Догадки скоро были вытеснены мыслью о том, что он так и бросил несчастного посреди туннеля, оставил крысам, хотя собирался вернуться, чтобы сделать что-нибудь с телом. Правда, он довольно смутно представлял, как именно отдать челноку последние почести и как поступить с трупом. Сжечь его? Но для этого нужно порядочно нервов, а удушливый дым и смрад паленого мяса и горящих волос наверняка просочатся на станцию, и тогда неприятностей не избежать. Тащить же тело на станцию тяжело и страшно, потому что одно дело – тянуть за запястья человека, надеясь, что он жив, и отпугивая липкие мысли о том, что он не дышит и у него не прослушивается пульс, и совсем другое – взять за руку заведомого мертвеца. И что потом? Так же, как Бурбон солгал по поводу оплаты, он мог соврать и про друзей на станции, ждущих его здесь. Тогда Артем, притащивший сюда тело, оказался бы в еще худшем положении.
– А как вы поступаете здесь с теми, кто умирает? – спросил Артем у Хана после долгого раздумья.
– Что ты имеешь в виду, друг мой? – вопросом на вопрос отозвался тот. – Говоришь ли ты о душах усопших или об их бренных телах?
– Я про трупы, – буркнул Артем, которому эта галиматья с загробной жизнью начала уже порядком надоедать.
– От Проспекта Мира к Сухаревской ведут два туннеля, – сказал Хан, и Артем сообразил: верно, поезда ведь шли в двух направлениях, и всегда надо было два туннеля… Так отчего же Бурбон, зная о втором туннеле, предпочел идти навстречу своей судьбе? Неужели в другом пути скрывалась еще большая опасность? – Но пройти можно только по одному, – продолжил его собеседник, – потому что во втором туннеле, ближе к нашей станции, просела земля, пол обвалился, и теперь там что-то вроде глубокого оврага, куда, по местному преданию, упал целый поезд. Если стоишь на одном краю этого оврага, не важно, с какой стороны, другого конца не видно, и свет даже очень сильного фонаря до дна не достает. Поэтому всякие болваны болтают, что здесь у нас бездонная пропасть. Этот овраг – наше кладбище. Туда мы отправляем трупы, как ты их называешь.
Артему стало нехорошо, когда он представил себе, что ему придется возвращаться на то место, где его подобрал Хан, тащить назад полуобглоданное крысами тело Бурбона, нести его через станцию и потом до оврага во втором туннеле. Он попытался убедить себя, что скинуть мертвеца в овраг, в сущности, то же самое, что бросить его в туннеле, потому что погребением это назвать никак нельзя. Но в тот момент, когда он почти уже поверил, что оставить все как есть было бы наилучшим выходом из положения, перед глазами с потрясающей отчетливостью встало лицо Бурбона в тот момент, когда он произнес: «Я умер», так что Артема прямо бросило в пот. Он с трудом поднялся, повесил на плечо свой новый автомат и выговорил:
– Тогда я пошел. Я обещал ему. Мы с ним договаривались. Мне надо, – и на негнущихся ногах зашагал по залу к чугунной лесенке, спускавшейся с платформы на пути у входа в туннель.
Фонарь пришлось зажечь еще до спуска. Прогремев по ступеням, Артем замер на мгновение, не решаясь ступить дальше. В лицо дохнуло тяжелым, отдающим гнилью воздухом, и на мгновение мышцы отказались повиноваться, как он ни старался заставить себя сделать следующий шаг. И когда, преодолев страх и отвращение, Артем наконец пошел, ему на плечо легла тяжелая ладонь. От неожиданности он вскрикнул и резко обернулся, чувствуя, как сжимается что-то внутри, понимая, что он уже не успеет сорвать с плеча автомат, ничего не успеет…
Но это был Хан.
– Не бойся, – успокаивающе сказал он Артему. – Я испытывал тебя. Тебе не надо туда идти. Там больше нет тела твоего товарища.
Артем непонимающе уставился на него.
– Пока ты спал, я совершил погребальный обряд. Тебе незачем идти туда. Туннель пуст, – и, повернувшись к Артему спиной, Хан побрел обратно к аркам.
Ощутив огромное облегчение, парень поспешил вслед за ним. Нагнав Хана через десяток шагов, Артем взволнованно спросил его:
– Но зачем вы это сделали и почему ничего мне не сказали? Вы ведь говорили, что не имеет значения, останется ли он в туннеле или его перенесут на станцию.
