- За то, чтобы все было хорошо – давай! А за остальное... Брит, я же рассказывала тебе. Никто меня не успокоит. Упокоит, если только.

- Тебе разве не хочется семью? Детей?

- Не знаю. Хочется, наверное... Только в моем случае – лучше быть одной, чем с кем попало.

- Ничего себе! Да вокруг тебя столько парней вьется! Уже из байкеров своих нашла бы кого-нибудь! Когда мы с тобой катались, только ленивый шею не свернул, на нас глядя!

- Да не хочу я кого-нибудь, Брит.

- Все о парне том страдаешь, как его, Локи, да?

- Да, Локи. Только я не страдаю. Я просто никого не хочу.

- Интересное имя...

- Интересное.

- Не понимаю я тебя, Агата. Я б уже давно...

- А мне можно. Я ж загадочная русская душа! – черноволосая девушка грустно улыбается подруге.

- Да дура ты!

- Тоже верно. Кстати, помимо моего дня рождения сегодня еще один праздник. Не менее грустный.

- Чего это – грустный? Так, а ну, не киснуть! Что за праздник?

- В этот день перестала существовать страна, в которой я родилась*.

- Подожди, Россия же никуда не делась.

- Я родилась в Советском Союзе, Брит. Здесь, в Америке, не любят эту страну. Но я ее помню из детства. Какой бы не была эта страна – она была великой. И знаешь, мне жаль, что она развалилась.

- Агата, но там же была цензура! Не было демократии!

- Не больше, чем здесь, Брит. Вот тут можешь мне поверить.

- Ладно, давай сегодня не про политику, а? А то тебя не переспоришь.

Агата улыбается подруге, и полыхающий огонь красит ее глаза в багровый оттенок.

- Всегда с тобой так.

- Сыграй лучше что-нибудь. А еще лучше – спой.

- Петь я не умею. Чего тебе сыграть?

- Не прибедняйся, а? В прошлый раз ты отлично спела, даже Сэм оценил!

Агата заливается смехом, выговаривая:

- Сэм? Ну, если он оценил, тогда конечно...

- Чего ты так?

- Брит, я этого чудика четыре года знаю! Ладно, черт с тобой, что тебе сыграть?

- Ну... не знаю. А сыграй что-нибудь русское!

- Ну, блин... а конкретнее? Чайковский пойдет?

- Не, не то... Знаешь... а ты можешь сыграть что-нибудь такое, чтобы без перевода понятно было? Мне просто нравится, когда ты по-русски поешь...

- Без перевода, песни... – Агата одним пальцем чешет макушку, вызывая улыбку у подруги.

- И чтобы я их еще не слышала!

- Издеваешься?

- А то!

- Ну, озадачила... хотя, в принципе... я могу сыграть, только это песни от мужского лица и исполнялись они изначально под гитару и вообще по стилю ближе к року...

- Ну-ка, ну-ка!

- Я, когда маленькая была, дома часто слышала эти песни. Это был папин любимый певец – Игорь Тальков. Мне лет шестнадцать было, и я на папин день рождения выучила несколько его песен, а когда все собрались – сыграла. Я первый раз видела, как мой отец плакал... – Агата взяла бутылку и наполнила бокал до краев, пряча лицо за волосами. Когда она подняла голову, стало видно, как блестят ее глаза от влаги.

- Эй, не плачь! Если не хочешь – ладно, я сейчас принесу еще чего-нибудь с кухни...

- Нет, Брит. В смысле – с кухни тащи, а я пошла за рояль.

Они поднимаются с ковра, и Агата усаживается за рояль, открывая крышку клавиш и пристраивая свой бокал рядом с подставкой для нот.

- Только ногами сильно не пинать – я вправду петь не умею.

- Играй уже!

- Не так быстро, сейчас подберу, – она перекручивает волосы жгутом и закидывает за спину. – Ладно, начнем...

Она начинает играть, постепенно подбирая, вспоминая мелодию. Движения становятся увереннее и точнее, и она начинает петь с легким акцентом. Мелодия льется, постепенно укрепляясь, и акцент, заставляющий Агату морщиться, исчезает:

Однажды ты пройдешь бульварное кольцо,

И в памяти твоей мы встретимся, наверно,

И воды отразят знакомое лицо,

И сердце исцелят и успокоят нервы.

