Амрод повернулся и ушёл.

Майтимо рванулся за ним и увидел, что Амрод, выйдя из гробницы, стал спускаться по разбитой, пустынной дороге по направлению к разрушенным Стальным вратам.

— Давай я задам ещё вот какой вопрос: ну хорошо, ключ висел у тебя в комнате, которая была открыта или которую легко можно было открыть, — сказал Саурон. — Но знали ли об этом те, кто не жил в Форменосе — ну за исключением Финдекано, ладно, вы дружили? Знали ли посторонние план дома и тот факт, что второй ключ можно найти у тебя? Если ларец действительно был открыт ключом (а мы сможем в этом окончательно убедиться только когда увидим замок), то получается, что это мог сделать только кто-то из вас, сыновей Феанора или сам Феанор, или Финвэ.

Майтимо молчал.

— Я не знал, — сказал Пенлод. — А я всё-таки был помощником Феанора и братом Пенголода, его любимого ученика. Я догадывался, что ключ от сокровищницы есть только у Финвэ, но насчёт ключа от ларца — не знал.

— Пенлод, а где вообще были все? — спросил Натрон. — Это же королевский дом. Слуги, дружинники…

— Насколько я знаю, в основном все уехали с Феанором. Это же понятно — после стольких лет пребывания в Форменосе всем хотелось попасть на праздник… — ответил Пенлод.

— Да, — подтвердил Маэдрос, — а остальных, тех, кто не хотел ехать с отцом, дедушка отпустил ещё накануне, чтобы они смогли побывать на празднике в поселении — это милях в пяти от крепости на север. После полуночи там никого не было, кроме нас семерых и Финвэ. Ну, по крайней мере, насколько я знаю.

— Ну ладно, — Майрон повернулся к Майтимо и вдруг возбуждённо воскликнул, — дайте, дайте мне письмо! Мне очень нужен образец почерка Финвэ! Ну хоть бы строчку отрежьте!

Майрон подошел ближе, схватился за письмо; после этого он вдруг опомнился и огляделся. В конце концов, ему не нужно было упрашивать присутствующих. Он молча взял письмо из рук Маэдроса.

— Я его заберу, — сказал он уже вполне безмятежным голосом. — Адресат, — Майрон окинул взглядом останки в серебряном саркофаге, — здесь вряд ли сможет его прочесть.

Майрон знал, что он должен сделать теперь, но ему не хотелось, о, как ему этого не хотелось!

Хотя почему он должен то, что «должен»?

Майрон открыл круглую деревянную шкатулку. Она была полна крупным морским жемчугом и светлыми, блестящими, как яичный желток, тёмно-жёлтыми, прозрачными коричневыми каплями янтаря.

— Натрон, — обратился он к своему помощнику, — у тебя ещё осталась золотая ткань с бабочками, которую ты выткал для Финрода?

— Она очень старая, — покачал головой Натрон, — и её не так много. Боюсь, что из неё нельзя ничего выкроить.

— А ты можешь соткать такую же?

— Да, конечно, — ответил Натрон, — но это займёт много времени… Смотря какой длины. Несколько недель, может быть, и больше…

— Ну и что, — Майрон улыбнулся, — а мы никуда не торопимся.

Саурон оставил для Маэдроса и Амрода двух огромных чёрных коней, которыми они, посоветовавшись, всё-таки решили воспользоваться, чтобы вернуться.

Пенлод всё-таки осмелился подойти к ним и спросить у Майтимо:

— Ты... ты как?

— Плохо у нас всё, — ответил тот резко. — Атаринкэ больше нет, Морьо не хочет нас знать, а Тьелко больше не встаёт. Иногда он тоже не хочет никого видеть. Это тяжело. Ну хотя бы его гадкие прихлебатели из числа людей в основном куда-то делись, и то хорошо.

— Как это? — спросил Пенлод.

— После Дориата у него сломана спина, — ответил Майтимо, решив не вдаваться в подробности. — Он не может ходить с тех пор. — Майтимо подумал, что Пенлод хотя и не врач, но всё-таки родич Пенголода, величайшего учёного Гондолина. — Пенлод, как тебе кажется, это... это должно пройти? Это пройдёт когда-нибудь?

