Он слово не слышал ее, продолжая все глубже запускать свои пальцы в кожу, которая уже была земельного цвета вкруг них. Через какое-то время он отпустил ее и лег на спину, вытирая кровавый рот.

Лилит, корчась от боли, трогала плечи. Она окинула его злобным взглядом, усмехнулась и моментально кинулась на него. У нее не было острых и длинных клыков, но ее ногтей хватило, чтобы продрать кожу вампира. Он вскрикнул и отпрыгнул от нее, хватаясь рукой за рану, пытаясь засунуть всю кровь обратно. Его ладонь была вся в крови, он подошел к зеркалу и увидел на коже кровавый отпечаток когтей, по форме львиный отпечаток. Левиафан посмотрел из-за плеча на Лилит и улыбнулся.

– Ладно, я сделаю вид, что ничего этого не было! – разглядывая себя в зеркало, веселым голосом произнес он.

«Подонок», подумала Лилит, разглядывая его. Ее не переставала удивлять его привлекательность, и в голове периодически возникал вопрос: «А точно ли это любовь?». Чувства к вампиру были такие неоднозначные и разнообразные, неимоверно сильные. Из-за этого она думала, что путает страсть и любовь. Она всегда представляла себе любовь, как нечто спокойное, умиротворенное и постоянное. А здесь был такой разброс энергии разного характера, и совершенно не стабильные, не устойчивые чувства. Если это желание – то оно поглощало ее полностью. Если это злость – вплоть до убийства. Такое, как ей казалось, происходит в голове, когда человек преисполнен страстью, но не любовью.

Но Лилит не была уверена на счет Левиафана. Что конкретно он испытывал к ней – для нее это была тайна века. Любовь? Страсть? Ненависть? Интерес? Веселье? Или может все сразу, как и у нее? Левиафан был для нее самой настоящей загадкой, которая не имела отгадки, а сам он никогда не сознается в правильности ответа. А стоит ли вообще думать о таких вещах? Ведь в результате, можно такого себе понадумать, неправду, например, а потом очень сильно разочароваться, узнав каким-нибудь чудом истину. Лилит решила не думать; страсть – так страсть, любовь – так любовь. Важно только то, что они вместе, их не однородные отношения держатся на чем-то.

– Как получается, что ты можешь так быстро двигаться? – спросила она, неожиданно осознав, что ее давно интересует этот вопрос, но не было подходящего времени спросить его.

Левиафан, оторвавшись от своего отражения, сразу же оказался в постели.

– Я не знаю, Лилит! – озадаченно посмотрел он на нее. – Но у меня есть одна догадка. Я думал, что клетки в моем организме имеют структуру, совершенно не схожую со структурой клетки человеческого организма. Они просто не могут уставать. Вообще, такое умение меня вполне устраивает!

– Надо думать! – воскликнула Лилит. – Мне бы тоже понравилось носиться по всему свету и не задыхаться при этом через каждые два метра.

Левиафан скосил на нее глаза, и улыбнулся так, как будто заметил, как у него пытаются украсть булавку.

– Какой прозрачный намек! – выдохнул он.

– Это не намек, это просто желание. Прекрати переводить все на себя. Если я спрашиваю что-то о твоей вампирской сущности, это вовсе не значит, что я хочу стать такой же! – недовольно пробормотала Лилит.

Левиафан потянулся и приобнял ее, уставившись в потолок.

– Да, милая, я знаю! – притворился он, будто верит ей.

Лилит подпрыгнула и села на колени.

– Ты всегда был такой занозной гадюкой? – нахмурившись, спросила она.

Левиафан перевел на нее глаза и улыбнулся. Пальцы пробежали по ее колену, а вслед за ними и глаза.

– Да! Практически. Где-то лет двести назад, у меня была сильнейшая депрессия. На какое-то время я перестал вести себя так плохо. Меня впитала утопия, я не ел, не убивал и не издевался. Существовал, как амеба, изредка выдвигая свои ложноножки, чтобы доползти куда-нибудь. А глаза видеть ничего не хотели, постоянно закрывались. В тот момент я даже хотел, чтобы кто-нибудь сжег меня, ибо сам себе я не смог бы причинить какой-либо вред. Потому что, как бы плохо морально мне не было, себя я не переставал любить. Знаешь, своеобразный переходный возраст, который надо было просто пережить, что я, собственно, и сделал. Я тогда был, по-моему, как раз во Франции. Вокруг меня шуршали пышные юбки, красивейшие женщины, элегантные мужчины в париках и на каблука, с перьями на шляпах. Но мне так все это было безразлично и к тому же еще и ненавистно, что мне даже убивать их не хотелось, и им тоже было наплевать на меня. Я как будто лежал в центре Парижа, а все ходили вокруг, и по мне тоже, и совсем не слышали, как сильно я кричал. Наверное, тогда-то я и понял, что такое люди.

