– Лилит, ты такая красивая, когда обиженна! – вампир провел пальцем по её щеке.

Девушка развернулась в его сторону и натянула глупую улыбку.

– Если ты наивно полагаешь, что я все забыла, то ты не правильно думаешь! Оставь меня в покое! Еще полтора часа лететь и я хочу поспать! – опуская кресло, сказала Лилит.

– Да, ты красивая, – не унимался Левиафан, – но вид обиженной женщины тебе совершенно не идет! А врущей – тем более! Лилит, зачем ты врешь? Ты ведь не хочешь спать,… о, я не могу забыть взгляды, как на нас все смотрели в аэропорту, в самолете. Это такой бальзам, ласкающий душу. Мужчины восхищаются тобой, женщины мной, мы идеальная пара Лилит!

– Ты такой нарцисс самовлюбленный и высокомерный! Почему за столько лет ты еще не привык к тому, что женщины на тебя смотрят? Я даже за свою бесполезно короткую жизнь привыкла к взглядам противоположенного пола!

– Эх, Лилит! – он нарочито вздохнул. – Это как музыка, например, Бетховена. Симфония №5 до-минор. Представляешь сколько лет этому величайшему произведению, и сколько раз я мог его слышать. Каждый раз, когда звучание этой потрясающей мелодии проходит сквозь мои уши, я все время поражаюсь и нахожу в ней что-то новое. То же самое и с женщинами. Только вот в симфонии прописаны все ноты, и удивление человека, по большей части, зависит от мастерства исполнения оркестра, а женщины не имеют никаких устойчиво прописанных норм поведения. В течение моей долгой жизни они удивляют меня не переставая. Вот такие вот вы очаровашки, что даже Бетховен не сравнится с вами, а тем более я, простой смертный, как же я могу не обращать внимания на женские взгляды? – Последнее предложение Левиафан произнес с таким цинизмом, что Лилит захотелось его удавить голыми руками и прямо в самолете.

– Знаешь, ты умелый провокатор! Я удивлена, как ты умудрился дожить до 29 лет? Почему тебя не казнили или не запытали до смерти? Тебя должны были прибить еще в XVI веке!

– Возможно, но как видишь, я все-таки справился с задачей дожить и, кстати, обходился только драками. А тебе, Лилит, с твоей неземной внешностью, скорее всего, не дали бы даже родиться! – улыбнулся он.

– Ну, тебе же дали родиться! Левиафан, у меня складывается ощущение, что в твоем теле сидит огромный и ужасный червь. Он ест тебя и, как полагается по физиологии любого живого организма, за исключением тебя конечно, хотя тебя и организмом-то тяжело назвать, не то что живым, этот червь откладывает огромные фекалии в твоей голове. Ну и чтобы не засорять столь скудное пространство, эти фекалии вываливаются через твой рот в виде мерзких и гадких слов! – Лилит посмотрела в его довольные глаза.

Левиафан улыбался и внимательно слушал ее. Он наслаждался и восторгался попытками задеть его чувства и гордость.

– Лилит, я давно тебя предупреждал, что меня гложут черви, а не один! – он удовлетворенно взглянул на нее и закрыл глаза.

Это означало конец разговора. Он всегда старался сказать так, чтобы его слово было последним, что, естественно, бесило Лилит. Левиафан заканчивал разговор когда хотелось ему, он совершенно не беспокоился о том, хочет ли закрыть тему Лилит, или может ей тоже надо что-то сказать.

Вообще, Левиафан периодически забывал о некоторых обязанностях джентльмена, греша на нынешний век. Но скорее он, также как и Лилит, не хотел показывать свою слабость, а она ведь есть абсолютно у каждого абсолютно. Просто, сильные от природы люди пытаются выглядеть агрессивными и циничными, тем самым пряча слабость. Слабые люди…ну на то они и слабые, чтобы ходить и плакать. Они всегда выставляют это на показ, потому что они не видят ничего совестного и стыдливого в проявлении чувств, они старательно вызывают жалость своим слабым поведением. В себе они ничего не прячут, потому что нечего прятать. А жалость – это тоже удел слабых, только такие люди с восторгом воспринимают сочувствие и хотят, чтобы их жалели.

