— Да, Квеннар. Я клянусь памятью своей матери. Не знаю, что там с клятвой Феанора, но меня действительно в любом случае поглотит Пустота, если я такую клятву нарушу. Обещать даже ничего не буду.

Гватрен протянул ему связку ключей.

Он знал, что тем самым обрекает себя на гибель.

«Ладно, — подумал Маэглин. — Не всё ему я обязан говорить. Про то, что ключи нужны мне ещё и для другого».

Тилион возник из какой-то мелкой расщелины в стене; его белый свет слился с голубым мерцанием надписи. Он презрительно посмотрел на Гватрена и жестом показал ему уйти. Майрон велел Гватрену остаться и послушать их разговор. Гватрену было тяжело и неловко в присутствии сразу двух могущественных айнур. Он забился в угол зала — и пытался представить себе сады Лориэна, то, как лучи лунного света, изливавшиеся от рук и лица Тилиона, перепрыгивают во тьме между чёрными ветвями и полупрозрачными соцветиями.

— Майрон, я даже не знаю, как тебе всё это рассказать, — сказал Тилион. — Я бы не пришёл, если бы мне не… не разрешили.

— Кто разрешил? — Майрон резко отпрянул от него.

— Тот, кто убил Макара.

Лёгкий лунный свет и снежинки ложились на длинные ресницы спящей девочки. Ей не было холодно; на ней было тяжёлое серое платье, тёплое, прочное, на ногах — тёплые, пушистые носочки, на руках — мягкие перчатки без пальцев. Эстэ спала на мягкой серой подушке; рядом с нею вытянулся серый кот — один из её служителей-майар. С виду ей было не больше тринадцати-четырнадцати: белокурая валиэ выглядела так трогательно и беспомощно, что кому угодно — как человеку, так и эльфу, захотелось бы закутать её в одеялко. Правда, такого одеяла он вряд ли нашёл бы: супруга Ирмо спала так много и так редко видела эльфов и тем более людей, что не успела приспособить свой рост к росту детей Илуватара. Её кот мог бы свалить с ног и загрызть любимого коня Финголфина.

— Эстэ, — тихо позвал Тилион.

— Илинсор, — сонно отозвалась она глухим, хрипловатым голоском. — Илинсор, я люблю тебя. Такой тихий свет. Такие ароматные снежинки. Так тихо. Я так рада тебе. Но сегодня твой свет тревожит. Сегодня полнолуние, Илинсор?

— Эстэ, я хочу тебя кое о чём спросить. — Тилион сел на пол рядом и взял её тонкие, расслабленные пальцы. — Ты что-нибудь знаешь о Макаре и Меассэ?

Она застонала, всё её тело дёрнулось; она словно бы пыталась проснуться, но не могла.

— Я… с тех пор я не могу… не могу проснуться, Илинсор, не могу, не могу! Пожалей меня, Илинсор! Не спрашивай!

— Я знаю, что Макара больше нет в этом мире, но где Меассэ? — спросил настойчиво Тилион.

— Она… нет, нет, я не виновата… я не виновата, Илинсор! Я ничего не делала ей!

— О чём ты, Эстэ?

Кот рядом с ней потянулся, заворчал; его мурлыканье стало угрожающим.

— Илинсор, да, Макар погиб, потому что я убила его — я помогла убить его! Ради благой цели я помогла погубить его. Но, Илинсор, Меассэ никто не трогал! Её не было! Её не было никогда!..

Цветущий лабиринт, который возвела для неё Йаванна, вился вокруг Эстэ огромными кустами роз. Когда Эстэ не спала, она могла делать сны реальными. Она шла по лабиринту, и вокруг неё стлался серый туман. Эстэ касалась ветвей и цветов, и они качались, скручивались и превращались, являя странные образы из замыслов Всеотца, которые когда-то видели все Валар. Иногда странная зубастая мордочка могла высунуться из чашечки лилии; иногда чёрные колючие ветви сгибались и дрожали, принимая очертания тел влюблённых; иногда синие лепестки слетали с тонких веток и кружились, не падая, и синева отсвечивала железными доспехами скачущих воинов. Потом всё поглощал серый туман.

Эстэ присматривалась, меняла лабиринт и менялась сама; она то вставала над лабиринтом и вырывала лишнее дерево, откладывая его в сторону, то ложилась на синюю шкурку упавшей, треснувшей сливы, и смотрела вглубь плода: жёлтые волокна превращались в горящие башни Нарготронда, а толстый червь — в дракона. Она перебирала пальцами снизу пластинки ядовитого гриба и слышала странную мелодию, которая —

— Эстэ, где ты? Я столько тебя искала!

