнул.
- А чё это за хрень-то? - спросил Серёга, и в его голосе появилась какая-то детская нотка. Удивлённая и испуганная.
- Или я вообще не понимаю, о чём речь, - сказал Артик медленно, - или речь идёт о нуль-транспортировке. О телепортах, другими словами. На нас, ребята, будут испытывать сверхсекретное оружие. До такой степени сверхсекретное... я даже объяснить не могу, до какой.
Он больше не выпендривался и никакого питерца-пижона-танцора из себя не строил. А Серёга вдруг совсем расслабился и улыбнулся, показав крупные передние зубы:
- Слушай, круто! Это как червяки в игрушке, да? Вормс? "Смотри сю-да!" - и бррыть!
- Хороший ты парень, Сергей, - сказал Артик и вздохнул. - Ты всё правильно понял. Сядь, мы, наверное, скоро приедем на место.
Но оказалось, что не скоро.
Мы ехали, и вокруг был лес, лес, лес.
Пару раз мне показалось, что я вижу над деревьями острые металлические штыри, типа трансляционных башен для мобильной связи. Потом мы проехали мимо вырубки, по которой проходила линия электропередач. И мне всё это время было так нервно, что разболелся живот.
Мы больше не разговаривали. Сидели, молчали и пырились в окна. Потом Серёга вспомнил про сухой паёк, о котором больше никто не думал, и некоторое время жевал. Я раньше был всё время голодный, но сейчас кусок не шёл мне в горло; кажется, Артику тоже. Мы только выпили воду из бутылок.
Уже начинало темнеть, когда лес вдруг сменился забором. Это был всем заборам забор: из каких-то больших белых блоков, высоченный и с колючей проволокой сверху. Через равные промежутки на заборе торчали какие-то штуки, про которые я подумал, что это видеокамеры, Артик сказал, что прожектора, а Серёга - что пулемёты с детекторами движения, но, по-моему, перегнул палку.
Забор тянулся, наверное, километр. И когда мы увидели ворота, это было даже как-то удивительно, будто уже и не ожидалось, что приедем когда-нибудь.
С двух сторон от ворот возвышались две башенки, явно с прожекторами, камерами, а может, даже и с пулемётами. А сами ворота оказались автоматическими. Сперва открылись одни, автобус въехал внутрь, где был какой-то предбанник, - прямоугольное пространство и стеклянные зеркальные стены с двух сторон, - а потом открылись вторые. И мы попали на территорию части.
Про которую сразу было понятно, что это - совсем не часть. Здания из тех самых больших белых блоков и зеркального стекла выглядели модерново, как в фантастическом кино. Они стояли широким полукругом, между ними на полукруглой клумбе цвели пёстрые осенние цветочки с зеленью, как на укропе, а посреди клумбы штырём торчала высоченная тонкая мачта. На самом верху её, метрах в восьми - десяти от земли, каждую пару секунд вспыхивала очень яркая бледно-сиреневая искра.
