Когда он наконец убрал руку, Драко обессилено вытянулся с ним рядом. Зеленые глазищи Гарри довольно сверкали, на губах играла улыбка. Драко поцеловал его, но в этом поцелуе не было страсти, как еще полчаса назад. Это был просто способ еще раз показать свою любовь.
— Иди сюда, — шепнул Драко, и Гарри тут же послушался. Они уютно устроились в объятиях друг друга, и Драко снова его поцеловал.
— Ладно, так и быть, за смазкой схожу я, — наконец пообещал Гарри и сел на кровати.
— Нет, — запротестовал Драко, — сам куплю, у тебя и без того дел по горло, что сегодня, что завтра.
Гарри улыбнулся.
— Спасибо, — тихо сказал он, чмокнул Драко в губы и поднялся. Он прошелся по спальне, собирая с пола свои вещи. Драко терпеть не мог ни его привычку разгуливать по дому голышом, ни его привычку швырять одежду где попало, но он сейчас чувствовал себя слишком довольным и слишком влюбленным, чтобы превращаться в ворчливую кошелку, как его иногда называл Гарри.
Драко оперся на руку, разглядывая Гарри, который, даже не подумав одеться, курил, присев на подоконник. На окно были наложены отвлекающие чары, чтобы никто не вздумал на него таращиться. Драко сам об этом позаботился — после того как ему пришлось однажды объясняться с соседями из дома напротив. Он не желал, чтобы с ним еще хоть раз в жизни заговорили на улице о сексе и тем более о Гарри.
— Как ты это выдерживаешь? — спросил наконец Драко. Он никак не мог насытиться Гарри. И хотя тот производил впечатление полностью довольного всем человека — да и не раз заверял Драко в этом — Драко был уверен, что побыть сверху Гарри тоже хотелось бы.
— Что? — спросил Гарри и, выдохнув дым на улицу, обернулся.
— А то ты не понимаешь, — пробормотал Драко и опустил взгляд.
— А, ты об этом. — Гарри выбросил сигарету и вернулся к нему. Он сел на край кровати и погладил Драко по плечу. — Ну, я бы, конечно, не отказался.
Драко растерянно погрыз ноготь. Он уже многого достиг и знал об этом, да и Гарри, само собой, это понимал. Но все же иногда Драко становилось не по себе от мысли, что бедолаге приходится проявлять к нему столько терпения. Гарри наверняка было с ним непросто.
— Так сделай это, — со вздохом сказал Драко. Гарри удивленно уставился на него. — Ну, то есть я же могу принять Напиток живой смерти. Или ты можешь вырубить меня каким-нибудь заклинанием.
— А вот это, любовь моя, — Гарри наклонился и поцеловал его, правда, не в губы, а в лоб, — чертовски плохая идея.
Он смотрели друг другу в глаза. Взгляды порой говорили намного больше, чем слова. Особенно те слова, что произносил Драко.
— Ладно, — наконец сказал Драко. — Тогда еще немного подождем?
— Подождем, — согласился Гарри, — пока ты не будешь готов. А до тех пор ты будешь вытрахивать из меня душу. — Гарри усмехнулся и поднялся.
— Ну что за выражения, Поттер! — возмутился Драко и швырнул в него подушкой.
Гарри со смехом увернулся и, послав ему воздушный поцелуй, отправился в ванную.
Когда Драко чуть позже вышел из душа, он сразу споткнулся о поттеровскую мантию, которую Гарри забыл, хаотично собираясь на работу — опять неправильно рассчитал время и опаздывал. Выругавшись, Драко поднял мантию и аккуратно ее сложил.
И как только у него хватало нервов на эдакого неряху? Драко сдернул с зеркала носок и пристроил его на мантию.
Приучить Гарри к порядку оказалось попросту невозможным, и он по-прежнему был совершенно невыносим, когда дело доходило до спасения мира, но он оставался тем самым Гарри, которого Драко любил. Порой Драко даже мог ему об этом сказать, пусть даже очень быстро и невнятно. А иногда он только и мог, что напомнить о своих чувствах музыкой. Впрочем, лучше ее о любви рассказать не могло ничто, как считал Драко.
Он так и не сумел снова научиться летать, и аппарация ему тоже не удавалась, но это не мешало Драко чувствовать себя счастливым и умиротворенным. Даже несмотря на то, что он плюс ко всему был геем. Иногда его начинали одолевать мысли о том, что это ненормально, но все реже и реже.
