– Сей мудрый аптекарь славен по всему Даленстадту, Арданции и Даэлю! Многие знатные люди прибегали к его услугам и со страшной силой желают повстречаться вновь, чтобы выразить свою благодарность! Нет ему равных в борьбе с почечуем и ветрянкой, нервным тиком и скрежетом зубовным! Подходите, не пожалеете!

Дядюшка и тут остался недоволен.

– От твоего крика ко мне скоро выстроится очередь пациентов с нервным тиком, если, конечно, у них на то достанет храбрости…

– Вам не угодишь! – огрызнулась я.

– Ладно, можешь пройтись по торговым рядам, – наконец смилостивились надо мной. – Я вижу: ты из врожденной пакостности сорвешь голос, чтобы не помочь лишний раз своему старому дядюшке. Денег я тебе не дам, и не надейся. Платье сам выберу. А ты не зевай – если увидишь, что где-то можно стянуть бублик или яблоко, принеси мне гостинец, а то я с утра еще ни разу не подкреплялся.

Достигнув цели, я довольно ухмыльнулась, затем сладко потянулась, ведь от однообразного стояния у навеса у меня ломило все кости, а от скуки слипались глаза, и отправилась глазеть на таммельнскую ярмарку.

Хоть мы уже третий день морочили головы честным таммельнцам, мне так и не довелось до сих пор свободно прогуляться по торговым рядам: строгий дядюшка не отпускал меня ни на шаг, повторяя, что мой наряд наведет любого встречного на дурные мысли и пропадай моя пустая голова. С утра до вечера мне надлежало выкрикивать завлекательные речи, убеждая честной народ прибегнуть к услугам аптекаря, ведь дядюшка не гнушался попрекать меня каждым куском хлеба. В то время мне едва сравнялось семнадцать лет, и я, несмотря на многочисленные беды, выпавшие на мою долю, все еще не научилась ценить по достоинству чужую доброту – попреки казались мне несправедливыми, пусть иного опекуна для меня до сих пор не сыскалось.

За минувшие дни мне удалось рассмотреть в подробностях только два соседних торговых места – справа мужик продавал горшки, слева обосновался воз с сеном, вчера же и позавчера на этих торговых местах стояли торговцы сбруей. Подобное упущение вызывало у меня ужасное недовольство: попасть на городскую ярмарку, чтобы глазеть на сено да хомуты? Пф-ф-ф!

Не теряя ни секунды, я отправилась к рядам, столь милым сердцу любой девушки, – здесь продавали ткани, платья и ленты. Сердце мое сжималось от осознания того, что у меня нет ни медяка, который я могла бы потратить на эти чудные вещицы. Горе мне, убогой сироте при жадном дядюшке! Я не могла купить самую дешевую тесемку! Даже золоченый витой шнурок для корсета!.. Жадным взглядом я пожирала связки блестящих лент и горы бусин, сияющих на солнце ничуть не хуже драгоценных камней – признаться честно, я и в глаза настоящих драгоценностей не видала, оттого могла лишь догадываться, что сверкают они схожим образом. Но торговцы, едва завидев мой яркий наряд и рыжие косы, выразительными жестами и гримасами давали понять: они не желают, чтобы рядом с их товаром околачивались всякие проныры. Мне пришлось уйти оттуда несолоно хлебавши, однако я лелеяла надежду, что завтра дядюшка все-таки купит мне зеленое платье… или красное, с бархатистой каймой по подолу…

Дивный аромат свежих пирожков завел меня в ряды, где торговали всяческими сладостями. Там я, помня просьбу дядюшки Абсалома, стащила в сутолоке пряник, а затем и пару бубликов. Как же я любила ярмарки!..

Вокруг меня бурлила жизнь. Ругались перекупщики, рвали глотки купцы, расхваливающие свой товар, гарцевали лоснящиеся жеребцы, возле которых вертелись маленькие смуглые джеры, и все это было таким заманчивым, жизнерадостным и красочным, что дух перехватывало.

Одна из джерских женщин, заметив, что я слоняюсь без дела, решила попытать счастья и предложила мне погадать по руке. Я прямо сказала ей, что денег при себе нет ни скойца, но на всякий случай обтерла руку о подол своего платья. Джеркана, покружив немного вокруг, польстилась на дешевенький медный браслет с парой стеклянных бусин, который мне достался даром, – кто-то обронил его у постоялого двора. Жаль было расставаться с побрякушкой – бусины блестели так ярко! – но гадалка обещала, что непременно увидит на моей ладони признаки счастливого будущего, и я согласилась.

