– Лилит! – позвал он еще раз.
Но и от этого ничего не изменилось. Лилит услышав, что звук очень близок к ней, снова начала нервничать, поняв, что ее произведение искусства было обнаружено, и с ней, в данный момент, может что-нибудь случиться. Мозг очень хотел ответить, но язык отказывался двигаться вообще.
– Милая моя, открой дверь! – Левиафан попытался изменить тон на более дружелюбный, но ничего не выходило.
Лилит слышала запах злости и молчала, как партизан. Вампир еще раза три позвал девушку и, не услышав никакого ответа, провел рукой по двери и толкнул. Мгновенно кусок дерева слетел с петель, открыв путь.
Лилит сидела спиной к входу, и от звука вылетевшей двери вздрогнула. Все тело покрылось мурашками и холодом. Левиафан облокотился на дверной косяк и пристально разглядывал спину и шею девушки. Она молчала, сидела с закрытыми глазами и что-то неразборчиво шептала.
– Удары твоего сердца очень громкие и четкие, почти…Сколько ударов, как ты думаешь? Сто двадцать? Нет, мне кажется около ста сорока! Во, как разогналось! Ты чувствуешь адреналин? Все ради него ведь делалось…Но почему ты молчишь? О, у тебя какая-то тахикардия перемешанная с аритмией! Потрясающие звуки…тук…тук-тук-тук…тук-тук…Твое несчастное сердце ласкает мой слух, оно дрожит от …Эх!
– Если ты пришел убить меня, то сделай это уже…без лишних разговоров – еле слышно ответила Лилит.
По щеке покатилась слеза. Левиафан усмехнулся и опустил голову. Затем волчьим рывком он налетел на нее, поднимая на ноги. Лилит, не на шутку перепугавшись, закричала, чтобы было сил.
– Нет! Я не хотела…Правда! Я не должна была этого делать! – взвизгнула она, прикрывая голову.
– Чего, чего? – улыбнулся он, поглаживая ее по спине. – Посмотри на меня!
Лилит уткнулась ему в грудь и зарыдала, отпихивая вампира от себя и размахивая руками в разные стороны, повторяя одно и тоже слово: «нет».
– Посмотри! – прикрикнул он и повернул ее к себе лицом.
Глаза потускнели, улыбка пропала, и появилась презрительная надменность во взгляде.
– Нет… – прошептала Лилит, уже не на шутку перепугавшись такого взора.
– Le lacrime scendono per le guance… 14– еле слышно произнес вампир, смахивая с ее щеки слезу.
– Что? – девушка совсем не поняла прозвучавшего языка, Левиафан усмехнулся и отпустил ее. – Ты меня пугаешь…
– Nientepaura…15
Лилит попятилась к стенке. Левиафан говорил на своем родном языке, и она, наконец, это поняла. Но итальянский язык словно замораживал ее, потому что смысл сказанных слов был не ясен, не понятен. А когда не ясен смысл становится как-то не посебе. Это тоже самое, что подписать какой-то договор, не читая его, а потом выяснить, что подпись встала под жутким текстом, но осознание этого пришло слишком поздно.
– Прекрати, пожалуйста… – слезно просила она его.
Левиафан снова улыбнулся и пригляделся к ее глазам.
– Haipaura?16 – он уже не мог, да и не хотел успокаиваться.
– Левиафан, что это значит? Я не понимаю ни слова! – девушка снова зарыдала. – Я сказала, прекрати!
– È forse questo il modo di rispondere? Che peccato! La paura della morte, molto bene! Non è stata una bella cosa de parte tua…ma niente da fare…17– Левиафан вздохнул и посмотрел в пол.
От девушки послышался жалобный скулеж. Она вся тряслась и закрывала глаза руками. Ей казалось, что он собирается убить ее или как-то еще навредить.
– Vuoisapereunacosa? – мечтательно спросил он словно сам себя. – Ne ho fin sopra i capelli. Lasciamo andare. Va’ al diavolo! Che vuoi che ti dica? Niente…18
Левиафан встал и вышел из ванной. Лилит осталась одна и с облегчением перевела дыхание. «Черт! Что это было? Он же доведет меня так до инфаркта! Вернется, не вернется…убьет, не убьет? Чего он вообще мне сейчас наговорил? Чего мне дальше ожидать? Я не выйду отсюда…надо дверь закрыть! Идиотка! Она же вот лежит!».
