– Нам не обязательно это делать, – говорю я, когда мы останавливаемся у здания и несуразно слезаем с велосипеда. Размалевывание школьной собственности кажется довольно верным способом вновь вляпаться в неприятности, а Кросби даже не пытается скрыть улики нашего плохо продуманного плана. К счастью, вестибюль еще более пуст, чем когда я была тут ранее, и охранников не видать. Кросби тяжело дышит от напряжения, а я дрожу от холода и то, что в помещении тепло, не имеет для меня никакого существенного значения.

Однако я должна вести себя хорошо.

– Кросби, – шиплю я, вырывая руку из его, пока он нажимает кнопку вызова лифта. – Это похоже на нечто, что явно противоречит правилам.

– Это мое имя, – говорит он упрямо, подталкивая меня в прибывший лифт. – И я хочу его удалить. Если они его не закрасят, то это сделаю я.

Остаток пути мы не произносим ни слова, также молча заходим в женский туалет. Кросби снимает свою куртку, чтобы не вымазать ее в краске и, поколебавшись секунду, я поступаю также.

– Похоже, ты чувствуешь себя здесь вполне комфортно, – комментирую я и заслуживаю убийственный взгляд, а мне в руку не слишком нежно шлепается кисть.

Он встряхивает банку и открывает крышку, сбросив ее в одну из раковин.

– Которая кабинка? – спрашивает он.

Я вздыхаю и указываю на нужную, провожая его взглядом самого несчастного сообщника в мире. Он просматривает стену, пока не замечает своего имени, и я верю, что он никогда его раньше не видел. По тому, как округлились его глаза, не думаю, что он вообще видел какой-нибудь из этих списков.

– Ты никогда здесь не бывал? – утверждаю я. Знаю, что списки дублируются и в туалете у парней, так что он мог их видеть.

Он рассеяно качает головой и проводит пальцем по своему списку, чтобы узнать три последних записи. Они кажутся настоящими, аккуратно указаны даты, фамилии и имена.

– Я их не знаю, – произносит он, глядя на меня. – В отличие от плохого примера Келлана, я спрашиваю имена.

– Ладно, Кросби.

Он макает свою кисть в краску и прокручивает ее, после чего аккуратно проводит по своему имени. Видеть, как оно исчезает неожиданно печально и вместе с тем приятно.

Я завидую. Хотелось бы мне, чтобы можно было так же легко стереть мои ошибки. Куча проваленных предметов? Исчезли. Арест? Никогда не производился. Перепих с лучшим другом твоего будущего парня? Точно не было.

Я уже максимально стараюсь устранить свои ошибки, так что наклоняюсь, макаю свою кисточку в банку и помогаю Кросби избавиться от его. Все занимает не больше пары минут, но вызывает неожиданную радость, и вскоре мы перемещаемся в мужской туалет и проделываем аналогичное там. Здесь список идентичный, за исключением того, что в нем двадцать пять позиций, имена трех таинственных женщин тут явно отсутствуют. Хотя он никак это не комментирует, и мы молча красим, пока список вконец не исчезает под бледно-голубым квадратом на испещренной граффити стене.

Некоторое время мы просто таращимся на опустевшее место, и я задаюсь вопросом, не сожалеет ли он об этом. Был ли этот список как бы визуальным поводом для своего рода гордости, явным подтверждением того, какой он жеребец.

– О чем ты думаешь? – в конце концов спрашиваю я.

С мгновение он молчит.

– Мне нравится.

– Да?

Он переводит взгляд на меня.

– Да.

Мы выходим из кабинки и промываем кисточки, затем надеваем куртки и спускаемся в вестибюль. Чуть избавившись от гнева, Кросби прикладывает больше усилий, чтобы скрыть банку с краской, хотя теперь уже охранник оказывается на своем посту и с подозрением наблюдает за нами.

– Добрый вечер, – приветствует он.

– Добрый вечер, – отвечаем мы, спеша прочь. Одна из кистей выпадает из кармана Кросби, оставляя мокрый след на отполированном полу, и я быстро ее подхватываю.

– Что вы делали наверху? – спрашивает охранник, вставая. Он здоровяк, вооружен лишь фонариком и рацией, и не является для нас угрозой, когда мы выбегаем в двери и заскакиваем на мой велосипед.