– Для меня это действительно не имеет никакого значения, – пожал плечами Хан. – Но зато для тебя это было важно. Я знаю, что поход твой имеет цель и что твой путь далек и тернист. Я не понимаю, какова твоя миссия, но ее бремя будет слишком тяжело для тебя одного, и я решил помочь тебе хоть в чем-то, – он взглянул на Артема с улыбкой.
Когда они вернулись к костру и опустились на мятый брезент, Артем не выдержал:
– Что вы имели в виду, когда упомянули о моей миссии? Я говорил во сне?
– Нет, дружок, во сне ты как раз молчал. Но мне было видение, и в нем меня просил о помощи человек, половину имени которого я ношу. Я был предупрежден о твоем появлении, и именно поэтому вышел тебе навстречу и подобрал тебя, когда ты полз с трупом твоего приятеля.
– Разве вы из-за этого? – недоверчиво глянул на него Артем. – Я думал, вы слышали выстрелы…
– Выстрелы я слышал, здесь сильное эхо. Но неужели ты и вправду думаешь, что я выхожу в туннели каждый раз, когда стреляют? Я бы окончил свой жизненный путь намного раньше и весьма бесславно, если бы так поступал. Но этот случай был исключительным.
– А что это за человек, половину имени которого вы носите?
– Я не могу сказать, кто это, я никогда не видел его раньше, никогда не говорил с ним, но ты его знаешь. Ты должен понять это сам. И, увидев его только однажды, хотя и не наяву, я сразу почувствовал его колоссальную силу; он велел помочь юноше, который появится из северных туннелей, и твой образ предстал передо мной. Все это был только сон, но ощущение его реальности было так велико, что, проснувшись, я не уловил грани между грезами и явью. Это могучий человек с блестящим, выбритым наголо черепом, одетый во все белое… Ты знаешь его?
Тут Артема будто тряхнуло, все поплыло перед глазами, и ему ясно представился тот образ, о котором рассказывал Хан. Человек, половину имени которого носил его спаситель… Хантер! Похожее видение было и у Артема: когда он не мог решиться отправиться в путешествие, он видел Охотника, но не в долгополом черном плаще, в котором тот явился на ВДНХ в памятный день, а в бесформенных снежно-белых одеяниях.
– Да. Я знаю этого человека, – совсем по-иному глядя на Хана, сказал Артем.
– Он вторгся в мои сновидения, а такого я обычно никому не прощаю. Но с ним все было иначе, – задумчиво проговорил Хан. – Ему, как и тебе, нужна была моя помощь, и он не приказывал, он не требовал подчиниться своей воле, а, скорее, очень настойчиво просил. Он не умеет пользоваться внушением и странствовать по чужим мыслям, просто ему было трудно, очень трудно, он отчаянно думал о тебе и искал дружескую руку, плечо, на которое мог бы опереться. Я протянул ему руку и подставил плечо. Я вышел тебе навстречу.
Артем захлебнулся мыслями, они бурлили, всплывали в его сознании одна за другой, растворялись, так и не переведенные в слова, и вновь шли на дно, язык словно окоченел, и юноша долго не мог выдавить из себя ни слова. Неужели этот человек действительно заранее знал о его приходе? Неужели Хантер смог каким-то образом предупредить его? Был ли Хантер жив или к ним обращалась его бесплотная тень? Но тогда приходилось верить в кошмарные и бредовые картины загробной жизни, нарисованные Ханом, а ведь куда легче и приятнее было убеждать себя, что тот просто безумен. И, самое главное, его собеседник что-то знал о том задании, которое Артему предстояло выполнить, он называл это миссией, пусть и затрудняясь определить ее смысл, понимал ее тяжесть и важность, сочувствовал Артему и хотел облегчить его долю…
– Куда ты идешь? – спокойно глядя Артему в глаза и словно читая его мысли, негромко спросил Хан. – Скажи мне, куда лежит твой путь, и я помогу тебе сделать следующий шаг к цели, если это будет в моих силах. Он просил меня об этом.
– Полис, – выдохнул Артем. – Мне надо в Полис.
– И как же ты собираешься добраться до Города с этой забытой богом станции? – заинтересовался Хан. – Друг мой, тебе надо было ступать по Кольцу от Проспекта Мира до Курской или же до Киевской.
