Она со вздохом покачала головой, отошла и стала раздеваться. Нужно было успеть принять душ до того, как придет стилист, чтобы поправить ей прическу и макияж.
Ровно в два часа дня королева в сопровождении Мариана, офицеров и придворных вышла на трибуну, установленную на центральной площади Великой Лесовины. Подняла руку в приветствии, заулыбалась – огромные экраны демонстрировали ее мягкую улыбку военным и собравшимся у ограждений, несмотря на холод, жителям северной столицы. Василина была одета в строгое теплое пальто шинельного типа, светлые кудри придерживала аккуратная шляпка. Загрохотали барабаны, зазвенели трубы – и ее величество едва не дернула плечами, но спохватилась, чтобы не ежиться от волнения. Перед ней, выстроившись для прохождения парада прямоугольниками, стояли тысячи служивых всех родов войск. Был там и Егерский Северный полк, в котором служил Мариан и чью эмблему надел, несмотря на то что нес службу сейчас в гвардейском королевском полку. История повторялась – только десять лет назад говорила она перед десятками солдат и офицеров на Форелевой заставе, а сейчас их было больше, гораздо больше, и все, вытянувшись, ждали, что она им скажет.
Королева подняла глаза к солнцу на ясном северном небе, выдохнула как можно незаметнее и подошла к микрофону. Площадь замерла.
– Мои верные солдаты и офицеры! Счастлива приветствовать вас!
Ее звонкий глубокий голос разнесся по площади, побежал по улочкам старого города, отражаясь от покосившейся Часовой башни, от стен домов. И прямоугольники, состоящие из тысяч людей, дрогнули, загудели и рявкнули хором так, что задрожали мостовая и трибуна под ее ногами:
– Здра-вия же-ла-ем, ва-ше ве-ли-чест-во!
Василина подождала, когда смолкнет вибрирующее эхо приветствия, и продолжила:
– Сегодня, спустя два месяца после восстановления монархии в Рудлоге, я прибыла сюда, чтобы возродить важнейшую традицию – королевскую дань уважения к армии, защищающей нашу землю. Но не только для этого! – горячо сказала она в микрофон. – Я приехала, чтобы поблагодарить вас за верность в тяжелую годину испытаний для нашей страны, верность и стойкость! Не умаляя заслуги других военных частей, оставшихся на стороне правящего дома, хочу отметить, что именно войска Севера выступили единым фронтом против заговорщиков, проливших столько крови. В том числе и кровь моей матери, ее величества королевы Ирины-Иоанны.
Она замолчала – голос все-таки дрогнул. Молчали и солдаты, молчали жители, глядя на скорбно изогнувшиеся губы молодой королевы и вспоминая давние страшные события, и тишина становилась звенящей, оглушающей.
– Я хочу, чтобы вы знали, – начала Василина тихо, но голос ее креп с каждым словом, – семья Рудлог не забыла вашей преданности! Именно здесь, на Севере, мы нашли приют и защиту тогда, когда они были нам необходимы. Ни один человек из нашего окружения не выдал нас! Именно здесь я встретила своего супруга, достойного сына этой прекрасной земли и вашего сослуживца, – камеры выхватили стоящего рядом с ней барона Байдека, – здесь родились мои дети. Север занял прочное место в моем сердце, и, несмотря на то что я приняла корону и вернулась в дом моей семьи, эта земля воистину стала моим вторым домом!
Люди слушали внимательно, и Василине с трибуны уже казалось, что она четко видит их – кивающих, ловящих каждое ее слово, и ей было радостно от этого и немного страшно.
– И вот вам мое слово, – торжественно провозгласила королева в завершение, – сегодня все части Севера получат на свои знамена специально учрежденный орден Верности и звание «королевская». И в знак памяти и признательности от семьи Рудлог наследник короны в каждом поколении будет проходить службу в одной из частей Севера! Поздравляю вас! И спасибо!
Она говорила вдохновенно, от души, отступая от написанной и выученной речи, разрумянилась – и была необыкновенно хороша, и не столько слушали ее, сколько смотрели на экраны, на ее блестящие глаза, светлые локоны и розовые от мороза щеки. Была ли она величественной? Возможно. Но совершенно точно она была близкой и понятной. Перед ней не трепетали, но ею любовались, в нее влюблялись и готовы были сейчас же пойти на край света – если вдруг ее величеству захочется отдать такой приказ.
