– Да уж. В прямолинейности вам не откажешь, – сконфуженно усмехнулся Броуди. – Что ж, хотелось бы стать компаньоном, естественно на максимально выгодных условиях для вас. Вы же сами понимаете, что нащупали золотое дно и можете установить любую цену за пересадку мозга, даже несколько миллиардов долларов, ведь желающие всё равно будут занимать очередь. Я же готов взять на себя строительство клиник по самым современным технологиям и подготовку специалистов.

Он заметно нервничал. Еще бы, протиснуться в бизнес, который может сделать его самым богатым человеком планеты, – это мечта любого!

– Мистер Броуди, к чему делить шкуру неубитого медведя? – я попытался за усмешкой скрыть неприязнь, которую у меня вызывал этот тип. – В мои планы не входит делать на этом какой-либо бизнес. К тому же на человеке такая операция не была проведена еще ни разу. Поэтому предлагаю закончить разговор. Всего доброго, мистер Броуди.

И повернувшись к сыну, категорично сообщил:

– Я возвращаюсь домой!

В глазах Броуди мелькнул опасный огонек. Он помрачнел, но быстро справился с эмоциями и с богемной небрежностью бросил:

– Жаль!

Направляясь к выходу, я чувствовал на своем затылке полный ненависти взгляд Броуди, и успел расслышать, как Джим извинился за мое некорректное поведение, объяснив это плохим самочувствием, и поспешил за мной.

– Зачем ты перед ним извинялся?! Он же циничный беспринципный человек! Такой мать продаст, если предложат подходящую цену! – негодовал я. – Визит сюда был явной ошибкой!

– Пап, я с тобой поеду. Знаешь, ты мог бы более лояльно себя вести. Не мне тебе рассказывать о репутации Броуди. С ним лучше дружить, – Джим был обеспокоен не на шутку.

– Знаю! – в сердцах вскрикнул я. – Этот вряд ли отступит!

Мы подошли к машине:

– Может, останешься? – спросил я Джима, садясь на заднее сиденье.

– Нет. Сейчас, только попрощаюсь с Шоном.

Сын быстрым шагом направился обратно.

Я закрыл дверь, и музыка перестала вторгаться в пространство салона. Усталость навалилась на мои и без того опущенные плечи. Хотелось домой, надеть свой любимый халат, тапочки и, удобно устроившись, просматривать вечернюю сводку по акциям. Вспомнилось лицо Броуди: желваки так и ходили у него под кожей, он был просто взбешен моим отказом. Не было сомнения, что это не последний наш разговор. В груди разливался неприятный холодок предчувствия. Люди Броуди наверняка уже ищут мою лабораторию, надо предупредить Тома. Я обратился к водителю:

– Рик, я могу тебя попросить об одной услуге личного характера?

– Конечно, мистер Харт, – улыбнулся Рик, глядя на меня через зеркало заднего вида.

– Купи завтра новую сим-карту на имя твоей мамы. Обещаю, ей это никак не навредит, – поспешно заверил его я, увидев, как улыбка покидает его лицо.

Парень работал у меня уже пятый год, мы отлично ладили, поэтому, я не задумываясь, обратился к нему с этой просьбой. Банальная прослушка телефона могла поставить под удар людей, работающих на меня. Я протянул ему три сотни долларов:

– Кстати, как ее фиалки?

В память о маме, которая очень любила цветы, я построил оранжерею. Мать Рика разводила фиалки, о чем он однажды выболтал мне, когда в очередной раз возил в оранжерею. Осенью мне довелось побывать в Тулузе на фестивале фиалок, где я приобрел очень редкий сорт, не распространенный у нас в Америке, и несколько листовых черенков презентовал Рику для его мамы.

– Вот-вот расцветут, – благодарно улыбнулся парень, принимая купюры.

– Ха, мои зацвели еще на той неделе! – победно воскликнул я.

Вернулся Джим, и машина тронулась с места. Возвращались молча. Темно-абрикосовый закат заглядывал в окна машины. Пробки на мосту исчезли. Обсуждать при водителе возможные последствия от знакомства с Броуди не хотелось.

