Через три дня учитель Филиппов приехал. Оборудовали школу столами да скамьями. Отдала я из дому стол да скамью, Иван Коротаев, сестра Лукея, Таисья Шевелева по столу дали.

Доски школьной не было, так у Ивана Коротаева нашли черную столешницу, временно взяли. Да в тот же вечер и первое занятие провели. Как записались пятеро, так пятеро и пришли, никто больше не заглянул.

Договорились с учителем, чтобы назавтра беседу провести. Вечером пригласили мы всех женок, поговорили. После учителя и я сказала:

- Женки, - говорю, - ведь это нам же добра радеют. Сами же для себя учимся. Прежде и хотели бы мы учиться, да двери перед нами закрывали. А сейчас учителей для нас нанимают, а мы - против учения. Что мы - сами себе вороги?

Начали женки уступать. Хионья согласилась, Серафима тоже. Анна Игнатьевна Богданова, сорока трех годов, также сказала:

- Давай и я с Серафимой вместе пойду.

Серафима ей невестка, вот и свекровь, глядя на нее, не утерпела. А потом и сын Анны записался:

- Мать, - говорит, - идет, и сын не отстанет. От старух отстать - со стыда глаза завешать надо.

Четвертая записалась Ольга Явтысая, Ивана Коротаева сестра. Она вышла замуж за ненца Николая Явтысого, по прозвищу Совесть. Жил он у нас в Голубкове, куроптей ловил да деревянную поделку делал: ушаты да доильницы. Прозвали его Совестью за то, что он в прежнее время с кулаками возьмется спорить и кричит: "Совести у вас нет!"

Пошла я с учителем по домам. Учитель увидел во мне пользу и позвал:

- Помоги мне, Маремьяна Романовна, потолкуй с соседями.

Вошли мы к Таисье Марковой, она свое твердит:

- Нам уж дважды молодыми не быть.

К Наталье Коротаевой пошли. Играет она своими широкими кроликовыми ноздрями и зло так накинулась на нас:

- Нам некогда с учителями под ручку ходить.

Дочь Натальина, Лукея, буркнула:

- И без вас у нас не тоскливо.

К своему пасынку Александру повела я учителя. Потолковали с Александровой женкой Ульяной:

- Жила ты, Ульяна, у мачехи - не до учения тебе было. А теперь живешь у матери, у Советской власти. Годы у тебя молодые, время не ушло, учиться надо.

Ульяна обещала прийти.

К брату Константину зашли. Сын его да невестка рады учиться. А жену Константинову, Варвару, никак не могли уговорить.

- Чего, - говорит, - мне, старой, в голову пойдет? Не в коня овес травить.

Далеко еще отставали женки от своих мужей.

Брата моего Константина выбрали председателем нашего колхоза. Был он передовой колхозник, ударник. Однажды приносит Павлик окружную газету и показывает мне: вся первая страница говорит про хорошую работу наших голубковских колхозниц. Наверху во весь лист крупными буквами напечатано:

"Константин Голубков учит работать и руководить".

А когда Константин зашел к нам, Павлик ему и говорит:

- Тебя, дядя, наверно, премируют...

Рассмеялся Константин, взлохматил племяннику волосы и отвечает:

- Денежный почет - полпочета, Пашенька. А вот душевный почет от общества - вот этот почет меня радует...

За день обошли мы всех женок, начали они заглядывать в шкоду. А когда стали мы получше учиться, пошел слух по деревне:

- Женки-то у нас тоже не из глины сляпаны. Вон Маремьяна, да Таисья Кожевина, да Серафима без хорошей отметки домой не приходят. Учитель хвалит.

Тогда и Лукея пришла и Варвара потянулась. Варвару и муж еще пошевеливал. Председателева жена должна впереди идти.

Собралось нас до двадцати четырех человек. Некоторые - Диомид Кожевин да Володя Марков - пришли арифметику повторить. Брат Алексей на дом уроки брал и проверять учителю носил.

И все мы так весело ходили в школу, будто малые ребята. Пораньше придем - в домино да в пешки играем, кто может - газеты читает. В перерыв пляски подымем. Старухи и те сидят, улыбаются.

