IV
Для Рея Бредбери, как уже говорилось, образ термоядерной войны - прежде всего символ социального катаклизма. Однако, разумеется, эта художественная оболочка символа вовсе не случайна; она значительна и сама по себе, без второго смысла. И для подавляющего большинства американских писателей изображение последствий термоядерной войны является кардинальной темой; эта тема имеет самодовлеющую ценность, и очень часто такое произведение выглядит как более или менее достоверная хроника Еще Не Сбывшегося, но Неизбежного. Сейчас, увы, легко себе представить последствия термоядерной войны на основании точных и подробных научных данных. Для того чтоб создать пейзаж мертвого Сан-Франциско, где все здания целы, а людей убила невидимая и неслышимая ядерная радиация, режиссеру-постановщику фильма "На берегу" Стенли Крамеру не понадобилось проводить сложные научные изыскания и напрягать фантазию, заглядывая в таинственные дали Будущего: для нашего современника это - реальная угроза сегодняшнего дня (кстати, Стенли Крамер и датировал действие своего фильма 1964-м годом!). Но американские фантасты в подавляющем своем большинстве рисуют картины разрушений, смертей и тяжелых страданий, причиненных термоядерной войной, не для того, чтоб, подобно Стенли Крамеру, призвать людей бороться против войны. Обычно война выглядит здесь как неизбежное зло, причины которого неясны - да и какой смысл докапываться до этих причин, когда катастрофа уже произошла и мир гибнет? Война тут большей частью предпосылка, совершившийся факт. А вот что будет с Землей после катастрофы - об этом американские фантасты думают с интересом, можно сказать, научным. Все ли погибнут? Может, не все? Тогда что будет с уцелевшими? Какие мутации возникнут среди людей под действием ядерного излучения? Ну и еще что будут делать всякого рода "думающие машины", оказавшись вне постоянного контроля со стороны человека? Так, например, в "Городе роботов" У. Миллера возникает жуткий образ целиком автоматизированного города, который и после войны продолжает держать свои механизмы в полной боевой готовности и не впускает людей: он запрограммирован на войну. Эти проблемы составляют основу сотен и тысяч произведений американских фантастов. Период наиболее острого интереса к изображению термоядерной катастрофы приходится на пятидесятые годы. Многое тут было еще, так сказать, в диковинку, тема волновала все человечество, а для американцев, которые сначала потеряли свою монополию на атомную бомбу, а потом убедились, что русские обогнали их в запуске спутников, она представлялась особенно важной. Сейчас читатели уже попривыкли к изображению разрушений и смертей, да и фантазия писателей начала, возможно, иссякать. Довольно часто встречаются и такие картины будущего, в которых изображается бесконечное продолжение "холодной войны", висящей над человечеством как неотвязный кошмар, убивающей всю радость жизни. Таков, например, талантливый, проникнутый горьким юмором рассказ Джека Финнея "Занятные соседи". В маленьком американском городке селится молодая пара; очень приятные люди, хотя и с некоторыми странностями - не знают иногда самых простых вещей, забывают, например, что дверь нужно открывать, сама она не распахнется перед тобой... Выясняется впоследствии, что это беглецы из будущего. В XXI веке, рассказывают они, жизнь стала совсем невыносимой. То есть, конечно, технический прогресс сделал быт чрезвычайно удобным и уютным, но что толку в уюте и в технических новинках, когда над головой все время висит угроза неотвратимой гибели? И вот, когда пустили в массовое производство машину времени, люди стали спасаться бегством в прошлые века. Выбирали себе век и страну по сердцу и переселялись семьями, компаниями или в одиночку. Земля начала пустеть. Постепенно остались лишь те, кто хотел войны, но ведь их было не очень-то много! Так что, когда человечество подойдет к XXI веку, возможно, оно застанет пустую Землю, без людей... Итак, бегство - единственный выход. Джек Финней предлагает это в форме невеселой шутки. В другом его рассказе - "Исчезнувшие" мотив бегства повторяется уже без оттенка шутки. Но мотив бегства, почти руссоистского бегства на лоно природы от испорченной цивилизации положен и в основу трагической "аудиопьесы" (драматическое произведение, предназначенное главным образом для исполнения по радио) известного швейцарского писателя Фридриха Дюренматта "Операция Вега". Произведение это, ярко талантливое и своеобразное, рисует все ту же картину "холодной войны", затяжной, безысходной и, в сущности, неизбежной, по мнению автора, ибо таков закон жизни на Земле, "Земля слишком прекрасна. Слишком богата. Предоставляет слишком большие возможности. Ведет к неравенству. Бедность там - позор, и этим Земля себя позорит". Будущее в изображении Фридриха Дюренматта выглядит так. После второй мировой воины прошло 310 лет. Третьей мировой войны за это время так и не было ("Это был период локальных конфликтов"). Но теперь новая мировая война стала неизбежной - так, по крайней мере, считают американцы. "Дипломатия уже исчерпала все свои средства, "холодную войну" уже нельзя продолжать, мир невозможен; надобность войны сильнее, чем страх перед ней", - говорит американский дипломат Вуд. Но начать войну тоже нельзя. Мир окончательно разделился на два лагеря, более или менее равные по силам: "Соединенные Штаты Америки и Европы", с одной стороны, и Советский Союз с конфедерацией стран Азии, Африки и Австралии - с другой. Пространство над Землей постоянно контролируется спутниками обоих лагерей. На Луне позиции прогрессивного лагеря гораздо сильнее. Марсиане объявили нейтралитет, у них мощная цивилизация, их не втянешь силой в войну. Венера на протяжении последних двух веков стала международной каторгой. Туда оба лагеря ссылают опасных преступников. Бежать с Венеры невозможно; жить там, по понятиям землян, тоже почти невозможно, но ведь туда и посылают на смерть, навсегда. Однако Венера - единственная база, на которую мо-тут теперь рассчитывать американские империалисты, чтоб подготовить там, под густым облачным покровом, нападение втайне от противника. И "Операция Вега", порученная Вуду и группе дипломатов (с приданным им шпионом правительства Маннергеймом), в том и состоит, чтоб договориться с обитателями Венеры на этот счет. Нужно будет построить на Венере космодром и космические корабли, подготовить водородные и кобальтовые бомбы; понадобятся также и солдаты для массированного нападения на "Россию и Азию". Словом, по подсчетам военных специалистов, понадобится около двухсот тысяч человек. Предполагают, что на Венере находится сейчас около двух миллионов... Если им пообещать, что они смогут вернуться на Землю, они на все пойдут, считает Вуд. Однако "Операция Вега" проваливается. Население Венеры живет действительно в страшных условиях, ежеминутно рискуя жизнью, тяжело трудясь ради ежедневного пропитания. Но вернуться на Землю никто из них не хочет - именно тут они впервые почувствовали себя людьми. "К нашей пище, к нашим орудиям может прилипнуть только пот, а не несправедливость, как на Земле", - говорит бывший дипломат Бонстеттен, который, будучи американским эмиссаром на Венере, добровольно остался тут навсегда. Богатство на Венере попросту ни к чему - в любую минуту все может погибнуть, не стоит заводить никакого имущества, кроме орудий труда и минимума одежды (в жарком климате Венеры и одежда не очень-то нужна), а о роскоши и говорить смешно - тут нельзя добиться даже относительного уюта и безопасности. Да, невесело выглядит это "лоно природы"; удушливый, гремящий ад Венеры бесконечно далек от мирных идиллий руссоистского толка. Но для героев "Операции Вега" лучше оставаться в этом аду и быть людьми, чем возвращаться в обманчивый рай Земли и участвовать в подготовке к губительной войне, позорящей человеческое достоинство. "Мы должны были бы убивать, если б вернулись, потому что помогать и убивать у вас означает одно и то же", - говорит Бонстеттен Вуду, своему давнему знакомому и другу. Финал "Операции Вега" весьма характерен: Вуд велит сбрасывать на Венеру водородные бомбы. Он уверял Бонстеттена, что не пойдет на такое, он говорил, что это - бессмысленная жестокость. И мудрец Бонстеттен отвечал ему: "Ты подумаешь, что сюда могут прибыть русские и заключить с нами соглашение. Правда, ты будешь знать, что это невозможно и что мы сказали бы русским то же самое, что сказали вам, но к твоему знанию прилипнет крупинка страха... И из-за этой крупинки страха, из-за легкой неуверенности в твоем сердце - ты прикажешь сбросить бомбы". Предсказание Бонстеттена сбылось. И Вуд говорит: "Итак, бомбы сброшены. Другие вскоре полетят на Землю. Хорошо, что у меня есть атомное бомбоубежище..." Конечно, при той исходной позиции Ф. Дюренматта,о которой говорилось выше, легко предположить, что состояние войны, холодной ли, атомной ли, является неизбежным и естественным и что так будет, пока существует человечество. "Операция Вега", в сущности, даже и не утопия - это анализ ныне существующего положения вещей, сделанный в условно-утопической форме. Но то же или почти то же можно сказать и о многих картинах будущего в современной западной литературе. Конечно, какая-то граница, может быть, не всегда четко различимая, тут существует. Где-то вблизи от этой границы, но, пожалуй, по ту сторону, находится, например, пьеса французского драматурга Эжена Ионеско "Стулья". Тут перед нами тоже будущее, и, по-видимому, довольно отдаленное. Об этом можно судить хотя бы по тому, что на памяти героев, достигших почти столетнего возраста, на месте Парижа всегда были развалины - а может, и развалин уже не было к этому времени; осталась лишь песенка: "Париж всегда Париж"; песенка эта кажется им забавной. Можно догадываться о том, что над миром за это время прошла разрушительная война и что человечество, хоть не погибло целиком, но очень поредело и отброшено далеко назад в своем развитии, - примерно, к средним векам, как в уэллсовском "Облике грядущего". Словом, внешние черты утопии туг налицо. Но идея пьесы, ее исходная позиция не имеет ничего общего с утопией: она внеисторична, вневременна. Для Ионеско вовсе не важно, совершились ли в мире какие-либо преобразования, каковы причины и следствия этих преобразовании. Условно-фантастическая форма лишь помогает ему яснее выразить мысль об извечном одиночестве человека, о невозможности контакта, невозможности подлинного взаимопонимания между людьми.
