- Что ты принимал? У тебя зрачок всю радужку закрывает! – его слова скользят по моим щекам. Скажи ещё что-нибудь, Билл, у тебя такое приятное дыхание. – Том!

- Что? – улыбаюсь. Этого так хочется. Из-за него. Из-за любви. Самое большое – это любовь, а всё остальное слишком мало. И я не боюсь не замечать мелочи. – Я люблю тебя, Билли. Я так сильно люблю тебя… - притягиваю его к себе, из-за чего мурашки на теле танцуют вальс и кровь движется быстрее, щекоча вены.

- Том… Ты обдолбан. – Говорит совсем тихо, почти не шевеля губами, почти не дыша, не двигаясь, но моё тело плавится, ощущая его голос и тепло в руках. Я хочу потереться об его кожу руками, чтобы дать мурашкам на своём теле для танца новую музыку и хочу поцеловать его, чтобы в конец разбить этот мелочный мир на осколки. И я знаю, что мы ими не порежемся. Любовь крепче и больше осколков. С ней нам нечего бояться, ведь так, Билл? Исполни моё желание. Поцелуй меня. Неужели ты этого не хочешь? Разве мы ссорились? Это слишком мало. Забудь свою гордость. Я ведь забыл. Любовь сильнее гордости.

Отворачивается от меня, развернувшись спиной, и снова обхватывает моё запястье. Ведёт на кухню. У него ярче кухня, чем у Дерека. Какие-то керамические фигурки на полочках у приправ, холодильник облеплен магнитами с разными записками и кажется, что каждый цвет светит как яркая лампочка. А почему я не вижу, каким цветом ты светишься? Ты же видишь, какой я?! Уверен, я сейчас очень яркий.

Усаживает меня за стол, а сам каким-то совсем медленным шагом, не глядя на меня, подходит к окну и открывает форточку. Усевшись на подоконник, опирается одной ногой на стоящий рядом стул и достаёт из-за цветочного горшка с какими-то серебристыми узорами пачку тонких сигарет. Я не знал, что он курит. Да и важно ли сейчас это?

- Ты ведь был у Дерека? – вопросительно утверждает, как-то нервно подкуривая сигарету. А, сделав пару затяжек, скидывает пепел прямо в горшок.

- Было весело, - снова улыбаюсь. – Не злись, любимый. – Его хочется только так называть. Покачиваю ногами из стороны в сторону и протираю руками джинсы на коленях. Не хочется сидеть. Я непроизвольно сжал челюсти. Какое-то странное ощущение во рту, будто зубы чешутся.

- Перестань произносить эти слова, - он снова затягивается. – Давно ты её принял?

- Не помню, - хохотнул я. – Время не имеет значения. У тебя есть жвачка?

Он, не глядя, кинул мне жвачку, которая приземлилась на стол перед моим носом. Дыня с мятой. От него часто пахнет этой жвачкой… Я зажевал, сильно сжимая челюсти и катая мягкий шарик по нижним зубам в разные стороны.

- Если ты приходишь на вечеринки с опозданием… Так. И, скорее всего, принял, когда пришёл. Ничего, скоро начнёшь отходить. – Билл говорил, будто сам с собой, глядя в окно и выпуская на стекло серый дым. А проследил за этим дымом, пытаясь взглядом помочь ему пройти стеклянную преграду. Но он не прошёл. Дыхание Билла ведь должно впитываться внутрь, а не отскакивать обратно. Какие-то неправильные стёкла.

*13*

Примирение.

Я до утра просидел на этом стуле, словно проваливаясь внутрь него. Всё тело тянет к полу и жутко хочется пить. Голова кажется тяжёлой, но в то же время абсолютно пустой. Будто в пустоту напихали иголок и они, не зная во что тыкаться, просто плавают, задевают какие-то отдельные мысли, прокалывая их, болезненно убивая каждую, вливая в них ещё больше глупых и ненужных идей. Ведь плавают только иглы, шприцы с нормальными лекарствами–решениями забрали злые вчерашние приятности.

За это время Билл успел немного убраться по дому, вынести мусор и начать готовить завтрак.

- А где… Твои родители? – первое из нормального, что пришло на ум.

