Утром, подметая в кухне пол, он увидел Раису в двери её комнаты и выпрямился перед нею с веником в руках.
- Хочешь кофе пить со мной? - спросила она.
Обрадованный и смущённый, Евсей ответил:
- Я ещё не умывался, - я сейчас!
И через несколько минут сидел за столом у неё в комнате, ничего не видя, кроме белого лица с тонкими бровями и добрых, влажно улыбавшихся глаз.
- Я тебе нравлюсь? - спросила она.
- Да! - ответил мальчик.
- Почему?
- Вы добрая и красивая...
Он отвечал, как во сне. Ему было странно слышать её вопросы, глаза её должны были знать всё, что творилось в его душе.
- А Матвея Матвеевича ты любишь? - медленно и негромко спросила Раиса.
- Нет! - просто ответил Евсей.
- Разве? А он тебя любит, он сам говорил мне это...
- Нет! - повторил мальчик, качнув головой. Она подняла брови и немножко пододвинулась к нему, спрашивая:
- Ты мне не веришь?
- Вам - верю, а хозяину - не верю, ни в чём...
- Отчего? Отчего? - дважды быстро и тихо спросила она, подвигаясь к нему ещё ближе. Тёплый луч её взгляда проник в сердце мальчика и будил там маленькие мысли; он торопливо выбрасывал их перед женщиной:
- Я его боюсь. Я всех боюсь, кроме вас...
- Почему?
- Вас тоже обижают... Я видел, вы плакали... Это вы не оттого плакали, что были тогда выпивши, - я понимаю. Я много понимаю - только всё вместе не могу понять. Каждое отдельное я вижу до последней морщинки, и рядом с ним совсем даже и непохожее - тоже понимаю, а - к чему это всё? Одно с другим не складывается. Есть одна жизнь и - другая ещё...
- Что ты говоришь? - удивлённо спросила Раиса. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, сердце мальчика билось торопливо, щёки покрылись румянцем смущения.
- Ну, теперь иди! - тихо сказала Раиса, вставая. - Иди, а то он будет спрашивать, почему ты долго. Не говори ему, что был у меня, - хорошо?
- Да.
Он ушёл, насыщенный ласковым звуком певучего голоса, согретый участливым взглядом, и весь день в памяти его звенели слова этой женщины, грея сердце тихой радостью.
День этот был странно длинён. Над крышами домов и площадью неподвижно висела серая туча, усталый день точно запутался в её сырой массе и тоже остановился. К вечеру в лавку пришли покупатели, один - сутулый, худой, с красивыми, полуседыми усами, другой - рыжебородый, в очках. Оба они долго и внимательно рылись в книгах, худой всё время тихонько свистел, и усы у него шевелились, а рыжий говорил с хозяином. Евсей укладывал отобранные книги в ряд, корешками вверх, и прислушивался к словам старика Распопова.
Он заранее знал всё, что будет говорить хозяин, знал, как он будет говорить, и от скуки, вызванной ожиданием вечера, проверял себя.
- Для библиотеки покупаете? - ласково спросил старик.
- Для библиотеки общества учителей! - ответил рыжий и тоже спросил: А что?
"Похвалит!" - думал Евсей о хозяине и не ошибся.
- С большим знанием выбор делаете, приятно видеть правильную оценку книги...
- Приятно?
"Сейчас улыбнётся", - подумал Евсей.
- Как же! - любезно усмехаясь, сказал старик. - К этому товару привыкаешь, любишь его, ведь не дрова, произведение ума. Когда видишь, что и покупатель уважает книгу, - это приятно. Вообще-то наш покупатель чудак, приходит и спрашивает - нет ли интересной книги какой-нибудь? Ему всё равно, он ищет забавы, игрушечку, но не пользу. А иной раз бывает - вдруг спросит запрещённых книг...
- Как это - запрещённых? - спросил рыжий, прищуривая маленькие глазки.
- Напечатанных за границей или тайно в России...
- А бывают в продаже и такие?
"Теперь будет говорить тихонько!" - вспоминал Евсей приёмы старика.
Уставившись очками в лицо рыжего, хозяин почти шёпотом сказал:
- Почему не быть? Иногда купишь целую библиотеку, ну, а в ней всё попадается, всё.
- И сейчас имеете такие книги?
- Найдётся несколько...
