Не знала я в тот миг, что многие друзья вообще перестанут к нам приходить из-за Букера! Бросили, и все. Тогда-то Щ. показался мне чуть ли не родным ругает, но ходит. А иные забыли нас, словно мы исчезли из их жизни. Тогда Слава сказал так: "Значит, не такие уж мы и хорошие, раз они нас бросили? Если бы мы были по-настоящему хорошими, никто бы не бросил. Вывод каков - надо стать еще лучше! Больше любить, настойчивее приглашать". И я стала всем звонить... В общем, друзья вернулись. И сладкими казались все их шутки. Принесу с улицы стул, чтоб расписать. Говорят: "Нина, ты вышла в финал Букера, а все еще с улицы приносишь стулья".
- Я люблю ангелов писать на сиденьях. Денег нет на доски. И на парикмахерскую. Так подорожала стрижка, что я уже никогда, наверное, не смогу сходить в салон.
- Почему же не сможешь? Вот получишь премию и подстрижешься!
Позвонил Юра: "Хочу дать такой заголовок в газете: МЕНЯЮ БУКУРА НА БУКЕРА".
- Ты шутишь? Я никого не меняю. Если дашь такой заголовок, не буду здороваться!
Заголовки пошли другие: "Букер Букуру карман не потянет", "Между Букером и Букуром"... Слово это поселилось в нашем кругу. "Он сегодня не получит постельного Букера". (Не записано, про кого). Стали и мы умнее после этой истории. На какую-то премию выдвинут, в финал попадем - ни слова никому! Молчок. Ведь даже на одну единицу уменьшить количество связей с миром - не приведи, Господи!
Агния была в пятом классе, кажется. Шила собачку для урока труда. Чудесная получилась игрушка, и я похвалила. "Мама, а Букера только за литературу дают?". Она надеялась, что за собачку тоже можно получить...
- У Бога есть для всех премия - спасение души, - сказал Слава.
А в это время в папке, в темноте, лежал полный вариант "Романа воспитания" и излучал примерно такие мысли: "Эх вы, соавторы, родители называются... все только о себе думаете! И ни капли - о моей судьбе! Вырвали для публикации кусочки из меня, и рады. А мне больно, больно".
И только сама Наташа, героиня романа, ничего не думала обо всем этом. Она забыла нас. Но Бог не забыл! Он дал мне желание рисовать - о, это так много!
Картин пишу столько, что они сохнут всюду: на шкафах, за кроватью, на стене кухни, в туалете, на балконе - в том числе и прибитыми на стену дома со стороны улицы. У газа - домиком. Даша входит:
- Опять у вас Ашхабад! Сколько раз пожар начинался, может, хватит?
Я выключаю газ.
- Только на потолок еще не приколачиваешь! Иди давай печатай, мама.
Почему же меня сносит от машинки? Страницу напишу, говорю: "Для отдыха намажу картину". Но остановиться трудно. Намажу вторую, третью.
- Нина, это автопортрет? Крепко же ты себя ненавидишь! Интересно, за что, - удивляется Оля Березина. - Почему рыбы на лыжах, откуда?
- Да это ветер, блики...
- А здесь что за член, заболевший желтухой? - спрашивает Слава.
- Тюбик помады (в натюрморте)... Ладно вам! Я ведь серьезно к своим картинам не отношусь, так себе.
Боря Гашев спросил после очередной такой моей реплики:
- Твоя выставка будет называться "КАРТИНЫ ТАК СЕБЕ"? И кто же пойдет на такую выставку, интересно...
Возможно, мне просто не хватает зрительного ряда. Я рассказ написала внутри словно дыры какие-то, пустота. Раньше спасалась тем, что минут пятнадцать в магазине впитывала цвета платьев, зонтов. А нынче ведь только входишь, к тебе сразу бросается продавец: "Что вам угодно?".
"Человек человеку - ангел" - одна из первых моих картин. А потом появились цветы и фрукты, пейзажи (моя полянка), Ахматова, Белла Ахмадулина в гостях у Набокова в виде бабочки... Затем пришло время зверей и птиц. Кот-философ, гуси, петухи. Про "Петуха и солнце" один молодой человек в "Каме" сказал:
- Это похоже на название таверны!
Прервалась: написала рыбку. У нее печальные глаза, как у мудрых стариков Шагала.
Господи, дай силы закончить роман - меня опять сносит рисовать!
