Паровозные пели гудки.
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Это стихотворение Ахматовой потрясло Сашу. «Безвинная корчилась Русь…» С такой силой писать о том, что как бы и не существовало, но на самом деле тлело мрачным огнем под поверхностью будничной жизни…
Раскаявшийся Миша Галкин отделался строгим выговором. Строгача влепили и Саше, даром что он в стилягах не ходил. Формулировка была: «За чтение и распространение идейно чуждых произведений упадочной литературы». «Упадочной» вставили по предложению Клавы Потехиной, активистки.
13
Приближалась зима с обычными заботами о тепле и пище. И, хоть и далеко от Москвы расположился серокаменный город Киров, но — тянуло из столицы зябким сквозняком. Доносились слухи. Приходили газеты с участившимися фельетонами о ротозеях, которых облапошивали злоумышленники с еврейскими фамилиями. А тринадцатого января грянул гром: под скромной рубрикой «Хроника» газеты сообщили об аресте группы врачей-вредителей.
— Правильно их прижали, — сказал сосед, бывший майор-зенитчик, когда Саша вечером пришел слушать радио. Краснолицый, с трехдневной седой щетиной, он покручивал ручки трофейного приемника «Менде». — Давно надо было.
Комнату, пропахшую спиртным духом, наполнил радиоголос, исполненный благородного негодования:
— Врачи-убийцы пытались поднять руки на наших советских полководцев, чтобы ослабить оборону Советского Союза…
— Гады! — прохрипел майор. — Жданова убили… Маршала Василевского хотели… Конева… нашего комфронтом…
— …связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой…
Отставной майор матюкнулся, налил себе в стакан портвейну из початой бутылки.
— Почему вы их не любите? — спросил Саша. — Что евреи вам сделали?
— А то и сделали! — Майор грозно вытаращил на него бледные глаза. — Этому Лей… Лейтману кадровики докладывали — надо оставить дослужить, а он — нет, представить его к увольнению… меня, значит…
— Кто это — Лейтман?
— Кто! Начпо армии, полковник, мать его… «Нам пьяницы не нужны!» А кто не пил? Он, что ли, не пил? Сам товарищ Сталин сказал — выпьем за русский народ…
— Бдительность и еще раз бдительность! — призывал голос из приемника.
Мрачные, темные шли дни. Что-то назревало. Что-то происходило в столице.
В институтской библиотеке Саша столкнулся с Ларисой. Она только что отошла от столика, неся стопку книг.
— Привет, — сказал он.
— Здравствуй. — Лариса скользнула по нему взглядом и пошла к двери.
Это было не похоже на нее: без улыбки, без обычного обращения «Акуля», без того, чтобы перекинуться несколькими фразами.
— Лариса! — окликнул он. — Постой. Как ты поживаешь?
— Ничего. Вот, — показала она глазами на книги. — В четверг экзамен.
— Белинский, Некрасов, Салтыков-Щедрин, — прочел он корешки. — По русской литературе?
Она кивнула и сделала движение уходить, но Саша опять задержал ее:
— У тебя что-то случилось, Лариса?
Она медленно пожала плечом, исподлобья посмотрела на Сашу:
— А ты ничего не знаешь?
— Нет. Но если не хочешь, не говори.
— Моего отца выгнали из больницы.
— То есть как? — вскричал он. — За что?
— За что? Ты не читаешь газет?
— Но ведь врачи-вредители — в Москве. При чем тут твой отец?
Она опять пожала плечом.
В четверг Саша поднялся на филологический факультет и разыскал аудиторию, где принимали экзамен у третьекурсников. В коридоре перед дверью стояла группка студентов — двое парней и десяток, наверное, девушек. Ларисы среди них не было. Негромкий, полный обычных экзаменационных волнений, клубился разговор. Вдруг из него выплыла необычная фраза:
— Откуда ты знаешь, что не родственник? Лариса сама говорила, у них родня в Москве.
Это сказала плотная девушка с желтой косой вокруг головы. Ей возразил долговязый юноша с недавно пробившимися усиками:
— Ну и что? У евреев знаешь сколько Коганов? Как у нас Ивановых.
