И, наверное, поэтому за эти три с половиной года, что его не было здесь, мы так и не узнали ничего о его девушке. Мой взгляд блуждает от камня к открытке. Я знаю, что она от того, кто его любил, от того, кто знал его лучше, чем его друзья и семья. И мне хочется узнать эту девушку. Не знаю, что бы я ей сказал при встрече. Может быть, я попросил бы рассказать, каким он был там. Думаю, что он не сильно отличался от того парня, который жил в Миссури. Хотя тот Миссури-Оуэн никогда бы не понял значения пустой открытки с видом на пляж Рио-де-Жанейро. Я поднимаю открытку в последний раз, не желая пропустить важную деталь. Нет. Ничего нет.

— Оуэн, ты когда-нибудь расскажешь, кто твоя девушка? — я смеюсь про себя и возвращаю открытку обратно. — Все в порядке, приятель, ты не должен ничего говорить. Она кажется хорошей девушкой. Даже слишком хорошей.

Я задерживаю дыхание и затем заставляю себя тяжело выдохнуть, глядя на песок на открытке.

— Думаю, что ты хотел увидеть мир, да?

Я жду, не ответит ли он мне, но слышу только шелест белок — они живут на дереве рядом с могилой.

Я не удивился бы, если бы Оуэн ответил мне. Это было бы в его духе — напугать меня из могилы.

— Мне очень жаль, что ты не увидел эти места, — говорю я, глядя на его имя, выбитое на надгробии.

— Но зато ты увидел Рай раньше нас. И я предполагаю, это даже лучше.

Глава 7

Прошлое

Рэм

— Я нашел еще одну открытку сегодня, — говорю я Джеку.

Он смотрит на меня озадаченно. В это же время Кристин возле нашего стола открывает для нас пиво.

— О, у Оуэна? — спрашивает Джек, теребя козырек своей кепки.

Кристин застывает, а мы с Джеком съеживаемся.

— Прости, Кристин, — говорит Джек, отводя глаза.

Если бы я знал, что здесь будет Кристин, то никогда бы не завел этот разговор. Даже упоминание его имени вызывает у нее слезы. Так было всегда. Я понимаю, мы все выросли вместе, и мы все переживаем его смерть по-разному. Кристин вытирает слезы тыльной стороной ладони и быстро уходит, не сказав ни слова.

Когда убеждаюсь, что она не может нас слышать, я отвечаю:

— Да, — и отпиваю из своей бутылки.

— Ты знаешь, — говорит Джек с задумчивым видом. — Может, это Кристин.

Я замечаю, как он следит за ее передвижениями по залу.

— Она всегда присматривала за ним, когда мы были детьми.

Кристин работала официанткой в «Нолле» с колледжа. Я знаю ее со времен подгузников. И у Джека всегда были чувства к ней. Кристин же нравились все, кроме Джека. И я не думаю, что у нее были чувства к Оуэну, но я также не слышал, чтобы у Оуэна кто-то был.

— Это бы объяснило те странные путешествия, которые она совершала, — добавляет он.

— Она навещала свою бабушку во Флориде, — возражаю я.

— Хорошо, — отвечает он, все еще не отводя взгляда от нее, — это то, что она сказала.

Наконец-то он переводит свой взгляд на меня. И указывает горлышком бутылки в мою сторону.

— И это бы объяснило, почему она даже не смотрит на тебя, как все остальные девушки в этом чертовом городе. Она по-прежнему влюблена в него.

У Джека на лице написано отвращение, но я знаю, что он в порядке. Девушки любили его, и ему прекрасно об этом известно.

Я улыбаюсь и выдыхаю, одновременно переводя взгляд на Кристин.

— Мы бы знали, если бы между ними что-то было?

Джек дергает плечом.

— Я не знаю. Ты же знаешь, какой он был скрытный. И секретов прибавилось, когда он пошел в колледж. Кто, черт возьми, может знать наверняка?

Я тяжело вздыхаю: я чувствую глубокую печаль от утраты, от того, что Оуэн оставил нас.

— Эй, приятель, — говорит он, концентрируя все свое внимание на мне. — Мы все скучаем по нему.

Я согласно киваю.

— Да, — отвечаю я. — Знаю.

— Только Боги умирают молодыми, — он поднимает свою бутылку верх.

Откинув все мысли, я поднимаю свою бутылку в ответном жесте.