– Да, сложно представить тебя в депрессии…И ты окончательно решил стать жестоким и бессердечным? – дополнила Лилит.

– А почему ты так удивляешься этому, милая? Я всего лишь подыгрываю обществу, не более того! А знаешь ли, какое сильное влияние имеет социум на человека? Я почти пятьсот лет наблюдают за стойкими изменениями ценностей и идей общества, и, естественно, меняюсь вместе с ними. Люди сами стали жестче и агрессивнее, добрый и мягкий человек не выживет среди зла. Поэтому, без малейших угрызений совести, я иду нога в ногу с обществом. Отличаться в наше время это, конечно же, круто, но очень чревато последствиями. Злость не пропустит доброту, или что-либо другое. Достаточно посмотреть, что происходит с мягким, добросердечным и порядочным человеком в коллективе. Его, просто не переставая, мешают с грязью и затаптывают туда, не обращая внимания на то, что он едва дышит, потому что даже рот его уже набит этой грязью и не только рот, а даже дыхательные пути. Ну и вот, я никак не хотел оказаться на месте этой бедолаги. Я и так, сам по себе, очень черствый и жестокий, ну а когда тут такое дело, общество все наглеет и все больше сходит с ума, да разве ж я могу остаться в стороне? – улыбнулся он.

Лилит копошилась у него в волосах.

– У меня тоже как-то раз была глубокая депрессия, из которой я еле вылезла живой и с нормальными мозгами, в смысле не психом. Такое мрачное состояние было, в тот момент мне казалось, что дальше жить я просто не готова.

– «С нормальными мозгами» – это громко сказано. Из-за чего у тебя это было? – тихо спросил он.

Лилит нахмурилась и закусила губу.

– А у тебя? – ответила она вопросом.

Левиафан тоже приподнял голову и также странно посмотрел на нее. Затем он сделал задумчивое лицо и насупился.

– Меня ввело в депрессию рождение Дарвина! – выпалили он.

Лилит косо посмотрела на него и поняла, что он врет. Нет, Дарвин-то точно родился двести лет назад, но Левиафан был в депрессии явно не из-за этого. Очередная глупая шутка. Он просто-напросто не хотел говорить о настоящей причине своего душевного недомогания.

– Не смешно. Правда, почему ты был в депрессии?

– Почему я постоянно не слежу за своим языком… – Левиафан вздохнул и отвернулся от девушки. – Я пошутил, милая, не было никакой у меня депрессии.

– Опять врешь. Как ты можешь столько врать? Ты даже не пытаешься сделать вил, что ты не врешь.

– Потому что тебе бесполезно говорить, что существуют вещи о которых тебе лучше не знать.

– Ясно. У меня была депрессия из-за цвета обоев в комнате! – ответила она с безразличным видом, ложась в кровать.

Ее голова старательно пыталась придумать причину депрессии вампира. Она никак не могла понять, что столь сильное и волевое существо смогло превратиться в «амебу с ложноножками». Женщина – это единственное слово, которое приходило ей на ум. Что за женщина? Какой надо быть женщиной, чтобы заставить такого мужчину, как Левиафан по-настоящему чувствовать? Но Лилит решила не доставать его вопросами, зная, что он все равно честно не ответит.

– И как ты справился с этим? Дарвин вроде нормально так пожил, значит, ты его не убил. – Без особого интереса спросила она, продолжая мысленно строить картину выдуманной женщины.

– Как обычно! Пошел и закусил кем-то. Понял, что это намного интереснее и веселее, чем гнить в квартире и решил забыть о мучениях. Да надоело просто! Ведь всегда можно сказать себе, когда достаточно дерепрессировать и что пора заняться чем-нибудь полезным, так ведь может сделать любой человек. – Беззаботно рассуждал он, ища сигареты. Затем он насторожился и прислушался.