Поначалу женщина затеяла говорить о дороге да о потерях, что выпали на мою долю, но по выражению лица поняла, что в обмен на свое сокровище я ожидала куда большего, и принялась расписывать, как глубока на моей руке линия сердца.

– Видишь? Видишь эту засечку? – спрашивала она меня, быстро водя пальцем по ладони. – Это редкий знак, непростой! Тебя полюбит знатный господин, очень знатный! Но дальше одни кресты, одни решетки – любовь ваша будет запретной, да и сам он – человек темный, тайный, не жди, что так просто с ним сойдешься! Вижу здесь волю другой женщины, она между вами, как река меж двух берегов. Много в ней силы, которой в тебе нет, но там, где ты сильна, – у нее слабость. Может, и справишься, если не струсишь!

– Что же это, – с замиранием сердца спросила я, пропустив мимо ушей весть о неведомой сопернице, – на мне женится барон или граф? Ты точно это видишь, гадалка?

– Вижу, что полюбит без памяти, хоть и будет поначалу тому не рад, – отвечала с важностью джеркана, довольно косясь на браслетик, который уже блестел на ее смуглой руке. – А женится ли… Тут от тебя все зависит. Линия ума у тебя коротка, судьба и вовсе едва намечена – что уж тут говорить?

– То есть я, по-твоему, глупа точно пень лесной? – возмущенно вскричала, отдергивая руку. – Сама-то обещала, что точно предскажешь мне будущее, а теперь виляешь – то ли сбудется, то ли нет… Да я таких предсказаний с десяток сочиню, не запнувшись! Обратит на тебя внимание городская стража, а погонит в шею или нет, тут уж от воли святых угодников все зависит да от того, как низко ласточки над землей летают, ведь линии ума у тебя не видать!..

– Ишь какая! – не осталась в долгу гадалка. – Другим таким замарашкам любви знатного господина с головой хватает, в ножки кланялись за такое обещание, а ты еще и недовольна!

– Я девушка честная, – сурово ответила, нахмурившись, – на кой ляд мне любовь без свадьбы?

– Еще вспомнишь свои слова, когда будешь точно кошка бегать за своим ненаглядным! Сердцу не прикажешь! – мстительно пообещала мне джеркана и смешалась с компанией шумных соплеменниц, окруживших богато одетого толстяка.

Вся во власти раздумий я жевала бублик, развязно облокотившись на случайный столб, – слова гадалки приятно растревожили душу, несмотря на то, что разошлись мы с ней не по-доброму. Вот бы и впрямь меня полюбил знатный господин! То-то кусали бы локти все мои родственнички, давно уж объявившие, что знать меня не желают. Да и дяде Абсалому не оставалось бы ничего иного, кроме как признать, что из меня вышел толк наперекор его сетованиям. Сомнения джерканы по поводу свадьбы бросали тень на картинку ослепительного будущего, быстро нарисовавшуюся в моей голове, но я, поразмыслив, решила, что у меня достанет сноровки затащить под венец господина, полюбившего меня без памяти, – чего же другого ему оставалось желать?..

Успокоив себя таким выводом, отправилась дальше – к прилавку, уставленному изящными дамскими башмачками, он виднелся в конце ряда. Однако дойти до вожделенной лавки оказалось не так-то просто. Народ вдруг заметался, засуетился, отчего меня повлекло сначала к сушеным грибам, затем к рыболовным снастям. Я сопротивлялась, отпихивала чужие острые локти и почти было выбралась на свободное место, но тут над моей головой взревел чей-то голос:

– Дорогу благородной даме! Разойдитесь прочь!

И я едва успела метнуться в сторону, чтобы освободить путь для целого кортежа. Впереди шагал, расчищая дорогу, здоровенный слуга, чей рык меня едва не оглушил, за ним следовала хорошо одетая женщина, в которой я также угадала челядь из богатого дома, – она держала в руках нарядную плетеную корзину, наполовину заполненную всякой всячиной. Третьей шествовала сама благородная дама, ради которой и устроили переполох. Ее лицо закрывала плотная белая вуаль, прикрепленная к сложной прическе золотыми шпильками, а туманно-серое струящееся платье нарочито скромно украшал черный бархатный кант, но уже издали было видно, что оно стоит безумных денег, которых ни мне, ни дяде не суждено заработать, пусть у нас скупили бы все имеющиеся микстуры и притирания разом.