Ускоренное судоговорение при закрытых дверях в особом присутствии военного суда, и товарные вагоны с арестантами уходят на север, в Россию, всех мобилизуют на войну, которая грянула как избавление: разом покончить, пользуясь чрезвычайностью обстановки, со всякого рода бунтовщиками и беспорядками.

Не без неожиданностей в этом странно-диком вавилоне, где перемешались люди, языки, племена, чудища и соседствуют

ТЕАТРАЛЬНАЯ ГЛАВА, или КАЗНЬ ЦАРЕЙ.

Да-с, война, и единство лишь мнится: патриоты категорически отмежевываются от балагуров-интернационалистов, желающих поражения своей стране, умеренные, играя в беспристрастие, призывают считаться с некоей группой, составленной из русских, татар, армян и грузин, которой принадлежит гегемония в таком крупном промышленном центре, как Баку.

Нариман меж верхами, вообразившими себя вождями нации, и низами, гибнущими на промыслах, и хозяева там - свои же мусульмане.

Наверх плюнешь,- поговорка такая, включит в фельетон, десять лет имя Наримана не появлялось в прессе, цензура пропускает с трудом, вот и приходится играть поговорками, - усы мешают, вниз - борода.

И раздумья о собственной нации: каково её предначертание? чем славна? куда идет? о чем помышляет?

Говорят, мусульмане не имеют характера. Ох, наивные европейцы! А многоженство не характер? А яму другому рыть, интригами упиваться, козни строить - не характер? Одно правда: все тянутся к свету, а нам и под луной неплохо, а еще лучше нос по ветру держать. Лет десять назад на черное говорили черное, а теперь многие настойчиво твердят, что это - белое. Что? Деньги? Ну да, на деньги раньше покупали паломничество в святые места: отдал деньги - купил духовный сан. А коль скоро убеждения можно купить, их можно и продать, если хорошо заплатят. Но отчего пресса молчит? Ах да: и она куплена!

И с невиданной доселе стремительностью покатились дни навстречу новому, 1917-му. Начался он с представления трагедии Надир-шах в театре Тагиева, ей сопутствует неизменный успех,- казни царей: сначала жестокого и чужеземного, а потом своего... Как будто сегодня происходит: прежде свергли белого царя, а далее... царей уже не будет, будут вожди, и он в том числе, и их тоже свергнут.

А наутро Гюльсум пришла взволнованная: начали грабить магазины, нет хлеба, для спасения складов выставлены конные наряды.

Что еще? Мелкие напасти: на Парапете лошадь сошла с рельс. На Баилове, неподалеку от тюрьмы, пассажиры себе во вред, но из братской солидарности к узникам отказались катить вагон в гору, дабы помочь лошади. На черногородской линии телеграфный столб, накренившись, налетел на кондуктора, и тот скончался.

Для отвлеченья крутят ленты в Экспрессе - фильмы Фантомас, Черный ворон. Бубновый валет, Сонька Золотая ручка.

... Нариман обложился книгами, ему выступать на вечере памяти Генрика Сенкевича, скончался недавно. Мечтаем о какой-то литературе: один Сенкевич создал столько, сколько не написали все тюркские литераторы, вместе взятые. На фотографии лицо Сенкевича узкое, волевое, что-то улавливается татарское, не из тех ли его предки турок, которые служили литовским князьям? Не забыть сказать о прадеде Сенкевича по отцовской линии - был турок, и об утерянном им впоследствии мусульманстве. Сенкевич прожил семьдесят, мне, правда, сорок шесть, еще есть надежда, может, успеет что сделать? Поздно приобщился к Сенкевичу, чуть бы раньше, когда в Одессе - на Польской улице жил, так много связано с польским: и первая тюркская повесть издана в Варшаве, на французском, и вот - Сенкевич. Четкость пера привлекательна. Особо подчеркнуть заглавную идею: сплотить поляков через приобщение их к истории, ратуя за единение растерзанного отечества. Почти как у сородичей Наримана. Два Генрика, так пришедшие по духу Нариману, через коих судьба уготовила ему некие упреки (в писательской лености?): Сенкевич и Ибсен, и оба раза по поводу их кончины доклады Наримана. Ибсен, как и Нариман (?), изучая медицину, писал комедии - вдали от родины, а у себя - нет, не дозволяли.

И вдруг за окном крик, брошенный в ночь (как камнем в стекло): Царь отрекся! Услышала и Гюльсум, подошла к Нариману:

- Что теперь будет? - с тревогой.- Без царя?

Выстрел. Еще... - снова тот же крик: Нету царя!

И Керенский вышел на сцену под аплодисменты Европы.

Но раньше, чем в Баку, узнали в Тифлисе: председатель думской фракции меньшевиков Чхеидзе сдал на телеграф шифрованную депешу Жордания: Мтавробадзе скончался, сообщите родным и знакомым,- так меж собой они называли царский режим. И тут же вожди - Жордания и Рамишвили, опасаясь, что наступит хаос, прошли мимо часовых дворца наместника и представились дяде царя - августейшему Большому дяде: он назначен Временным правительством Верховным главнокомандующим, тотчас было разослано всем генерал-губернаторам, губернаторам, градоначальникам и жандармским полковникам: Кавказский край сохраняет полное спокойствие. Репетиция программной речи грузинских вождей пред новым Главнокомандующим: победить и вытеснить Турцию из Европы, угодно сердцу министра Милюкова, ни слова о немцах: государи-родичи. Тифлисский дворец наместника занят Особым Закавказским комитетом, или ОЗАКОМом, - некое существо, облеченное Временным правительством правами наместника.

Множество властей в Баку: были Советы с Исполкомом, учреждается Временный исполком общественных организаций, фирмы почтенные: Совет съезда нефтепромышленников... Союз подрядчиков по бурению... Общество заводчиков, фабрикантов и владельцев технических мастерских, Общество шахтовладельцев... что еще? все с уставами, перепиской, канцелярией, чиновниками, конференциями и съездами, армянский Дашнакцутюн, тюркский Мусават, представители городского самоуправления, Совет рабочих депутатов, кооперативов, профсоюзов (и профсоюза асфальтировщиков), Продовольственное Совещание, а наряду с исполкомом - реальная власть думы, избранной до революции, всеми делами города ведающей, и аппарат градоначальника полковника Мартынова... - сообща выносится резолюция, сочинял Мартынов, бегал курьер, собирая подписи. Успокоить, мобилизовать, обнадежить, никакой катастрофы, как шло, так пойдет: Наша святая обязанность предпринять новые усилия во имя победы, истинно патриотические элементы нашего свободного общества с гневом отвергают злостные слухи о введении восьмичасового рабочего дня на промыслах, фабриках, механических и нефтеперегонных заводах.

По случаю краха самодержавия многотысячный митинг у Соленого озера в Балаханах, толпа, нагнетая тревогу, хлынула из пригорода в Баку, заполнив Николаевскую и Великокняжескую улицы, которые по распоряжению властей, правда, бывших, но градоначальник прежний! запретны для лиц в пачкающей, ну и, коль скоро речь о мазутной братии, дурно пахнущей одежде: ни отогнать их, ни припугнуть, ибо терять им нечего, кроме (фраза, обретающая популярность) собственных царей. Да еще с красными флагами, странные они какие-то, эти флаги - длинные и узкие: разрезали трехцветный имперский флаг, множество их некогда сшили, чтоб торжественно царя встретить, а тут революция - синяя и белая полосы пойдут на простыни (кому - на саван), красные - на флаги, трепещут над головами.

Начало марта, ветры, липкий снег, но не сидится дома, жажда выговориться толкает на сборища, воздух, напоенный удалью, будоражит и пьянит, драться охота, наработались - хватит: вечером 6-го в зале Армянского человеколюбивого общества, остряк какой-то переделал АрЧО в харчо, наперчив начальную букву Икс, собирается на первое легальное заседание Бакинский Совет рабочих депутатов, с помещением туго, поведет собрание знаменитый либерал Сакоян, вхожий в общество как в свой дом, он и нашел емкое слово человеколюбивый; полсотня депутатов, из коих лишь трое заявляют, что большевики, но председателем Совета заочно избран Шаумян, который еще не вернулся, сообщает Сакоян, из астраханской ссылки, застрял в пути: хоть и большевик, но социалист-подпольщик, к тому ж не чурается нашего человеколюбивого общества, с другой кандидатурой, мол, к рабочим не пойдешь.