Почти пора. Мы с отцом стоим у края длинной белой ковровой дорожки, расстеленной по только что подстриженному газону. Двор, где прошло детство Крейга, полностью изменился с началом осени – и в связи с этим днем. У меня платье с глубоким декольте, и мне холодно. Я поднимаю лицо к солнцу. От яркого света я прищуриваюсь, и солнце, листья и небо сливаются воедино в некий калейдоскопический узор голубого, зеленого и оранжевого. Листья, мой будущий муж, наши родственники – все выглядит наилучшим образом. Нам всем предстоит превратиться в нечто другое. Мы становимся новыми. Сегодня – день становления.

Мы ждем, когда заиграет музыка, чтобы тронуться в короткий путь к Крейгу – путь в вечность. Я смотрю на него. Красивый молодой мужчина стоит в конце ковровой дорожки и явно нервничает. Он поправляет галстук, сцепляет руки, потом нервно засовывает их в карманы. Он так нервничает, что мне хочется побыстрее подойти к нему и взять за руку. Но мои руки заняты: одну держит отец, а другая лежит на животе. Я на мосту между прошлым и будущим. Я смотрю на Крейга, а все гости поворачиваются и смотрят на меня. Их внимание меня смущает. Я – невеста-обманщица. Мое платье слишком туго облегает талию, я приклеила накладные ресницы, на мне тиара со стразами, а каблуки тонки, как щепки. Я чувствую себя ряженой, а не нарядной. Но именно так и должны выглядеть невесты. После этого дня я буду хорошей женой и матерью – той, кем и должна быть.

Звучит музыка. Отец сжимает мою ладонь. Я смотрю ему в лицо. Он улыбается и говорит:

– Пошли, дочка!

Он подхватывает меня под руку, и я чувствую его тепло и близость. Мы идем по ковровой дорожке. У меня начинает кружиться голова, и я смотрю на сестру. Она стоит слева от священника. На ней огненно-красное платье. Волосы она собрала в высокую прическу. Спина ее гордо выпрямлена, и ее уверенность мгновенно смывает весь мой страх. Если здесь кто-то и знает, что делает, так это она. Она улыбается, и ее решительный взгляд говорит мне: «Если ты подойдешь, я встану рядом с тобой. Если ты повернешься и сбежишь, я последую за тобой, и мы ни разу не оглянемся. Что бы ты ни сделала, сестра, ты будешь права». Со дня ее рождения я слышала от нее только одно: «Ты права. Я с тобой».

Я иду дальше. Когда мы доходим до конца, священник спрашивает:

– Кто отдает эту женщину?

– Ее мать и я, – отвечает отец.

Отец передает мою руку Крейгу, и он сжимает ее, как и должен. Неожиданно отец отступает, и мы с Крейгом остаемся стоять лицом к лицу. Наши руки дрожат, но мы крепко держимся друг за друга. Я устремляю взгляд вниз и думаю, кто же из нас держит другого. Нам нужен кто-то третий, кто удержит наши руки. Я смотрю на сестру, но в этом она не может мне помочь. Третьего не дано. Таков брак.

Когда наступает время произносить обеты, я говорю Крейгу, что он – доказательство того, что Бог знает обо мне и любит меня. Крейг кивает, а затем клянется, что до конца жизни я буду для него главным человеком. Я смотрю ему в глаза и принимаю его обет от своего имени и от имени нашего ребенка.

Священник произносит:

– Объявляю вас мужем и женой, мистер и миссис Мелтон!

Свершилось! Я стала новым человеком. Миссис Мелтон. Надеюсь, я стану лучше, чем была. Надеюсь, так и будет. И все, кто собрался на нашем дворе, надеются на это.

Я решила написать историю своего брака. Когда я только взялась за нее, то начала со свадьбы. Я думала, что брак начинается именно в этот момент. Но это было моей ошибкой.

Мы вернемся к моей свадьбе и всей этой ужасной магии. Но сейчас я хочу начать с самого начала. Как оказалось, это единственный выход.

Меня любили. Если бы любовь могла предотвращать боль, я бы никогда не страдала. Мой кожаный детский альбом с красиво выведенным именем ГЛЕННОН на первой странице открывается длинным стихотворением, написанным моим отцом. В альбоме собрано множество фотографий моей очаровательной матери, держащей меня за крохотную розовую ручку с браслетиком. После моего рождения отец написал такие стихи:

Меня любили. Точно так же любили и мою дочь. И все же, когда ей было девять лет, она присела на краешек моей постели, посмотрела на меня своими карими глазами и сказала:

– Я большая, мама. Я больше других девочек. Почему я такая? Я снова хочу быть маленькой…

Слова давались ей с трудом. Ей явно не хотелось говорить со мной об этом. Она стыдилась своей тайны. Я смотрела на ее щечки с дорожками слез, косички, блеск на губах и грязь на руках – она только что лазила на баньян в нашем дворе. Я пыталась найти достойный ответ, но мне ничего не приходило на ум. Все, что я знала о теле, женственности, силе и боли, тускнело, когда моя девочка произносила это слово – «большая». Для нее это было проклятием, неисправимым состоянием, тайной, отдаляющей ее от грации и красоты. Это скрывалось где-то внутри и угрожало ее отношениям с окружающим миром.

Дочка не спрашивала, как справиться со своими размерами. Она хотела знать, как ей, такой, какова она есть, жить в этом конкретном мире? Как ей стать маленькой – такой, какой хочет видеть ее мир? А если она продолжит расти, то найдется ли кто-то, кто полюбит ее? Я смотрела на дочь и не могла сказать: «Но ты совсем не большая, дорогая». Она не большая, но и я тоже. Я никогда не была большой, ни единого дня. Это неважно. Мы с дочерью думаем об этом. Мы знаем, чего хочет от нас мир. Мы знаем, нам нужно решить: оставаться ли нам маленькими, тихими и простыми или расти большими, шумными и сложными, какими мы и должны быть. Каждая девочка должна понять, останется ли она самой собой или подчинится желаниям мира. Будет ли стремиться к обожанию или станет сражаться за любовь.

Сидящая на постели страдающая девочка с косичками была мной – той малышкой, какой я была когда-то, женщиной, которой я являюсь сейчас. Я до сих пор пытаюсь ответить на важные вопросы. Как мне быть свободной и оставаться любимой? Должна ли я быть истинной леди или человеком в полном смысле этого слова? Могу ли я раскрываться и развиваться или должна остановиться и быть такой, какой хочет меня видеть мир?

Мне четыре года. Мой отец – тренер нашей школьной футбольной команды. В день игры мама надевает на меня пушистое пальтишко, шапочку и перчатки. Она встает передо мной на колени и любуется своей работой. Она счастлива. Она обхватывает мое личико ладонями, поворачивает меня к себе и целует в нос. Вместе мы натягиваем на мою младшую сестренку Аманду теплый комбинезон. Аманда – наша радость, мы с мамой целыми днями одеваем и переодеваем ее. Одев ее, мы наклоняемся и целуем ее в щечки, а она брыкается и смеется – ручки ее растопырены в разные стороны, и она напоминает морскую звезду.