- Вчера была пятница. Гуляют у друзей, сказали, что придут вечером сегодня. – Холодно ответил он, стоя ко мне спиной и ставя грязную миску в умывальник.

В ватную голову прокрадываются звуки звенящей посуды в раковине и отголоски бьющей по ней тяжёлой струёй воды. Такое состояние противное. И не совсем плохо и не хорошо. Единственное, что хочется – это убить всех и себя в том числе. Я еле поднялся со стула, чтобы дойти до плиты, у которой на кухонном столике стоит графин с водой. Он отсвечивает бликами лучи вставшего солнца, но это выглядит как-то слишком тускло, привычно тускло. И яркости тоже забрали злые вчерашние приятности.

- Ну и какого хрена ты обдолбался? – спокойно спрашивает Билл, вытирая руки о полотенце, висящие на пластмассовом крючке с ободранной краской. Всё слишком привычное.

- Хотел отдохнуть от проблем. – Тихо бросил я, прижимаясь губами к горлышку графина. Рот открывать немного неприятно, челюсть болит.

- Ну как? Отдохнул? Легче стало? – со злой насмешкой спросил он, поворачиваясь ко мне лицом.

- Нет, не стало. Стало никак. – Я поставил графин обратно, наслаждаясь приятным ощущением прохладной влаги во рту.

- Ах никак ему стало! Знаешь Том, это самое ужасное, когда тебя послали на х*й, несколько дней с тобой не разговаривали, а потом этот человек к тебе припёрся в два часа ночи обдолбаный в ничто и что-то втирал о любви! Ты знаешь, я тоже не железный и, представь себе, тоже умею злиться и ненавидеть. И если ты думал, что своим поступком решишь все наши проблемы, то ты глубоко заблуждаешься, - что-то он слишком разговорчивый сегодня. – Я не собираюсь сейчас падать перед тобой на колени и просить прощения за то, что тебя что-то не устраивает, - определённо слишком разговорчивый. – И не надо смотреть на меня как на идиота, который не понимает тебя! Ты что ду…

Я не дал ему договорить, прижав к дверце холодильника напротив и крепко обняв руками за талию.

- Успокойся, малыш. Я уже вообще ничего не думаю…

- Как ты меня назвал? Да ты наглый я смотрю. И безмозглый к тому же. Если ты уже пришёл в себя, то убери от меня руки и сваливай, потому что я не хочу больше тебя здесь видеть! – он редко повышает голос. А тут практически орёт мне на ухо. Но не вырывается, что самое интересное, а прижимает крепче.

- Я тоже себя не хочу здесь видеть, поэтому давай закроем глаза? – прошептал я ему в губы, после чего накрыл их своими, блаженно прикрыв глаза. Он что-то пытается мычать сквозь сомкнутые губы и бьёт меня руками по спине. Немного больно от его ударов, но мне сейчас на боль вообще откровенно плевать. Извивается и мотает головой, а глаза всё равно закрыты, я знаю. Даже не видя, знаю. Чувствую. Я немного приоткрыл рот, лаская его губу плавным движением почти сухого языка. Он так и не размыкает рот, сильнее сжимая губы, на что я его ещё сильнее вжимаю в дверцу холодильника. Стонет мне в рот, убирая одну руку с моей спины, срывая ею эти дурацкие разноцветные магниты с холодильника, которые, видимо, больно давят ему в спину. Подлавливаю момент следующего стона и проникаю языком в его рот, прикусывая нижнюю губу. Он не отвечает, только ещё сильнее начинает колотить мне спину, сжимая магниты пальцами, громко мыча что-то совсем не похожее на слова. А я с упоением вылизываю его рот с привкусом ментоловых сигарет, языком ласкаю его неподвижный язык, ощущая небольшую вибрацию от мычания. Вскоре удары по моей спине превращаются в царапанье ногтями. Магнитики падают на пол, клацая по кафельным плиткам. Он перестаёт мотать головой и с силой отвечает на мой поцелуй, отталкивая моё тело дальше от холодильника и меняясь со мной местами придавливает к стене рядом. Беспорядочно водит руками по моим плечам, ключицам и предплечьям, доходя до локтей и сильно сжимая их пальцами.