Так и порешили. Свадьбу играли будто и по-новому, а песни пели старые, новых еще не было придумано. За столом сидели коллективщики и жених-коммунар, а песни пели те же, какими и мою бабушку опевали.

Невеста и не хотела и не умела плакать. Не до слез ей было. Не слезинки, а смешинки из глаз сыпались. Бабы-то и осуждают:

- И на невесту-то она не похожа: ни печали, ни воздыханья, ни слезы, ни причитанья - ничего не дождешься. Каменны глаза.

А невеста тут же смеется над бабами:

- Хотите, так сами плачьте, а мне не с чего.

На родительском обеде гости разговорились. Жених коммуну расхваливает:

- У нас в Макарове житье - не вашему голубковскому чета. Все сообча живем. И хлевины и скотины - все сообщили. Пить-есть - не надо заботиться, без нас припасут. Работой не томят: хошь - иди на работу, не хошь - не ходи. Потому - коммуна.

Не понравилась нашим мужикам такая коммуна. Один и говорит:

- Выходит, не коммунары вы, а едоки.

Другой тоже головой качает:

- Бросай, Гриша, эту коммуну, пока не поздно. Помяните меня, у вас концы с концами не сойдутся.

11

Пасынок Александр пришел за советом.

- Ну, отец, я заявление в коммуну подал. Как ты - советуешь или нет?

Отец помолчал, а потом и посоветовал:

- Раньше или после, а вступать надо будет. Коли не здесь, в Голубкове, так в другом месте, а придется.

- Так вот, - говорит Александр, - пойду, так уж в крупное хозяйство.

И переехал Александр в Макарово. Наш старый дом остался пустой: Прокопий и мы с мужем жили уже в новых домах.

В Голубково зачастили гости из Оксина, из исполкома да райземотдела. Все к Константину. И у всех - один разговор: надо колхоз делать. Константин говорит оксинцам:

- Я колхозу давно рад, да никак к народу подойти не могу. Говорят: у нас коллектив не худая поддержка, зачем еще колхоз нужен?

А оксинские гости говорят, что за голубчанами все дело стало, сплошную коллективизацию портят.

Собрания пошли. Районные работники застращивали по-всякому, а толком не разъяснят. Подход тяжелый у них, народ пристать к ним никак не может. А они одно напевают:

- Не станете колхозниками - ничего вам не дадим. На озеро ловить не выедете и на пожню с косой не выйдете.

Люди как побитые ходили. Старики не хотели даже слушать, что им говорят. Да которые и хотели подходить к новому, и у тех мысли разбегались. Коллективщикам ближе всего к колхозу было, но и они не могли решиться.

- Хорошо, - говорят, - вступить от своего желанья. А из-под палки идти неохота.

В конце марта однажды опять зовут на собрание. Слух по деревне пронесся, что будут статью Сталина про колхозы читать.

Статью Сталина мы не то что ушами - и глазами и ртом слушали. Сталин будто про наших оксинских работников писал. У них в головах ходуном ходило, шумом шумело, как квас в бочонке.

В коммунах жили - как в бабки играли: кто проиграет, кто выиграет, а кон все равно рассыплется. В каменской коммуне "Возрождение" да и в макаровской коммуне амбары ни для кого не закрывались. В Каменке бесплатно по тридцать кусков мануфактуры враз раздавали, и каждому - поровну. Фонды и запасы на все стороны рвались - кто мог, тот и тащил.

А как до работы дело дошло - на нее, как на медведя, глядели. Одному - неохота, у другого - бумажка от врача, третий - из годов вышел, четвертый - молодоват.

И коммуны рассыпались.

Когда статью Сталина прочитали, все и говорят:

- Теперь и в Каменке и в Оксине за ум схватятся.

После статьи Сталина мужики вздохнули: все стало понятно, будто ближе к колхозу подошли или колхоз к ним.

Весна в тот год пала холодная да долгая. Рыбакам ждать тепла наскучило. А как Печора прошла, вода по лугам разлилась, поехали коллективщики всем скопом, двумя неводами на двадцать четыре человека. Четыре лодки отправились. На передней красный флаг красуется.