- А ну, покажите-ка! - попросил рыжий.
- Только я вас попрошу сохранить это в секрете... знаете, - не из-за прибыли, а из почтения... желаешь услужить...
Сутулый человек перестал свистеть, поправил очки и внимательно осмотрел старика.
Сегодня хозяин был особенно противен Евсею, весь день он наблюдал за ним с тоскливой злостью, и теперь, когда старик отошёл с рыжим в угол лавки, показывая там книги, мальчик вдруг шёпотом сказал сутулому покупателю:
- Тех книг не покупайте...
Сказал и вздрогнул в остром испуге. Из-под очков в лицо ему заглянули светлые прищуренные глаза.
- Почему?
Не сразу, с большим усилием, Евсей ответил:
- Я не знаю...
Покупатель снова поправил очки, отодвинулся от него и засвистал громче, искоса присматриваясь к старику. Потом, дёрнув головой кверху, он сразу стал прямее, вырос, погладил седые усы, не торопясь подошёл к своему товарищу, взял из его рук книгу, взглянул и бросил её на стол. Евсей следил за ним, ожидая чего-то беспощадного для себя. Но сутулый дотронулся до руки товарища и сказал просто, спокойно:
- Ну, идём...
- А - книги? - воскликнул рыжий.
- Идём...
Рыжий взглянул на него, потом на хозяина, его маленькие глазки часто замигали, и он отошёл к двери на улицу.
- Не желаете? - спросил Распопов.
Евсей понял по голосу, что старик удивлён.
- Не желаю! - ответил покупатель, пристально глядя в лицо хозяина. Тот съёжился, отступил, взмахнул рукой и вдруг неестественно громко заговорил незнакомым Евсею голосом:
- Воля ваша! Всё-таки этого я, извините, не понимаю...
- Чего не понимаете? - спросил сутулый, усмехаясь.
- Рылись два часа, сторговались и вдруг - почему? - тревожно выкрикивал старик.
- Хотя бы потому, что вспомнил я вашу противную рожу. Вы ещё не издохли?
Сутулый выговорил свои слова медленно, негромко, отчётливо и ушёл из лавки не торопясь, шагая тяжело, гулко.
Минуту старик смотрел вслед ему, затем сорвался с места, мелкими шагами подбежал к Евсею и, схватив его за плечо, быстрым шёпотом заговорил:
- Иди за ним, узнай, где живёт, иди! Незаметно, понимаешь, скорее!
Евсей упал бы, если б старик не удерживал его на ногах. Слова старика сухо трещали в его груди, точно горох в погремушке...
- Чего ты дрожишь, болван?
Чувствуя, что рука хозяина выпустила его плечо, Евсей побежал к двери...
- Стой!..
Он остановился, схваченный криком.
- Куда тебе, - разве ты можешь!.. А-ах...
Евсей отскочил в угол, он впервые видел хозяина таким злым, понимал, что в этой злобе много испуга - чувства, слишком знакомого ему, и, несмотря на то, что сам он был опустошён страхом, ему всё-таки нравилась тревога старика.
Маленький, пыльный старик метался по лавке, точно крыса в западне. Он подбегал к двери, высовывал голову на улицу, вытягивал шею, снова возвращался в лавку, ощупывал себя растерявшимися, бессильными руками и бормотал и шипел, встряхивая головой так, что очки его прыгали по лицу:
- Н-на-а, - подлец!.. Да-а, - подлец, - я жив!
И крикнул Евсею:
- Запирай лавку!
Войдя в свою комнату, он, перекрестясь, тяжело свалился на чёрный диван. Всегда гладкий, теперь старик весь был покрыт морщинами, лицо его съёжилось, платье повисло складками на его встревоженном теле.
- Скажи хозяйке, чтобы перцовки дала мне, - большую рюмку...
Когда Евсей принёс водку, хозяин поднялся, залпом выпил её и, широко открыв рот, долго смотрел в лицо Евсея, а потом спросил:
- Ты понимаешь, что он меня обидел?
- Да, - сказал Евсей.
Старик поднял руку, молча погрозил пальцем и надломленным голосом проговорил:
- Я его знаю...
Сняв свою чёрную шапочку, потёр руками голый череп, осмотрел комнату, снова потрогал руками голову и лёг на диван.
Раиса внесла ужин и, расставляя на столе тарелки, спросила:
