Он в два шага нагнал отползающего Чарльза и схватил его за ногу, крепко вцепился в тонкую щиколотку и рывком притянул к себе Ксавьера, который отчаянно цеплялся за траву. Хруст потонул в болезненно-громком стоне юноши. Он изогнулся и попытался освободиться, но Эрик лишь холодно наблюдал за его попытками, прежде чем бросить его у своих копыт. Юноша тихо скулил, казалось, уже не мог ни о чем думать, и только шептал что-то неразборчивое, пытаясь оправдаться и сам не понимая своих слов.
Эрик презрительно фыркнул и одним ударом копыта в бок перевернул его на спину, наклонился ближе к Чарльзу, который морщился и хрипел от боли, с трудом вдыхая холодный ночной воздух, который с каждым вздохом словно обжигал налившееся синяками передавленное горло.
— Еще раз попытаешь сбежать или даже подумаешь об этом, то не отделаешься так просто. Понятно?
Чарльз слабо кивнул, попытался ответить, но не смог издать ни звука, и тогда твердое копыто обрушилось на ладонь, заставляя кости хрустеть от давления, но этого не было слышно за криком, больше похожим на вой, который вырвался из ослабшего юноши, изгибающегося на земле.
— Хватит, прошу Вас! Умоляю… — голос дрожал, и Чарльз чувствовал, как по его лицу текли горячие слезы, попытался вырвать руку из-под копыта, но это лишь причинило еще больше боли.
— Я спросил, тебе это понятно? — гневно прорычал Эрик.
— Д… Да, — с трудом произнес Чарльз окровавленными губами, глядя на Эрика полными ужаса и боли глазами. Только после этого Эрик сошел с руки Чарльза, но вовсе не выглядел удовлетворенным, а его гнев все еще горел в изумрудных хищных глазах.
— Мы возвращаемся домой, — уже тише произнес Эрик. И Чарльз впервые, услышав слово «дом», вздрогнул всем телом, словно его только что ударили хлыстом. Из этого слова исчезли весь уют и защищенность. Теперь оно звучало голосом Эрика и несло в себе лишь холод и бесконечный плен в тени железных прутьев. Юноша вновь всхлипнул и попытался встать, но только застонал от боли и снова рухнул, с ужасом посмотрев на свою ногу.
Эрик еще с минуту смотрел на своего человека, бессильного, грязного, окровавленного, неспособного идти, и все еще чувствовал гнев, глядя на него.
Он пытался бежать. Проклятый лжец! Даже этой боли будет мало, чтобы научить его.
Эрик схватил Чарльза за руку и поволок его за собой, словно он был всего лишь тряпичной куклой, а не воющим от боли хрупким человеком.
***
Чарльз не понял, в какой момент потерял сознание и потерял ли его вообще. Все тело расползалось на части от живой пульсирующей боли, сознание то и дело становилось вязким, так и хотелось окунуться в манящее забвение, но его все еще что-то удерживало.
Юноша безвольной кучей валялся на полу в своей камере и просто боялся пошевелиться, невидящим взглядом смотрел на каменный пол, освещенный дрожащим светом фонаря. Он не хотел ни о чем думать, не хотел ощущать боли и надеялся, что чувства пропадут сами по себе. Это все, чего он сейчас жаждал.
Дверь с тихим скрипом закрылась, и Ксавьер услышал, как щелкнул замок на решетке, каким-то уголком сознания понимая, что Эрик, кажется, впервые за долгое время запирает его.
— Запомни, я не позволю тебе сбежать, — вновь произнес Эрик, и Чарльз попытался кивнуть, больше даже не стараясь объясниться. Слова бы причинили лишнюю боль, и Эрик все равно сейчас ему не поверит. — Ты должен хорошо это уяснить. И, раз ты не можешь быть мне хорошим слугой, то будешь пленником.
Вначале Чарльз не понял разницы между «слугой» и «пленником», кроме как запертой двери, но, когда Эрик открыл ручной фонарь, до юноши с ужасом дошло. Он с хрипом потянулся к свету единственной рукой, которой еще мог пошевелить, протягивая окровавленную исцарапанную ладонь к спасительному свету, чувствуя, как начинает задыхаться от одной лишь мысли о грядущей темноте.
— Нет… прошу Вас, не надо…
— Не надо? Свет, мой дорогой мышонок, нужно заслужить, — с хищной насмешкой произнес Эрик, прежде чем затушить дрожащее пламя.