Ричарду Броуди было слегка за сорок, тем не менее он считался одним из самых влиятельных людей в городе. Амбициозный, неизменно остроумный, он предпочитал общаться с людьми с легкой небрежностью манер и показной светской пресыщенностью. Его уважали, а чаще попросту боялись. Этот человек имел связи во всех структурах государственной власти. Я бы сравнил его с питоном. Вальяжная манера передвигаться, огромные светло-карие, почти желтые глаза жгли собеседника своей пронзительностью. Черные сияющие блеском волосы зачесаны назад, смуглая оливковая кожа, хищный нос, мясистые излишне алые губы, красивая линия скул. Упрямо выступающий вперед подбородок еще больше подчеркивал его высокомерие. Если Ричард Броуди кого-то назначал в друзья, то это не обсуждалось с «другом». Он обвивал несчастного своим вниманием и контролем. От него не уходили женщины, он сам оставлял их. Ходили слухи, что Броуди был способен нагнать страх на человека одним своим рукопожатием.

Я перевел взгляд на сына. Судя по хмуро сдвинутым бровям, Джим, как и я, был погружен в бездну навалившейся проблемы. Я тоже не мог изменить ход своих мыслей. Все они были связаны с криминальными эпизодами из жизни Броуди, из которых, впрочем, ему всегда удавалось выйти сухим. Броуди попал на этот праздник жизни через черный вход. Ходили слухи, что он раздобыл компромат на некоего Эшли Хатсона, и тот был вынужден взять его в компаньоны на невыгодных для себя условиях. В то время Броуди не был богат и славился лишь дружбой с некоторыми авторитетами преступного мира Массачусетса. Через полгода компаньон упал за борт яхты и утонул, а Броуди возглавил фирму Хатсона. В течение следующих тринадцати лет еще четыре его компаньона, находясь в полном здравии, погибали в результате несчастных случаев. И каждый раз бизнес погибшего по завещанию переходил в собственность Броуди. Были и другие некрасивые истории, относительно недавно я что-то слышал о фиктивном трасте, уже не вспомню подробностей.

Я тяжело вздохнул. Итак, запущенный механизм событий пришел в движение. Я должен был просчитать последствия своего заявления, но не сделал этого!

Мы вернулись домой.

Уже в холле сын нарушил молчание:

– Разожгу камин, спускайся, если не очень устал. Я привез отличный «Шато Петрюс» восемьдесят девятого года.

Подавленно кивнув, я направился к лифту. Облачившись в вожделенный шелковый халат и тапочки, я прошел в кабинет и устроился в кресле. Посидев пару минут в темноте, все же включил компьютер. Процессор слегка зашумел, и мягкий свет монитора наполнил комнату привычным голубым мерцанием. Вот уже много лет я каждое утро и вечер просматриваю присланные управляющим биржевые сводки, анализирую и, сделав необходимые пометки о продаже или покупке, отправляю сообщение обратно.

Итон Лоукридж – мой управляющий в корпорации «Харт Индастриз». За двенадцать лет, которые он проработал у меня, я ни разу не пожалел о том, что когда то принял его на должность рядового менеджера. Коренной американец, высокий, чуть сутулый, с глубоко посаженными серыми глазами, которые толстые линзы очков безжалостно уменьшали в размере. Прямоугольное лицо с крепкой квадратной челюстью, выпирающей вперед, словно чуть выдвинутый нижний ящик комода. Он отличался пунктуальностью, исполнительностью, однако при этом всегда высказывал свою точку зрения, даже если она кардинально не совпадала с моей. За это я его уважал и, невзирая на достаточно молодой возраст, в тридцать два года назначил главой корпорации.

Акции «Харт Индастриз» за сегодняшний день поднялись на один пункт. Что ж! Неплохо.

Следующее письмо было от Тома. «Странно, он не говорил, что собирается что-то отправить», – подумал я и поспешно кликнул по ярлыку. В письме оказалась всего одна строчка: «Возможно, тебе будет интересно взглянуть на нее».

В приложении оказалась фотография мексиканки. Я непроизвольно подался вперед, пытаясь всмотреться в ее лицо. С экрана на меня смотрела девушка, достаточно милая, но точно не красавица. Она сидела на берегу моря в шортах и майке. Широкие скулы, густые брови, смущенная улыбка, полное отсутствие косметики, спортивная фигура, на вид не более двадцати семи лет.