Выбрали меня старостой, чтобы за порядком следила, так я сама тянулась и других подтягивала. И как-то я все с первыми, шла, а не с последними.

Когда письму учат, учитель с моей тетрадки всем велит пример брать: чистенькая она да аккуратная. По арифметике у меня цифра под цифрой написаны ровные, прямые, как свечки стоят, одна другой не кланяются.

- Вот, - говорит учитель, - тетрадку любо-дорого в руки взять.

К Новому году напечатали про нас в нарьянмарской газете "Красный тундровик". Пятерых учащихся в заметке похвалили, и первая фамилия - моя.

Любила я чтение. Читаю как-то на уроке рассказ про горькое замужество. И будто там моя участь описана, будто кто-то знал обо мне. Там тоже сразу после венца начал муж пить да драться. Захотела она уйти от мужа, а мать ей говорит:

- Нельзя божий закол нарушить.

К отцу пошла, расплакалась, и отец так же говорит. Снова ее муж тиранил. А когда ушла от него, муж прибежал за ней с вожжами.

А только уж иное время было. Схватила жена вожжи и говорит:

- Теперь не прежняя пора жен бить.

Не могла я тот рассказ до конца дочитать. Обидно мне показалось за свою судьбу. Расплакалась я.

Женки говорят учителю:

- Не давай ты ей читать такое. Это ведь ее жизнь описана...

В другой раз Лукея читала рассказ про то, как одна молодая женка родила незаконнорожденного. На улице все обзывали ребенка не по-хорошему. А после революции ее сын выучился в высшем учебном заведении и почетным человеком стал. А у Луке и как раз тоже есть незаконнорожденный сын, и так же его прежде обзывали.

- Ну, - говорю, - Лукея, про таких, как мы с тобой, эта книга и писана...

Узнали мы из книг про то, как Ленина и революционеров в ссылку ссылали, как революция проходила, как народу земля и фабрики, и заводы, и все богачество Советской властью отдано. Читаем мы да Советскую власть прославляем:

- Вот это власть: все для народа.

Учение шло неплохо. Начали мы деление проходить. Я на уроке по девятнадцать примеров без ошибки делала. Таблицу умножения не хуже своих сыновей знала. Павел меня за это математиком звал. Бывало, что со мной в школу ходил, слушал, как мать учится. Я еще и другим помогала пример, а то и задачу решить.

Узнали мы про животный мир, про растения, узнали, как руды, уголь, соль добывают, как торф зародился, в каких состояниях вода бывает. И все нам удивительно.

Рассказывал учитель анатомию человека. Многого мы раньше не понимали, а тут как глаза открылись. Книга да учитель каждый день нас все выше подымали. Ну уж и слушала я учителя, боялась слово пропустить.

Проходили мы и географию. Узнали, что за Печорой есть еще другие реки, кроме нашего моря - другие моря, кроме нашего Нарьян-Мара - еще множество городов.

В политчас объясняли нам про наше Советское государство, про другие государства, про то, из-за чего там безработица, из-за чего кризисы. Поняли мы, что дала народу наша партия. Эти уроки мне самые любые, я все силы на них отдавала: дома в каждую минутку свободную их готовлю. Взгляну в книгу да поразмыслю, про что учитель говорил, и все у меня в мыслях ясно станет.

Однажды объяснял нам учитель, как кулаки народ эксплуатировали. Спрашивает Якова Кожевина, а тот хвалить кулаков начал:

- Пили-ели у них досыта, одевали-обували хорошо.

Он в работниках только один год жил в Пустозерске у Кожевиных, и то из уважения к родне, а неволи ему вовсе не было в работе жить.

Учитель головой качает:

- Не наши это слова.

Встала я, затрясло меня всю, не сразу и слова нашла. Потом повернулась я к Якову:

- Кулаки - племя самое злое, самое вредное. Я полжизни им отдала, так знаю, каковы они. От нашей работы барышами они пользовались. А что кормили да одевали, так опять для своей же пользы: голодный немного наработает.

После этого я смелей выступать стала. И женки понемножку за мной осмелели. Спросит их учитель, они стараются рассказать как надо.

Вот и Таисья Маркова однажды явилась в школу.

- Примайте меня с хлебом да с солью, пришла, коли не прогоните.