Чарльз издал испуганный писк и впился рукой в прут решетки, чувствуя, как бешено забилось его сердце в подступающей, подобно приливу, волне паники.
— Вернитесь! Умоляю Вас! Я не сбегал, нет! И… — голос, и без того хриплый и надломленный, окончательно отказал своему владельцу и затих. Чарльз зашелся новым приступом кашля и прижался крепче к решетке, ощущая, как бархат темноты свивается вокруг него огромным клубком хищных невидимых змей, проникает в его сознание, заполняет его тело и растворяет в чернильной пустоте небытия, пока стук копыт звучит все тише и тише.
========== Глава 5: Урок покорности ==========
Темнота умеет дышать. У нее есть своя воля и свои мысли. Она может казаться прозрачной и неопасной, когда рядом есть хотя бы лучик света. Но когда нет ни единого проблеска солнца или звезд, когда поблизости нет огня, вот тогда темнота оживает по-настоящему.
Чарльз с самого детства чувствовал ее движения, боялся закрывать глаза, чтобы не оказаться в пустом чернильном озере без ориентиров, и только с годами научил себя, что этот страх глуп и не обоснован. И это помогало, когда на небе сияли звезды, а в темные ночи на прикроватной тумбочке горел ночник. Было спокойно на душе, когда в каждой комнате стояло по нескольку ламп, на случай, если одна случайно погаснет, а на тумбочках стояли свечи. Но стоило ему оказаться в густой непроглядной темноте, как голос разума тут же исчезал, и на его месте оставались лишь гулкие удары пульсирующего сердца и собственное дыхание.
И вот Чарльз снова чувствовал, что проваливается в темноту. Ноги немели, и он не ощущал опоры. Он до дрожи в единственной руке, которая еще нормально двигалась, цеплялся за прутья решетки, боясь их отпустить, потому что знал, он точно знал, что как только он разожмет пальцы, темнота поглотит его полностью. Он провалится в нее, и она просочится под его кожу, заполнит легкие чернильной вязкой жижей, забьет дыхательные пути, и он захлебнется в этой темноте, не зная, где пол, а где потолок.
Горло саднило от боли, и тело с трудом двигалось. Он чувствовал вкус крови на разбитых губах и пульсирующий сгусток боли в ноге и вывихнутой руке, которая отказывалась двигаться. Ребра сдавливало при каждом вдохе.
Голова кружилась. Чарльзу казалось, что он попал в самый центр бесконечно черного озера, и коварная, невесомая, словно дым, вода затягивает его все глубже.
Он проваливался в сон, а, просыпаясь, кричал до хрипоты. Звал Эрика и молил его о пощаде. Умолял его вернуть хотя бы свет. И вот уже в этой хищной пустоте он мечтал услышать стук копыт, пусть даже это обернется для него новой болью. Пусть так, лишь бы вернулся свет.
Темнота поглощала время. Она уничтожала все вокруг, но порой выплевывала звуки, которые становились неестественно громкими.
Чарльз проснулся от оглушительного скрежета у самого своего лица. Он широко распахнул глаза и инстинктивно дернулся, рывком садясь посреди черной пустоты. Слезы затуманивали взгляд, но он и без того не видел ничего вокруг. И только проклятый писк доказывал, что он не один.
— Черт! — Чарльз подскочил на ноги и тут же взвыл от боли, рухнув обратно, облокотился о решетчатую дверь. Он впился в прутья и, сквозь гул крови, шумевшей в ушах, услышал, как убегает испуганная крыса. Он очень медленно облизнул сухие потрескавшиеся губы. Все тело ломило от боли, но он уже не мог вспомнить, когда было иначе.
— Эрик… — он хотел позвать его, но с губ сорвался лишь тихий сухой хрип, от которого еще сильнее захотелось пить.
Где-то в углу капала вода. Он слышал это постоянно, и удар каждой капли об пол отдавался болью в висках, но сейчас этот звук был сродни надежде.
— Эрик… — казалось, это единственное, что сейчас мог произнести юноша. Ему казалось, что его тело расползается на части и гниет заживо.
Как долго он был тут? Он не знал. Эта проклятая темнота забрала все, и даже время. Он несколько раз проваливался в сон. Но не был до конца в этом уверен, потому что и там была лишь чернота. Дышать было сложно. Он снова попытался встать, но ногу пронзило такой резкой болью, словно к ней прижали раскаленное железо, и вой Ксавьера эхом отдался от стен.
