— Не надо со мной ходить… Хотя… я на самом деле один… боюсь, — признался Карантир совсем тихо. — Пойдём вместе. Мне очень нужно вернуться в Менегрот.

Они перешли через мост. Карантир зажёг фонарик и передал его Аргону. Тот высоко держал его; перед глазами Аргона лентой разворачивались барельефы — тонкое чёрно-зелёное каменное кружево: деревья, где был старательно вырезан каждый листочек, удивительные гигантские олени и крошечные зайцы, танцующие эльфы. Всё это было на такой высоте, что видеть резьбу мог один лишь Тингол — и теперь Аргон.

Но когда Аргон опустил взгляд, у него где-то глубоко внутри всё сжалось от страха и отвращения. Обожжённые фрагменты мебели, искорёженная медная оковка кресел и дверей, чёрно-зелёные от времени и огня бронзовые мечи. И самое ужасное — скелеты. Почти везде. Некоторые явно принадлежали женщинам или подросткам.

— Неужели это всё сотворили твои братья…

— Да, — сказал Карантир. — И я.

Вверх вела каменная лестница; здесь высокий свод подземного дворца проломился в самом верху; немного света проникало вглубь Менегрота. Поэтому среди чёрных, хрупких переплётов перил лестницы выросли тонкие стебли травинок; выше, там, где луч света падал на площадку, вытянулось тонкое больное деревце.

Карантир согнулся, глядя в самый тёмный угол, туда, где лестница загибалась на последних, нижних ступенях.

— Посвети, — попросил он.

Аргон нагнулся. Здесь не было ничего — только чёрный камень, мох, чахлые травинки, несколько зеленовато-чёрных шкурок жуков и несколько очень мелких костей — похоже, часть птичьего скелетика. Приглядевшись, он увидел что-то металлическое; протянул руку и поднял. Это оказалась пуговица, квадратная, с витым ободком и осколком перламутровой вкладки.

— Твоя?.. — спросил Карантира Аргон. — У тебя всегда было несколько рубашек с такими.

— Да… это здесь. Я помню. Аракано… Здесь ничего нет…

Аргон подал ему руку, и когда Карантир поднялся, обнял его.

— А что… Что… Что случилось с тобой здесь, Морьо?

— Ничего. Ничего. Просто…

Это началось лет сто назад. Карантир со свитой проезжал вдоль южной границы Дориата. Скалы здесь поросли берёзовым лесом: деревца, белые и коричневые, вцеплялись в замшелые чёрно-зелёные склоны. Кое-где виднелись устья пещер.

Была весна, но ночи ещё были холодными; выехав на ранней, туманной заре, Карантир оделся в алую шубу на чёрном лисьем меху и надел чёрные перчатки. Он брезгливо стряхивал с меха утреннюю морось. Слева из рощи послышался лёгкий шум, потом голоса.

— Прочь, сын Феанора! — раздался звонкий голос одного из стражей Дориата.

— Как ты смел показаться в королевстве Тингола! — сказал второй.

Карантир обернулся и остановился.

— Мне здесь ничего не нужно, — холодно ответил он. — Я направляюсь в свои владения. Вы можете прятаться в своём лесу и пускать стрелы из-за угла; так же поступают и ваши родичи-полукровки в Нарготронде.

Карантир демонстративно достал из седельной сумки карту и стал рассматривать её, прислушиваясь к тому, как раздражённо переговариваются дориатрим.

— … обнаглели! — прошипел первый.

— Нет, ты посмотри, посмотри на него! — воскликнул второй страж, судя по звуку, пробуя тетиву лука.

— На кого? — ответил недоуменно третий голос.

В отличие от остальных, третий вышел на открытое место, в то время, как двое остальных действительно прятались в листве. У него были совсем светлые волосы, простой серый кафтан с красной вышивкой. Ладони его, длинные, белые, были повёрнуты кверху, и сам он смотрел куда-то вверх. На ладонях лежало что-то тёмное: присмотревшись, Карантир понял, что это семена и орехи. И в его ладонь с ветки сосны спрыгнула большая серая белка; страж, по-детски улыбаясь, смотрел на неё; он сдвинул ладони, белка переместилась на другую его руку; потом он развёл их, и зверюшка, схватив орех, побежала по его рукаву.

Потом, когда из кустов опять что-то прошипели, третий страж поднял глаза — огромные, светлые, с золотистыми ресницами, странного зелёно-голубого оттенка.