Они с Гарри любили друг друга — очень любили, — но были невероятно разными. Гарри все еще носился по миру, лихорадочно выискивая, кого бы ему еще спасти, и неважно, просили его о помощи или нет. А Драко все еще погружался в свою музыку.
Гарри всегда возвращался из своих спасательных акций к Драко и отдыхал вместе с ним. Случалось, что он задерживался всего на несколько часов, а бывало, что и на несколько дней. Чем дольше он оставался рядом с Драко, тем больше радовалась Шелли, потому что ей наконец-то было что убирать.
Драко не ходил с Гарри ни на демонстрации, ни на благотворительные мероприятия. Он так и не решился открыто заявить о своих отношениях с Поттером и по сей день боялся кричащих заголовков в “Пророке”.
Об их связи знали родители, семейство Уизли и друзья — хватит для начала, решил Драко.
Вытирая волосы, Драко подумал о Скорпиусе, который проводил здесь каждые выходные. И за это Драко очень любил конец недели — а еще за то, что Гарри тоже был в эти дни дома, и они втроем всегда придумывали себе какое-нибудь интересное занятие.
Гвеног Джонс членом семьи так и не стала, и Скорпиусу пришлось с этим смириться. В конце концов, он сделал все, что мог. После развода родителей он, не желая беспокоить мать, сам рисовал сердечки и отправлял их мисс Джонс от ее имени. Менеджер квиддичной звезды, Сэм, был так поражен количеством писем, что связался с Асторией — и вот уже месяц жил вместе с ней.
Сэму удалось сделать Асторию счастливой, да и Скорпиусу он нравился. Гарри тоже был доволен, потому что Сэм раздобыл для них абонемент на игры “Холихедских гарпий” и даже забронировал отдельную закрытую ложу, так что Драко мог не беспокоиться, что журналисты увидят их вместе. Гарри твердо верил, что Драко когда-нибудь снова научится летать, и считал, что просмотр квиддичных матчей может оказаться хорошим стимулом. Целительница Симс, правда, очень в этом сомневалась и полагала, что все зависит исключительно от самого Драко, но и матчи как минимум не помешают.
Скорпиус обожал ходить на квиддич, причем предпочитал бывать там с Гарри и Драко, а не с матерью и Сэмом, так как Астория в спорте совершенно не разбиралась, а Сэм как менеджер команды был практически всегда занят во время игры.
Драко натянул на себя брюки и свитер — и замер. Гарри забыл на тумбочке свои бумаги. Вот проклятье. Без них он не сумеет хорошо выступить, а ведь это было для него так важно. Он вчера весь вечер писал речь и репетировал ее перед Драко.
Драко взял пергамент в руки и задумался. Он не мог допустить, чтобы доклад о вырубке тропических лесов сорвался. Гарри уже несколько дней ни о чем другом говорить не мог.
Драко быстро высушил заклинанием волосы и надел мантию. Раздраженно стащив второй поттеровский носок с подставки для зонтиков, он ненадолго задумался, пытаясь припомнить, что же они такое вчера вытворяли, раз носки оказались в самых невероятных местах.
Прижав к себе документы, Драко решительно шагнул в камин и, добравшись до министерства, огляделся. Здесь было очень много людей, ничего не знавших об их с Гарри отношениях, и среди них, конечно же, имелись представители прессы. Драко с трудом сглотнул; ему безумно хотелось вернуться назад, в свою уютную квартиру, к своей любимой скрипке, но он заставил себя остаться. Он найдет Гарри, быстренько сунет ему в руки бумаги и тут же сбежит.
Его сердце наполнялось гордостью, пока он продирался сквозь толпу. Подумать только, сколько людей пришли послушать его Гарри! Это же просто здорово!
Сам он по-прежнему занимался расчетами для Гринготтса и давал уроки музыки. Дети, которые приходили к нему учиться, все как один были рыжеволосы, но Драко это не смущало. Главное, что дети оказались очень милыми, а Молли, которая часто забирала своих внуков, всегда приносила ему свежее домашнее печенье.
По понедельникам Драко занимался с детьми Билла и Флер, по вторникам — с дочерями Перси, по средам приходили Роза и Хьюго, а четверг Драко оставил для маленькой дочки Панси и Грега. Ей, правда, исполнилось всего полгода, и прежде чем она сможет держать в руках музыкальные инструменты, ей придется подрасти. Ну а по пятницам после обеда Драко возился с детьми Джорджа. Он специально оставил их напоследок, потому что в конце недели Гарри чаще всего рано возвращался домой, а он был единственным, кто мог удержать Фрэда и Роксану от засовывания флейты в нос или в уши.