Левиафан был сильным, также как и Лилит, поэтому они постоянно сталкивались друг с другом…совершенно безжалостно. Им не жалко было ни себя, ни других. Левиафан не хотел убивать Марка не потому что ему было его жалко, а потому что он не видел в этом смысла, и, вдобавок, этого хотела Лилит, а для него это означало только одно – надо сделать наоборот. Но не стоит путать жалость и умение понимать другого человека. Жалость к человеку, который, например, пропил все: семью, квартиру, деньги, одежду и так далее, у него осталась только его никчемная жизнь – пустая и легкомысленная – такая жалость – слабая. Он все это потерял по своей вине, и жалеть такого человека – глупо. А понять человека, понять его проблему, стоящую проблему – вот это уже искусство и качество сильных людей, потому что они могут помочь. А разве слабый человек может? Ему скорее всего будет не до этого, так как он слишком занят вызыванием жалости у таких же, как и он сам. И в ситуации, где человеку нужна будет помощь, он пустится в рыдания, тем самым усугубляя и без того хреновое положение, как бы говоря: «Все, это конец! Давай лучше порыдаем и пожалеем друг друга, ибо выхода нет». Только вот выход есть, всегда. Одно дело, что слабым людям не охота его искать, и они постоянно надеются на кого-то, понимая видимо, что на себя надеяться глупо и бессмысленно.

– Дамы и господа, наш самолет начинает посадку. Просьба занять свои места и пристегнуть ремни безопасности… – милый голос объявлял приятные новости для замученных перелетом пассажиров.

Левиафан щелкнул ремнем, глядя на Лилит и улыбаясь как обычно.

«Может поэтому, люди говорят, что смех продлевает жизнь? Он же вечно смеется и живет до сих пор!», устало подумала про себя Лилит, возвращая кресло в вертикальное положение и поправляя ремень.

Через сорок минут она взглянула в иллюминатор. Земля, медленно приближаясь, набирала свою мощь, погода была хорошая, вдали виднелись луга и леса. Лилит передернуло, когда шасси коснулись земли. Она посмотрела на Левиафана, на это раз он был серьезен. Казалось, что он прислушивается к работе двигателей самолета, пытаясь понять все ли нормально. Лилит обернулась назад – парочка до сих пор спала младенческим сном. В иллюминаторе она увидела здание аэропорта.

– Дамы и господа, наш самолет совершил посадку в аэропорту Шарль-де-Голь. Температура за бортом +10˚. Просьба оставаться на своих местах с пристегнутыми ремнями безопасности до полной остановки самолета….

6

– Свеа! Я долго тебя буду ждать? Возьми сумки! – Летиция нервно кричала на своего мужа.

Лилит бросила на нее косой взгляд и закатила глаза, с ужасом понимая, что ей придется терпеть эту дурочку еще три недели, легко взяла свой багаж и пошла к дверям. Левиафан плелся позади, не стоит даже уточнять, что на его лице продолжала обустраиваться наглая и нахальная улыбка.

– Шарль-де-Голь! – надменно произнес он, привлекая внимания своих спутников.

Лилит обернулась и посмотрела на него. – Аэропорт назван в честь французского генерала. Со времен Второй Мировой Войны он стал для французов как Наполеон I. Он принимал активное участие во Французском Сопротивлении, а после, ушёл в отставку, как и обещал. Для французов Шарль-де-Голь – это историческая фигура, национальный лидер. «Генерал де-Голь умер, Франция овдовела» – так говорили люди, но, естественно, всю потерю они осознали только после его смерти. Как обычно, зачем нам живой человек с его геройством? Мы лучше поплачем, когда он будет мертвый. В его честь стоит памятник у Елисейских полей. И аэропорт Шарль-де-Голь – один из основных аэропортов Парижа, да можно сказать и всей Европы. Всего три километра от Парижа.

Лилит подняла бровь и укоризненно посмотрела на распинающегося вампира. Они стояли внутри огромного стеклянного помещения. Люди шныряли туда-сюда, сумки, багажи, что-то постоянно лопотали на французском и английском языках, объявляли номера рейсов.

Через десять минут все четверо погрузились в такси. Левиафан без труда договорился с таксистом об оплате и о доставке новоиспеченных друзей в отель.