Королева отступила от микрофона; снова зазвучали барабаны, и части гулко замаршировали на месте, разворачиваясь, и под грянувший оркестр пошли мимо трибуны одна за другой, на ходу приветствуя свою королеву. Василина подняла руку, улыбаясь, рядом с невозмутимым лицом стоял муж, от бесконечных «Долгие лета, ваше величество», перекатывающихся от одной марширующей части к другой, заболели виски – а она все махала, улыбалась и кивала, пока последний грохочущий подошвами прямоугольник не прошел мимо и не ушел по главной улице с площади, и не затих оркестр.
Тогда-то она и почувствовала, что спина у нее вся мокрая и что планируемый обед будет очень кстати – желудок сводило от голода, будто нервы сожрали всё, что оставалось там с полудня.
– Опять переодеваться, – со вздохом сказала Василина мужу, когда Мариан подал ей руку, чтобы проводить с трибуны. – Как я?
– Великолепно, – серьезно ответил он. – Я женат на великой женщине.
– Которая, – ответила она так же серьезно, – озвереет, если не пообедает. Как самая простая и не великая.
На следующее утро, в воскресенье, когда королевская семья с сопровождающими уже собралась выезжать в одну из выбранных для посещения частей, Василине позвонил отец. И рассказал о том, что он увидел и услышал в Орешнике. Пока он говорил, лицо королевы темнело – накануне, при посещении больниц, к ней подходили люди, благодарили за быструю помощь в восстановлении домов и лечении, а она любезно отвечала: «Рада, что все налаживается. Спасибо, что поделились». И на таком контрасте звучало то, о чем говорил Святослав Федорович, что она совершенно расстроилась. И разозлилась.
Машины были уже готовы – по-хорошему, можно было бы перейти телепортом, так как часть находилась к югу от Лесовины, а искажались порталы только в горах, – но лицезрение гражданами вереницы машин было неотъемлемой частью визита. И барон Байдек, усевшийся рядом с супругой в автомобиль, молча слушал, как звонит она премьеру Минкену, обрисовывает ситуацию и просит организовать объективный мониторинг работы комитета по устранению последствий чрезвычайных ситуаций. Пока – по Иоаннесбуржской области, а в течение двух недель – по всем пострадавшим регионам.
– И, конечно, – добавила она, морщась от странных завывающих звуков из динамика, – я очень рассчитываю, что ответственные лица не будут знать о проверке, Ярослав Михайлович. Отчет по области должен быть у меня так срочно, как возможно.
– Обязательно, ваше величество, – невозмутимо ответил премьер по громкой связи, – я отдам все распоряжения. Виновные понесут наказание, я и сам готов…
Где-то на фоне раздался мужской одобрительный гомон, восклицания: «Нет, ну как он, мать ее, вытянул! Килограмм шестнадцать, не меньше…» – и сочный восхищенный мат.
– Извините, ваше величество, – попросил премьер и, видимо, прикрыл рукой трубку – звуки и голоса стали глуше.
Королева выразительно помолчала, Байдек улыбнулся и одними губами пояснил: «Зимняя рыбалка». А выл в динамиках, по всей видимости, ветер.
– Полно, Ярослав Михайлович, – сказала она уже мягче, хоть и не переставая хмуриться, – уверена, что вы всё, что должны были, сделали. Остальное узнаем по результатам аудита. Отдыхайте. До свидания.
– Вы можете беспокоить меня в любое время дня и ночи, моя госпожа, – любезно откликнулся Минкен, – и я поддерживаю ваше возмущение. Благодарю, что не стали рубить сплеча, а решили разобраться. Отдаю вам должное.
Он попрощался, и Василина отключила громкую связь.
– Вот старый лис, – с досадой пожаловалась королева мужу, – и похвалил, и нравоучение высказал.
– Он предан тебе, – сказал Мариан и подсунул большую руку ей за спину – она расслабленно улеглась мужу на плечо, прижалась. Машина гудела, за окном мелькали дома Лесовины, водитель за стеклом был невозмутим. – Это самое главное. А что учит – так сама знаешь, это только на пользу.