Охранник не гонится за нами, но Кросби все равно жмет на педали как сумасшедший. Я цепляюсь за его торс, ощущая, как банка с краской прижимается к его животу, а его грудная клетка расширяется после каждого вздоха. От прохладного воздуха пощипывает кожу, и, прикрыв глаза, я зарываюсь лицом в его дутую куртку. Прежде чем сама это осознаю, я начинаю смеяться. Я так сильно смеюсь, что весь велик трясется, и Кросби бросает на меня взгляд через плечо, пытаясь понять, что происходит.

– Нора! – восклицает он, слова растворяются в ледяном ветру. – Что ты делаешь?

– Ничего, – бормочу я в ткань, понимая, что он не может услышать. – Не останавливайся.

Хотя он и не может разобрать моих слов, но не останавливается, пока мы не возвращаемся к дому братства и не тормозим на лужайке.

– Ты смеешься или плачешь? – уточняет он, позволяя банке с краской выпасть из его куртки и подскочить на замерзшей земле. – Я не могу понять.

– Смеюсь, – признаюсь я. – Сама не знаю почему.

На улице слишком темно, чтобы я могла различить блеск, который обычно появляется в его глазах в такой ситуации, но я не останавливаю его, когда он прижимает меня спиной к стволу древнего дуба и накрывает мой рот своим. Его пальцы зарываются в мои волосы и тянут почти до боли, но и тут я его не останавливаю. Просто целую в ответ со всей злостью, облегчением, радостью и скорее с неожиданной горячностью, чем холодностью.

– В доме, – выдыхаю я, отстраняясь, чтобы перевести дух.

– Здесь? – спрашивает он. – Ты уверена?

Я толкаю его к зданию.

– Да.

Он хватает меня за руку и тащит вверх по лестнице. Я слышу парочку мяуканий из гостиной, но не обращаю на них внимания, расстегиваю свою куртку и следую за Кросби в его комнату. Мы целуемся, обжимаемся и раздеваемся, но когда мы уже наполовину лишаемся одежды, он вдруг останавливается и отстраняется на шаг.

– Черт, – бормочет он. – Нора, у меня нет презервативов.

Несколько секунд мой рот лишь беззвучно открывается и закрывается.

– А ты не можешь… одолжить парочку?

– Могу, но ты правда хочешь, чтобы я спустился и попросил их? В смысле, они наверняка уже обо всем догадываются, но я знаю, как ты относишься к тому, что треплют твое имя.

По идее этого не должно было произойти, однако эти слова сбили весь настрой. Моя рубашка распахнута до пупка, и я медленно застегиваю ее, чтобы скрыть кружевной розовый бра. Кросби стонет и подхватывает свою футболку с пола.

У меня все внутри сжимается, когда я замечаю, как от эрекции у него топорщатся спортивки. Он прослеживает мой взгляд и отмахивается от моих немых извинений.

– Это не твоя вина, – говорит он. – Я вкладывал их в свой бумажник, чтобы принести к тебе в квартиру и забыл пополнить запасы.

– Мне нужно было прикупить для своей комнаты, чтобы ты был не единственным, кто вечно их приносит.

– Ты права. Это все твоя вина.

Я улыбаюсь его попытке ослабить возникшее было между нами напряжение. Это уже не совсем гнев, но тем не менее не похоже, что все уже закончилось.

– Знаешь… – начинаю я, кладя ладонь ему на грудь и толкая его на кровать. – Прошлый раз ты продемонстрировал свой «фокус», а я свой – нет.

Его брови взлетают до комичного высоко. Я никогда не делала ему минета и, хотя в первую нашу совместную ночь предлагала ему, а он сказал «не в этот раз», однако ни разу не пытался заставить меня это сделать. Но теперь я сама хочу. Мой опыт в этом вопросе довольно ограничен и неприятен, но также было и с получением подобных ласк самой, а на деле это оказалось очень приятным занятием.

Он останавливается, когда касается кровати подколенной ямкой, но не присаживается. Тяжело выдыхает, когда я опускаю руку и глажу его, твердого и горячего, через хлопчатобумажную ткань.

– Это я тоже не часто делала, – шепчу ему на ухо, держа лицо так, чтобы он не мог видеть, как меня смутило это признание. – Поэтому скажи, что тебе нравится.