– Я права? – проигнорировав его догадки, Лилит демонстративно подняла вверх одну ногу.

Левиафан скосил глаза на вытянутую, как у профессиональной гимнастки, около его лица ножку.

– Черт! – он в одну секунду оказался в кресле, за другой частью стола. – Мне нравятся твои ноги, Лилит, но когда они лежат у меня на плечах, а не ставят мне подножки! И пока я еще в состоянии не реагировать на твои соблазны. Но ты хитрая…Ты перенаправила мои мысли на страсть, вместо злости. И теперь я ничего не могу сделать, как только бороться с этой страстью!

– Зачем ты с ней борешься? – соблазнительно спросила Лилит.

– Затем, чтобы тебе слишком хорошо не было: повалять меня на полу, а потом еще и это! – ядовитым голосом ответил вампир. – Кстати, вот этот гренки со стеклами, салат на диване, вместе с чаем и соком – это завтрак, милая!

Весь день строился на словесном издевательстве. Новая игра – у кого язык подвешен лучше.

Левиафан обычно был успешнее, но в этот день Лилит была в ударе и давала ему отпор. Он искусал все губы, у него глаз начал дергаться, но старался держать себя в руках. Ведь это всего лишь слова, хоть очень дерзкие и обидные.

Лилит действительно пересмотрела свою тактику. Она твердо решила не обращать внимания на все, что говорит и делает Левиафан. Грубо говоря, когда он открывал рот, чтобы ответить, она тут же отключала слух, включая перед глазами слайды с позитивными воспоминаниями и музыкой.

Уже к вечеру Лилит надоела эта словесная перебранка. Она встала и бросила циничный взгляд на вампира.

– Я пойду писать ответ Жаклин, а ты пока подумай лучше, что ты мне ответишь, а то мне уже скучно выслушивать этот детский лепет! – улыбнувшись, сказала Лилит и пошла наверх, не дожидаясь ответа.

«Детский лепет?» – Левиафан разъяренно смотрел ей в след. Он даже не собирался ей ничего отвечать. «Значит детский лепет, черт возьми! Лилит, у меня сейчас в голове появился план с взрослым лепетом, жестокий и реалистичный. Я посмотрю, что ты на это скажешь! Я думаю, моя задумка тебе вряд ли понравится, ты скорее возненавидишь меня. Возможно, я завтра проснусь с колом в сердце, но я все равно сделаю это, несмотря ни на что!», улыбчиво подумал про себя Левиафан.

«Здравствуй, Жаклин. Прошел всего месяц, а мне кажется, что уже не одна сотня лет, как последний раз я видела улыбку на твоем лице. А как я соскучилась! По твоей детской улыбке и по тебе.

По интонации твоего письма, у тебя все хорошо, и я безумно рада этому. Наконец-то! У тебя все хорошо. Можно я крикну вместе с тобой на весь мир: у тебя все хорошо! Пожалуйста, продолжай в том же духе. Не сворачивай с пути позитива, вдохновения и любви. Ты – светлый, добрый человечек, достойный простого человеческого счастья. Я благодарна всем богам за то, что, наконец, это счастье упало на тебя. Держи его, Жаклин, я прошу тебя, держи и никогда не отпускай.

Мои дела не так хороши, как могли бы быть. У меня есть Левиафан. И как бы сильно я хотела назвать его своим счастьем…и я назову. Он – мое счастье. И несчастье. Я люблю его, Жаклин. Слишком сильно люблю, чтобы изменить все, что сейчас происходит между нами. Впервые в жизни я поняла, что такое любить по-настоящему, и я не хочу говорить за это «спасибо» Левиафану. Он научил меня любить. Он дал мне знания, от которых я скрывалась. Он посадил меня в тюрьму любви. Я страдаю. Сама не понимаю от чего, то ли от любви, то ли ненависти. Жаклин, ведь наравне с безграничной любовью, я так сильно ненавижу его! Я столько раз уже пыталась убить его. Правда. Я втыкала ножи, пыталась выстрелить…но я не могу. Я люблю его. Люблю.

С его появлением моя жизнь покатилась вниз. Я не понимаю, куда именно она катиться. Я несусь за ней. Ничего не понимаю. Не успеваю понять! У меня нет времени. Я больше не хозяйка своей жизни. Я верный щенок, который так самоотверженно вылизывает пятки своему хозяину. Я так устала. Видишь, мое письмо не столь ярко и позитивно как твое, но мне, впервые, хочется выговориться. Я же совсем одна. Он не слышит меня. Да и я никогда не скажу ему то, что слезами пишу на бумаге тебе. Никогда не расскажу ему о том, как сильно бьется сердце при виде его, как скрадывает дыхание от его прикосновений. Никогда он не узнает об этом.