Чистые пруды, застенчивые ивы,

Как девчонки, смолкли у воды,

Чистые пруды, веков зеленый сон,

Мой дальний берег детства,

Где звучит аккордеон**.

Она выводит последние ноты, заставляя рояль утихнуть, и поворачивается к Бритни, беря в руки бокал. Та сидит в кресле и смотрит завороженным взглядом куда-то в угол.

- Ну как?

- А можешь еще?

- Могу. Про что? Про любовь или про родину? – Агата лукаво улыбается, наклоняя голову.

- Это же про любовь было, да?

- Ну да.

- Давай теперь про родину!

- Ну, хорошо.

Она пробегает пальцами по клавишам и начинает говорить низким, чуть хриплым голосом в такт музыке. Это не похоже на пение, скорее, на какой-то плавный и торжественный речитатив, от которого по коже пробежал холодок, а горло сжало спазмом.

Листая старую тетрадь расстрелянного генерала

Я тщетно силился понять, как ты могла себя отдать

На растерзание вандалам?

Из мрачной глубины веков ты поднималась исполином

Твой Петербург мирил врагов высокой доблестью полков

В век золотой Екатерины...***

Ее голос становится выше, не теряя хрипотцы, и выводит слова, даже не понимая которые, сидящая в кресле русоволосая девушка сжала руками подлокотники и уставилась в спину подруге.

Агата прошептала последние слова песни и выпрямилась. Повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в камине.

- Слушай, это... потрясающе. Это как гимн.

- Это и был своеобразный гимн.

- Сыграй еще, а? Это потрясающие песни... я понимаю, о чем ты поешь, хотя не знаю этого языка... Агата, ну пожалуйста!

- Про родину больше не буду.

- Не хочешь?

- Не знаю просто.

- Тогда давай про любовь.

- Одну песню. Горло болит.

- Ладно.

Агата поворачивается обратно к роялю и начинает играть, вдруг резко обрывая музыку.

- Что такое?

- Нет, ничего.

Она начинает снова, скользя пальцами по клавишам, и шепчет первые строчки, делая голос все громче и почти срываясь на крик в припеве.

Всё как будто шло своим путем, медленно и верно.

Успех в делах, семья и дом лечили раненные нервы.

Не будили звездные дожди моего воображения,

И превратились виражи в плавное скольжение.

Скажи, откуда ты взялась, моя нечаянная радость,

Несвоевременная страсть, горькая осладость,

Нарушив мой земной покой ты от какой отбилась стаи,

И что мне делать с тобой такой, я не знаю.

Вздрогнул как от выстрела мой дом, стены закачало,

Когда в окно твоим крылом счастье постучало.

Понимал ли дом, что он для меня стал тесен,

Оставив незакрытой дверь и окна не завесив.

Скажи, откуда ты взялась и опоздать не испугалась,

Моя неведомая страсть, моя нечаянная радость.

Нарушив мой земной покой, ты от какой отбилась стаи,

И что мне делать с тобой такой, я не знаю.

Мой уютный замок из песка стал как-будто ниже,

И заменили облака рухнувшую крышу.

Ты смотрела. как под крышей той разгорались страсти,

Сказав, что на беде чужой мы не построим счастье.

Да, я бы мог, конечно, отпустить тебя, но это не поможет

Чужому горю, ведь простить меня мой дом уже не сможет.

Расстаться можно и любя, боль рассосётся понемногу,

Но только обманув себя, мы обмануть не сможем Бога.

Скажи, откуда ты взялась и опоздать не испугалась,

Моя неведомая страсть, моя нечаянная радость.

Нарушив мой земной покой, ты от какой отбилась стаи,

И что мне делать с тобой такой, я не знаю.****

Черноволосая девушка прошептала последние слова, с усилием закрыла крышку над клавишами, залпом осушила бокал и уронила лицо в ладони, не давая непрошенной влаге потечь с подбородка.

- Агата? Агата, ей, ты чего!

- Ничего, сейчас пройдет. Прости, Брит, я сегодня больше не буду играть.

- Ты ведь ему играла?

- Брит...

- Да ему, понятно это! Знаешь, я по-русски не понимаю ничерта, но... Это потрясающе. Если ты так поешь... то я понимаю, почему тебе не нужен никто. Ты любишь этого Локи.