— Посмотрел, и что? По-моему, он очень красивый — сын Феанора то есть, — откровенно сказал третий страж. Правую руку он продолжал держать вытянутой; на неё на мгновение слетела синица, потом упорхнула; левой он полез в карман и достал ещё орехов. — И никакой опасности я не вижу.

Карантир покраснел и неловко, замяв угол, спрятал карту.

На следующий день страж, снимая колчан в своём крошечном домике, нашёл внутри записку на кусочке коры:

Пожалуйста, приходи завтра вечером в пещеру под корнями раздвоенной берёзы на границе леса, в третий зал. Ты, может быть, услышишь что-нибудь интересное для себя.

— Это ты? — послышалось из темноты. — Спасибо, что пришёл.

— Ты — нолдо, — сказал он осуждающе. — Я это слышу по твоему выговору.

— И что?.. Ты даже говорить со мной не будешь?.. — в тихом голосе, который он слышал, была печаль и разочарование. — Тогда…

Он услышал шорох, и понял, что собеседник хочет уйти.

— Нет-нет, просто я думал… я думал, что со мной хочет поговорить кто-то из моих родных или соседей. Я же…

— А где твои родные? — спросил голос. — Они выгнали тебя? За что?

— Никто меня не выгонял! — воскликнул он. — У вас, нолдор, на уме только изгнание и предательство!

— Прости, — умоляюще ответили ему. — Я не хочу тебя обидеть!

— Они все погибли, — сказал он. Раньше страж рассказывал об этом только Тинголу, но сейчас, в темноте, даже не видя лица того, кто позвал его сюда, он почувствовал, что хочет выговориться. — Я долго странствовал, потом пришёл сюда, в Дориат.

— У тебя такие светлые волосы… я думал, ты местный, из синдар.

— Нет, я авари, — он прислонился к стене, потом нащупал ногой лежавшую на других камнях, как скамья, плиту и сел на неё. — Я авари из Третьего рода эльфов. Мои деды ушли в далёкое странствие вместе со своим вождём Нурвэ и мы поселились на дальнем северном побережье. Говорят, раньше над морем было видно золотое и серебряное сияние — отблески света Деревьев из Валинора. Мать рассказывала, что в нас есть кровь кого-то из ваньяр, поэтому мы непохожи на других… были. Мои родные жили двумя маленькими посёлками, ни с кем не общались многие столетия. Мы называли себя кинн-лаи. Потом я ушёл далеко за птичьими перьями для праздничной одежды… для моей племянницы… Когда вернулся, никого не осталось.

— Слуги Моргота?..

— Нет, — ответил он, — море. Не знаю, за что Оссэ разгневался на нас. Случилась страшная буря. Я видел её в лесу, но издалека, да и то меня прижало к земле и я не мог встать. Оба посёлка смыло и часть берега обрушилась. Я остался совсем один.

— Мне так жаль, — сказал невидимый собеседник. — Я понимаю…

— А ты?..

— Мой отец погиб. Я потерял мать. Есть только старший брат, больше никого… — он услышал тихий стук, шорох камней; тот, кто назначил ему эту странную встречу, сел рядом; страж-авари ощутил, что его рука совсем рядом с его — он кожей почувствовал жар от его пальцев, хотя тот и не осмелился к нему прикоснуться. — А у тебя есть… здесь… кто-нибудь?

— Я же сказал, что я совсем один, — ответил страж.

— Я не о родных… — голос стал ещё тише. — Я… я хочу спросить, есть ли у тебя возлюбленная… свободно ли твоё сердце.

Он почувствовал, как горят у него щёки, и выговорил:

— Зачем… зачем ты спрашиваешь?

— Может быть, ты не захочешь… может быть… может быть, ты не откажешь хотя бы в беседе нолдорской девушке, которая… которая…

Голос в темноте дрогнул, стал высоким и нервным. Страж Тингола подумал было, что нолдо задаёт этот вопрос от имени своей сестры или какой-то другой родственницы, но потом вспомнил — «есть только старший брат, больше никого…». Он едва ли не в первый раз в жизни почувствовал, как отчаянно краснеет.

— Я… я… — он дёрнулся, не зная, как ответить, чтобы не обидеть, и почувствовал, как касается горячих и нежных, как зола в горящем очаге, пальцев. — Я ещё пока не любил, — ответил он. — И я ни с кем не помолвлен.