Эстэ подняла глаза. На дорожке стояла девочка в чёрном длинном платье; коричневая косынка лежала у неё на плечах, волосы были перевязаны синей лентой. Эстэ оторвалась от гриба и встала с ней вровень.

Повернув голову, Эстэ увидела то, что было видно не сразу, — только если особенным образом повернуть зрение. Как всегда, Ниэнну окружало тёмное облако скорби и страха; в нём судорожно трепетали лимонно-жёлтые молнии. Страх расползался по ветвям деревьев, полз вниз по лабиринту, перетекал на соседние дорожки. Эстэ с любопытством наблюдала, как чернеют рядом ветви, и как среди них начинают тонкими палочками постукивать изогнутые кости, как вытекают из белых цветов чёрные слёзы. Сама земля, кажется, стала слегка дымиться, выпуская дрожащие тени плоских, непонятных тварей.

— Ниэнна, ты опять не в духе, — упрекнула её Эстэ.

— Помоги мне! — Ниэнна схватила её за руку. — Спаси нас! Спаси меня!

Эстэ увидела, что она действительно в ужасе. До этого Ниэнне и так хватало скорби, поскольку она чувствовала все безысходные страдания живых существ в этом мире. Если внимательно посмотреть, можно было увидеть, как к полам её платья цепляются скелетики нерождённых крольчат и оленят, как пищат в её волосах задушенные птенцы. Но теперь она явно боялась за себя.

— Что ты? — спросила Эстэ. — Это из-за эльфов? Тебе их жалко? Это же они должны переселяться в Чертоги Намо, твоего супруга? Но мы ведь решили, что если их переселить сюда, они не будут умирать! Они даже там не умирали пока! А здесь все точно будут живы. Чертоги закрыты и останутся закрытыми, Фуи!

— Они… они должны открыться вскоре, Эстэ!

Окружавшие Ниэнну видения исчезли. Теперь это была просто девочка в чёрном платье.

— Эстэ, я так люблю моего Вефантура, моего Ве! — воскликнула она. — А ему нужно будет умереть!

— Почему? — спросила Эстэ.

— Эстэ, разве ты не слышала, что душам эльфов нужно открыть путь в Чертоги? Я не знаю, когда это случится, но это может случиться очень скоро. Может быть, кто-нибудь из эльфов умрёт во время переселения в Аман. Может быть, кто-то из них всё-таки умрёт здесь. Может быть, мой брат Мелькор убьёт кого-то из них. И тогда Намо Вефантур должен будет открыть ему путь! Эстэ, чтобы стать повелителем умерших, ему сначала самому нужно будет умереть!

Вокруг них в воздухе соткалась серая беседка из серых ветвей, плотно переплетшихся, чтобы скрыть их от остальных Валар и айнур. Девочка в сером и девочка в чёрном взялись за руки.

— Послушай, — сказала Эстэ. — Я не верю, что он может совсем умереть. Да, когда мы пришли сюда, мы обрели тела, но ведь это только для того, чтобы удобнее было действовать в этом мире. Хотя… — она задумалась. — Помнишь, ещё в самом начале Аулэ уже случайно убил Макара…

— Убил, — кивнула Ниэнна. — Но ведь это не уничтожило его совсем. И Чертогов тогда не было. Я знаю. Тогда, когда эта земля только возникла, мы с Вефантуром ходили по западному берегу, ища места, где поселиться. И мы увидели его лежащим на берегу. Постепенно он очнулся и стал разговаривать с нами. Он сказал, что останется там. Знаешь, недавно он ведь приходил к Манвэ, чтобы сказать, что он против переселения эльфов в Аман.

— Ну вот видишь! — воскликнула Эстэ.

— Да, — ответила Ниэнна. — Но он теперь стал так молчалив; он почти ни с кем не говорит: а это так странно — ведь это он придумал для нас валарин, чтобы мы могли разговаривать по-настоящему. Он изменился, Эстэ. Он не хотел говорить ни с кем из нас; только я, Вефантур и Манвэ знают, что он по-прежнему среди нас и не вернулся в Пустоту. А его сестра…

— Ты боишься, что Вефантур станет таким? — участливо спросила Эстэ. — Но ведь он всё равно будет с тобой!

— Нет, Эстэ, я другое думаю. Помоги мне, — сказала она уже тихо и как-то странно, глухо. — Знаешь ли, что сестра Йаванна хочет посадить здесь чудесное древо? Или даже два чудесных древа? И знаешь ли, что попросила Варда? Она хочет, чтобы останки Макара, если они найдутся, покоились в корнях этих Деревьев.