Лилит аккуратно выглянула в коридор. Там никого не было. Она выключила воду и быстро накинула полотенце, и, крадясь, пошла вдоль коридора. Ни звуков, ни движений, кругом стояла тишина. Лилит рысцой подбежала к окну в комнате – разукрашенной машины не было на месте.
Вампир помчался в салон восстанавливать свою «ласточку». Злость ушла от него еще когда он находился в ванной, вместо нее пришло веселье. Он ехал и посмеивался, забыв, что машину превратили в разноцветного урода.
«Красота! Никогда не думал, что итальянский язык может спровоцировать такую кучу переживаний и страхов! А я все ходил и гадал, как бы и что сделать с ней, а нужно было всего лишь сказать пару фраз на этом языке! Ха-ха! Замечательный спектакль, и я так рад, что был в первом ряду, да еще и с биноклем! Забавно, что страшно ей было не потому, что я хотел убить, а потому, что она не понимала. Вот оно как складывается-то! Чем больше человек не понимает, тем больше он впадает в истошный ужас, забывая обо всем на свете, и про тех, кто рядом. Именно поэтому я всегда стремился знать как можно больше, чтобы не попасть впросак, причем в совершенной глупый и нелепый, как попала Лилит в очередной раз. В жизни столько дурацких и идиотских ситуаций, но людям не до них. Они стараются постичь великую философию смысла собственного бытия, любви, дружбы и бла, бла-бла…и потом, так безукоризненно теряются в простом и детском положении. Ищут в этом некую серьезность, разрывают что-то у себя в головах, пытаясь прорисовать что-то очень важное в следующих шагах. И что? Несчастные идиоты в итоге не могут познать ни истину высоких чувств и смыслов, ни узнать элементарных вещей. Но это еще пол беды. Так называемые интеллектуалы, начитавшись величайших классиков литературы, включая даже романтичного Шекспира, ходят в своих идиотских, круглых очках, с аккуратной стрижкой и без конца цитируют всем и без того известные фразы и слова! Но в реальной жизни-то они ни черта не понимают! И даже если вдруг, по странному стечению обстоятельств, в жизнь врывается прочитанный эпизод из книги, эти интеллектуалы даже не в состоянии сопоставить два сюжета и провести между ними параллель, и в результате клепают кучу ошибок, и никакой Эдгар По уже не поможет разобраться в этом бардаке, если своей башки нет на плечах. Хотя в башке могут остывать очень интересные мысли…правда чужие, того же Шекспира, например. И вот сидят они и поглощают в себя все, что видят глаза, как бермудский треугольник. Но это мартышкин труд, если этим не уметь пользоваться. Вот треугольник засосал в себя пару кораблей, самолетов, кучку людишек…А ему это зачем? Незачем, так, чтобы было, на всякий случай. Помимо умных, тяжелых и чужих мыслей, было бы не плохо еще и запоминать жизненные ситуации, реальные, а не напечатанные, делать выводы не о том, кто что написал, а о том, что сделалось собственными руками. Хотя какая разница? Экзюпери сказал: «мы в ответе за тех, кого приручили» и все поголовно выучили эту фразу, но ей никто не следует, зато все знают! И где смысл? Блеснуть глубочайшими познаниями на работе и в институте, рассказать, как надо жить кому-то, изначально наплевав самому на это? Это смысл? Безнадежный XXI век живет на всем готовом и даже не пытается задуматься о потраченном чужом труде, чужих силах, чужих жизнях и смертях. В XXI веке все хорошо, словно так и должно быть, словно так и было. И XXI век уже не знает, чем себя занять, поэтому решил перерыть снова все «старье» и сверкнуть чужими знаниями, выказывая фальшивую индивидуальность и умность. Но элементарные вещи не подлежат учению потому, что считаются элементарными. И поэтому их никто не знает, об этих вещах не писали, о них не говорили, и чуть что люди впадают в жуткую растерянность и смущенность, тем самым позоря себя. Но XXI век уже не знает, что, оказывается, существует страшное, не произносимое и не выговариваемое слово – ПОЗОР. Какой позор? О чем вы, ребята? Мы – клевая современность! Замечательно!»