- Ну, ты и наглая! - говорит Власенко. - Что хочешь, то и делаешь. Оранжевые маки на фиолетовом фоне - до чего обнаглела!
А я просто ЛИШНЮЮ СВОБОДУ сбрасываю в картины. Чтоб в прозе не мешала. Но и живопись теперь не всякую люблю. Много демонизма вижу у тех художников, которых раньше высоко ставила. Написала даже такую картину - "Мой ответ Пикассо" (в углу висит его натюрморт с черепом, а на столе цветут мои фиалки, которые светятся). Купила икону святого Андрея Рублева и молюсь, прежде чем взяться за краски. Особенно усердно - перед тем, как писать Ксению Петербургскую (так называемую "наивную икону").
На кухне лежит книга соседа "Глаз урагана". Говорю: смогу я нарисовать его - глаз урагана?
- У тебя и так главный герой всех картин - вихрь, - отвечает муж, - можно так и называть их: вихрь желтый, золотистый, розовый, белый.
Смотрю: вода лучами - все в одну сторону, там бешеное движение ветра, тут фон как большой нервный срыв... Но есть же яичница, семейный портрет, мак с глазом ("Взгляд Мандельштама"), портрет мужа, букет в виде совы - более-менее тихие вещи. Правда, дети говорят, что ничего своего у меня нет. Что бы я ни написала, сразу слышу: "Мама, это под Ван Гога (Гогена, Пиросмани). Дарю Шуре Богородицу, а она сразу: "Так, складки - под Павла Кузнецова". Я предлагаю натюрморт, Шура задумалась, но уже через минуту сказала: "Под Филонова!" Расписываю бутылку или тарелку, дети тотчас определяют: под Кандинского, под лубок и т.п. А что же под меня? Есть немного: орхидеи, каллы, лилии в закручивающемся пространстве, шиповник имени Лихачева ("Литературка" напечатала его фотографию на фоне цветущего шиповника, и я сразу бросилась писать светящиеся цветы), уточки, люпин, натюрморт цвета вина, бессонница, церкви в снегу. А еще - "Галлюцинация Вернадского", где рыбки летают по воздуху. Я прочла его дневник. Поразило, что он спокойно описывает свои галлюцинации - в одном ряду с реальными событиями. Сделал доклад такой-то, а рядом: "Из стены вылетел маленький человек в одежде семнадцатого века и скрылся в противоположной стене". Сама я тоже слышу голоса: словно кто-то зовет меня (то "МАМА", то "НИНА"). А еще - несуществующие звонки: то по телефону, то в дверь. И хочется оставаться спокойной, как Вернадский...
Милый Колбас решил отобрать кое-что на выставку.
- Пожалуйста. Начните с туалета.
- Никогда я еще не начинал осмотр экспозиции с туалета!
- Ну и как?
- С вазами, Нина Викторовна, надо что-то делать... (у нас в доме всего одна лже-древнегреческая ваза, вот ее я пишу).
После выставки посыпались заказы: ветку елочную с игрушками или матрешку! Но ветка - слащава, а матрешка - не цветок, ее по диагонали не расположишь, где же взять энергию, напряжение? Недавно позвонили из местного отделения "Единства":
- Нарисуйте нам медведя, наш символ... можете в зоопарке с Тимки списать! Ему вчера исполнилось тридцать лет, мы ходили его поздравлять - от нашей партии.
Так в годы застоя редакторы просили написать о комсомольском лидере, который может повести за собой массы...
Шли годы, смеркалось, как острили в моей молодости. То есть белила все дорожали и дорожали. Прочие краски - тоже, но белил нужно больше всего. И вот наступил момент, когда в семье прозвучало: картины пора продавать! Но у меня нет специального образования. А что есть? Только игра цветом, формой (если груши, то над ними - в рифму - лампочка). Поэтому каждый раз волнуюсь, и от волнения картина оживает. Проще говоря, я все время уповаю на чудо. А разве чудо можно продавать?
Что делать, даже картинами умудряюсь наживать себе врагов! Наша галерея захотела устроить мою выставку. Пришли два искусствоведа и увидели "Стефания Пермского, вопрошающего, когда же храм вернут верующим" (в нем - галерея). Все, больше они никогда о выставке не заикались. Только тараканы-искусствоведы выбирают лучшие картины и устраивают за ними свои семейные гнезда. Но с ними борюсь борической борьбой (семейное клише).