Глава 8

Настоящее

Рэм

Аэропорт слишком переполнен для вторника. Я на секунду задумываюсь, куда все эти люди едут?

Я отыскиваю свой посадочный талон и сажусь между пожилым мужчиной, который практикует искусство спать сидя, и молодой девушкой, по виду старшеклассницей, которая вцепилась обеими руками в мобильник и что-то усердно набирает на экране. Я не отвожу взгляд от ее рук дольше положенного, так как никогда не видел никого, кто так быстро мог бы двигать своими пальцами. Ее пальцы сравнимы с «Риверданс» или с чем-то подобным. (Примеч. «Риверданс» (англ. Riverdance) — танцевальное степ-шоу танцоров-виртуозов). Ее пальцы замирают на секунду, и я отворачиваюсь. Уверен, она не заметила, что я смотрел на нее. А, возможно, ей вообще все равно, ведь она не отрывала взгляд от своего телефона.

Электрическое табло наверху отвлекает меня, на нем обновляется информация. Я бросаю взгляд вниз на свой посадочный талон. Номер рейса на табло совпадает с моим.

Вовремя. Я люблю точность. И ненавижу сидеть и ждать. Я бы предпочел опоздать на самолет, нежели сидеть часами в ожидании. Спустя мгновение женский голос звучит в динамиках, объявляя о посадке на борт.

И я как дедушкин чайник, готовый закипеть в любую минуту, быстро вскакиваю со своего места, направляясь, опережая всех, к очереди на билетный контроль. Я уже стою в ней целых две секунды, когда кто-то ударяет меня по ноге. Обернувшись, я вижу макушку блондинки. В этот момент она нагнулась, чтобы поднять свой чемодан с пола. Я тоже наклоняюсь за ее чемоданом, желая помочь.

— Извините, мне очень жаль, — говорит она торопливо.

От звука ее голоса мое сердце колотиться, все мысли улетучиваются.

И только стою и жду, жду, когда она повернется ко мне, но я уже догадался, кого я увижу.

Один Миссисипи.

Мое сердце готово вырваться из груди.

Два Миссисипи.

Секунды ощущаются как года. И в то же время, я не могу дышать.

Три Миссисипи.

Наши взгляды встречаются, и она удивленно ахает.

— Рэм.

Непонятно, вопрос это или утверждение. Я как будто бы онемел, даже не могу пошевелить губами. Она фиксирует сумку в вертикальном положении и скрещивает руки на груди

— Эм… Эм... Привет, — наконец-то я могу выдавить из себя хоть слово.

Один Миссисипи.

Два Миссисипи.

— Как твои дела? — спрашивает она искренне, как будто на самом деле это ей интересно. И, наверное, это ранит меня больней всего.

Я глубоко вздыхаю, так как задерживал дыхание последние несколько секунд. Затем выдыхаю и стараюсь изобразить улыбку.

— Я хорошо, — киваю головой. — Как ты?

Она тоже кивает, прежде чем ответить.

— Хорошо.

Удушающая тишина сгущается между нами, только лишь наши взгляды остаются прикованными друг к другу. Это длится слишком долго. Это ощущается недостаточным, но мое сердце, кажется, вырывается из груди, а я изо всех сил пытаюсь сдержать его внутри.

— Хорошо, — повторяет она, опуская взгляд и в то же время теребя рукой свой пиджак.

— Встреча? — спрашивает она, бросая взгляд на табло расписания полетов, где указан Остин.

— Да, — просто отвечаю я.

Она кивает головой, будто заранее знала мой ответ.

Смешно, а я ведь представлял нашу встречу снова. Я делал это очень часто. Это случалось в течение дня или ночью, когда казалось, что весь мир спал. Я представлял себе нашу встречу так много раз. Это всегда представлялось мне в людном месте. Она увидела бы меня, а я увидел бы ее, и мир вокруг нас остановился бы и рухнул, как плохо закрепленная плитка на стенах, оставляя нас наедине. Мне всегда казалось, что мы знали, что эта встреча неизбежна, мы оба понимали, что встретимся вновь, только не знали точно день и час. Мне представлялось, что когда мы впервые увидимся после долгой разлуки, наши глаза встретятся, и вся боль уйдет, будто ее и не было. Эшли улыбнется мне, и я улыбнусь ей в ответ. И мы будем вспоминать о нашей первой встрече или о нашей ночи на Солнечной площади. А затем мы посмотрим друг другу в глаза и пообещаем без слов, что в этот раз у нас все получится.