С низу пришли - за сенокос взялись. Коллективщики решили и сенокос сообща проводить. В ту пору в Оксине МТС появилась. Дала она коллективу косилку. До этого мы косилку и в глаза не видали. У кулаков и то ее не бывало. Привезли, а мужики не знают, как и приступиться к ней. Позвали из Оксина работника МТС. Приехал он, стал показывать на лугу. Сбежались тут и старые и малые смотреть. И я пошла. Затрещала косилка - народ ахает. Научился косить старик Семен Коротаев. Он хотя и не коллективщик был, а тут раззадорился.

- Под семьдесят лет, - говорит, - на косилку сел.

Паше нужно было в пятый класс идти, а в Оксине в школе всего только четыре класса. В Виске была школа крестьянской молодежи. Я хочу посылать Пашу в Виску, а муж говорит:

- Довольно и той грамоты. Некуда нам с большим ученьем.

Я уперлась. Говорю.

- Помрешь, а я куда с ними? Не путай мою и ребячью жизнь.

И Фома не сдается.

- Ребята, - говорит, - не по той дороге идут, так ее для чего им этим делом заниматься. Писарями им не быть, в учителя не гожи.

- Почему, - говорю, - не гожи? Выучить, так и гожи будут. А неуча и в попы не ставят.

- От дому ты ребят отваживаешь. Не захотят дома жить, куда потом денешься?

А я и говорю:

- Выучатся, и я дома не буду жить, пойду к ребятам. Отступлюсь я от коня и воза, откажусь от дома, лишь бы были ребята грамотны. Мы век людям в рот проглядели, слова чужого ждали, а выучатся ребята, так кто-нибудь и им в рот поглядит.

А все-таки муж на своем настоял, не пустил Павлика в Виску. Тогда в середине зимы его в тот же четвертый класс отдала, чтобы старого не забыл. В Оксине в ту пору открылся педтехникум, я и наметила туда Пашу на будущий год отдать. Андрюша второй год ходил в сельскую школу в Оксино. Оба они жили в интернате на всем готовом. Мужу это понравилось, все-таки не за одной коровой всю ораву содержать.

- Я, - говорит, - хоть и бранился, да знал, что ты неглупо делаешь. Прежде нас ведь не учили.

12

Той же зимой Константина выбрали председателем сельсовета в Оксине, а все дела в коллективе начал вести брат Алексей. Константин часто приезжал из сельсовета и все уговаривал мужиков организовать колхоз. Про него люди говорили:

- Матушка Софья все об одном сохнет.

А потом мужики согласились.

Спросила я мужа:

- Мы-то когда пойдем в колхоз?

- Я, - говорит, - уж не колхозник. Пока жив, так колхозниками, пожалуй, не будем. Помру, тогда как хотите делайте.

Другие думали, что в колхозе религию притеснять начнут, судачили:

- Как мы будем жить? В колхозе жить, так надо от бога отказаться и от святых праздников отступиться.

Константин им и говорит:

- Молитесь, никто вас не унимает.

Колхоз организовался в день смерти Смидовича, - вот его и назвали колхоз имени Смидовича.

Сначала женок мало было в колхозе. Семьи надвое раскололись: муж колхозник, а жена - единоличница. Жена свое хозяйство правит, а муж в колхозе работает. Лошадей в колхоз сдали, а сеном своим кормили, в своей стае держали и сами ухаживали каждый за своей лошадью. Колхоз законтрактовал у своих же колхозников телок для общего стада. Да и у меня телку законтрактовали.

До колхоза молоко пропускали через местный общий сепаратор, а сливки отвозили в Оксино и там сбивали масло. А тут сепаратор стал колхозным, и устроили колхозники свой маслодельный завод.

Из беды в беду я с ребятами попадала. У Сусаньи глаза заболели. Билась, билась я, в больницу обращалась, лечили там ее, а все же на обоих глазках бельма навернулись.

Потом Коля заболел, целый год с ним провозилась. Коля поправился Степа слег. Была у него в ту пору одна забава: любил он в грамотных играть. Попросит, сошью я ему из тряпок сумку, натолкает он туда бумаг да книжонок да так с сумкой и лежит. А потом достанет из сумки букварь со славянскими буквами и будто читает. И карандаши мы ему покупали, хоть писать он и не умел.

Трудно мне было, а все же видела я и облегченье.

Павлик в ту пору поступил в педагогический техникум на подготовительное отделение, а Андрюша в третий класс пошел. Об этих у меня большой заботы теперь не было, они на всем готовом учились: Павлику стипендию дали, а Андрей в интернате жил.