— Сравнил! — Девушка с желтой косой состроила презрительную гримасу. — У них теперь свое государство, вот бы все Коганы и уехали туда.
— Что за чушь ты несешь? — возмутился Саша. — Если кто-то из евреев провинился, значит, виноваты все?
— А ты кто такой? — Девица уставилась на него круглыми глазами. — Ребята, что за экземпляр у нас появился?
— Он с физмата, — сказала маленькая девица в очках. — В эн-эс-о вечно обсуждают его рефераты.
Тут дверь распахнулась, из аудитории вышла Лариса, раскрасневшаяся, в черном свитере и серой юбке. Подруги кинулись к ней: ну, как?
— Четверка, — сказала она. И удивленно взглянула на Сашу, обдав голубым сиянием: — Акуля, ты что тут делаешь?
— Ай-яй-яй, четверка, — сказала девушка с желтой косой. — Такая отличница-разотличница, и вдруг — четверка!
Саша помог Ларисе отнести в библиотеку книги. По дороге рассказал о давешнем разговоре под дверью аудитории.
— …будто у твоего отца родня в Москве — те самые Коганы…
— Это Дашка сказала?
— Ну, у нее коса вокруг головы.
— Даша Царькова. — У Ларисы над переносицей, на белом лбу меж черных кудрей, прорезалась горькая складочка. — Мы были подруги на первом курсе. А потом… — Она помолчала. — У нее мама начальница, работает в горкоме. Спасибо, Акуля, что помог.
— Ты теперь домой? Можно я тебя провожу?
По дороге говорили о всяком, избегая главного, что тревожило душу. Скоро прилетит из Ленинграда на каникулы Валера, говорила она, у него там здорово идут дела, отличился на соревнованиях в Праге, и, представь, хотят включить его в сборную СССР по гимнастике.
Каникулы шли невеселые. Опять болела мама, кашляла с кровью. Саша мотался по квартирам учеников. Третьего февраля его позвал на день рождения бывший одноклассник Петя Сорокин, заядлый шахматист и спорщик. Пока собирались гости, Петя блицевал с Сашей, сыграли несколько пятиминуток и успели разругаться: уж очень азартно играл Петя, очень не любил проигрывать. Собралось человек двенадцать, заявился и Валера Трофимчук, но почему-то без Ларисы. Саша стиснул ему руку:
— Ну, как ты?
— Да вот, догуливаю каникулы, — сказал Валера с белозубой улыбкой. — Послезавтра улечу в Питер.
Он был хорош — стройный, с вьющимися русыми волосами.
— Ты, я слышал, отличился в Праге?
— Было, — кивнул Валера. — Я, может, в июне в Швецию поеду.
— Молоток. А где Лариса?
— Не знаю, — отрывисто бросил Валера. — Дома, наверно.
Дома так дома. Ему-то, Саше, что за дело до этой парочки? У него свои заботы: исследование, начатое с Орличем, сдвинулось с мертвой точки. Вот что значит нестандартная мысль…
Он торопился к знакомой машинистке, которая перепечатывала его статью — текст между уравнениями и формулами. Был ранний вечер с тихим снегопадом, только что на улице Дрелевского зажглись подслеповатые фонари. Саша как раз проходил мимо подъезда дома, где жила Лариса, а навстречу шли две темные фигуры, большая и маленькая. Когда поравнялись, Саша узнал в той, что побольше, Ларису. Она ответила на его приветствие и, не задерживаясь, прошла мимо.
— Постой! — сказал Саша. — Давай поговорим, что ж ты так…
Она остановилась. Ее меховая шапка, облепленная снегом, была надвинута на глаза.
— Это моя сестра, — сказала Лариса. — Она во второй смене, очень неудобно.
Сестра, румяная и, в отличие от Ларисы, темноглазая, посмотрела на Сашу без особого интереса и, взмахнув портфелем, юркнула в подъезд.
— Ты ее провожаешь? — спросил Саша.
— В школу ходит сама, а из школы — я ее встречаю. Какие-то мальчишки ее обижают. Кричат ей «жидовка»… Ну, я пойду.