С его появлением меня больше нет. Есть он и моя любовь к нему. Из последних сил я пытаюсь любить себя. Каждый раз шепчу, Лилит, возьми себя в руки и беги, беги прямо сейчас. Я не могу. Знаешь, Жаклин, я словно привязана к нему невидимыми якорными цепями. Он – мой повелитель, мужчина, заслуживающий мое уважение и признание…хотя бы тут на бумаге.

Прости Жаклин, что я не могу порадовать тебя своим ответом. Не могу больше врать, что все прекрасно, что солнце улыбается нам, что небо покрывается голубым цветом… Не могу, господи, прости… не могу. Все мое «прекрасное» тесно сплетено с «пытками», структурой ДНК. Нельзя разрывать эту связь. Он создал ее, и только он сможет разорвать.

Жаклин, говорил ли тебе когда-нибудь Левиафан о каком-нибудь секрете? Уже столько времени меня пожирает любопытство. Он что-то скрывает от меня и нет никаких сил выудить из него тайну. Я чувствую, секрет настолько емок и важен и не только для Левиафана. Я больше чем уверена, что-то было до того, как мы познакомились с ним. Левиафан точно что-то знал, что-то, что существенно важно знать мне. Проболтался ли он тебе об этом? Хоть что-нибудь…»

Лилит взглянула в окно, в поисках вдохновения и раздумывая над своей поэмой.

Окна выходили на задний двор, они были распахнуты для свежего воздуха, но вместо него в комнату поступал запах гари. Лилит прищурила глаза и увидела сизый столб дыма. Она пожала печами, думая, что Левиафан балуется, и хотела было начать писать дальше, как раздался истошный вопль, принадлежавший вампиру.

– Что там происходит? – строго спросила Лилит и подошла к окну.

Сарай, в котором горел Мормо, снова полыхал, и вопль исходил именно из него. Глаза Лилит расширялись, как при замедленной съемке.

– Он там… – прошептала она, – он там!

Недолго думая, Лилит выбежала из комнаты и побежала на улицу. Сарай находился за особняком, бежать надо было очень быстро, и Лилит бежала. Пока она огибала дом, в голове крутилась лишь одна единственная мысль: «Я не успею!». И от этой мысли ее кидало в холодный пот, хоть и бежала она достаточно быстро и на улице был жарко.

Сарай был весь в огне, а из него доносились вопли и стуки о стены, точно так же, как горел Мормо, только он не хотел оттуда выбираться. А по обрывочным фразам Левиафана Лилит поняла, что он за что-то зацепился и не может вырваться, да и плюс все стены в огне.

– На какой черт ты восстановил этот сарай? – взвизгнула Лилит и, закрыв глаза, бросилась открывать дверь.

Но это было не так-то просто. Кругом огонь, она не могла открыть глаза. Действовать приходилось буквально на ощупь. Огненные языки лизали ее кожу, а железная дверь уже накалилась до предела. Огонь раздирал ей кожу, причиняя жуткую боль. И когда боль становилась невыносимой, Лилит отдергивала руки от двери, а через пять секунд снова пыталась открыть ее. Сердце бешено колотилось и каждый раз подпрыгивало в груди, слыша новый истошный крик, который с каждым разом становился все слабее.

– Я не успею! – крикнула она и стукнула со всей силы по двери рукой, обжигая ладонь.

Наконец, через пару минут, дверь подалась и Лилит отпрыгнула от прохода, давая вампиру возможность вылезти, если он еще конечно был живой. Она вгляделась внутрь сарая и увидела, что там нет ни Левиафана, ни его трупа. Сарай был пуст! Перед глазами поплыл туман, девушка огляделась по сторонам и, с боку, около дерева, увидела целого и невредимого вампира.

Он стоял и улыбался. Лилит медленно отвела глаза и посмотрела на свои руки. Они были красного цвета, напоминали вареного рака, и в туже самую секунду, она осознала, что руки невообразимо болят, как будто их просто раздирало, словно кожу снимали живьем. Лилит вскрикнула и упала замертво. Левиафан безразлично окинул взглядом лежащее тело, вздохнул и с улыбкой достал из-за дерева огнетушитель и затушил пылающий огонь.