— Я много читал о медицине, но я не целитель, и я не вижу, что с ним, — ответил Пенлод. — Нельо, это всё-таки очень долго. Я бы ожидал, что он поправится за три года, максимум — четыре или пять, но ведь получается, что прошло уже почти десять лет... Я должен вернуться домой, но я тебе советую, даже прошу — найдите врача.

— А ты как?..

Пенлод ничего не ответил, но Майтимо когда-то хорошо его знал. Увидев, как Пенлод слегка покраснел и отвёл глаза, Майтимо с удивлением понял — тот абсолютно счастлив, и не удивился, когда Пенлод, извинившись, отошёл, чтобы избежать дальнейших расспросов.

В окрестностях Гондолина братьев не оставляло чувство, что за ними кто-то наблюдает.

Когда они отъехали подальше, слежка как будто прекратилась.

Была солнечная, морозная погода и их следы на снегу были видны достаточно хорошо, чтобы за сыновьями Феанора можно было дойти до самого их дома.

Комментарий к Глава 15. На руинах *Автор письма перепутал буквы nk и ñ, которые стоят в алфавите тенгвар параллельно, а также похожие p и t: penna «гласная; то, чего не хватает» вместо tenna «письмо». Ближайшим выражением понятия «удивляться» на квенья я сочла estel-pella «то, что находится за пределами надежды» (эквивалент английского beyond hope); автор письма пишет вместо pella «за пределами» — tella «последний, задний».

====== Глава 16. Вырваться из сети ======

…ere yet darkness overwhelmed him and the blindness of malice, he looked upon Turgon and knew that from him should come, in some time that doom held, the end of all hope…

… ещё до того, как тьма и слепота злобы поглотили его, он смотрел на Тургона и знал, что от него придёт — в час, предназначенный роком — конец всех надежд…

The Grey Annals

Виной толиких бед бывало ли Стекло?

Ломоносов

Пенлоду было почти стыдно за себя, но он каждый раз готов был плакать от любви и умиления, когда видел Тургона с их ребёнком. И сейчас он снова растаял, видя, как сын бросает снежки, а Тургон со смехом отбивает их рукой. Увидев отца, Гилфанон сразу бросился к нему; Пенлод подхватил его на руки. Тургон перехватил снежок в воздухе, и, подойдя к Пенлоду, прижал ледяной комочек к его щеке:

— Да ты весь горишь, дорогой мой, — сказал Тургон, — тебе жарко? Ты, наверное, хочешь есть?

— Наверное, — ответил Пенлод. — Я успел очень соскучиться.

Он отпустил Гилфанона, и тот побежал к их дому.

— Мы… — начал Пенлод, - я, наверное…

— Ладно, Пенлод, — ответил Тургон. — Не рассказывай. Я знаю, где ты был и зачем. Можешь только сказать мне, чем всё кончилось.

— Там нет замка от ларца, про который ты говорил, — сказал Пенлод.

— Я знаю, — ответил Тургон. Он проследил глазами за Гилфаноном, видя, как за ним закрылась дверь. — Я знал, на что иду, Пенлод. Прости меня. Я знаю, что ты будешь хорошим отцом для Гилфанона и сможешь его воспитать, если… если ничего не выйдет.

— Не надо, — сказал Пенлод. — Гилфанон… ты будешь ему нужен ещё по крайней мере лет двадцать… Пожалуйста.

— Сейчас от меня уже мало что зависит, Пенлод. Ты кого-нибудь ещё там видел?

— Майтимо и младшего; Саурон их туда притащил. Я им про тебя ничего не сказал, не думай. Я сказал, что мне позволили временно пожить вне Ангбанда за оказанные Саурону услуги. Майтимо сказал, что у Келегорма отнялись ноги после штурма Дориата, а Карантир, мол, «знать никого не хочет». Про Куруфина ты знаешь…

— Ничего я не знаю про Куруфина, — покачал головой Тургон. — Я только знаю, что могилы его нет, и я сейчас ни в чём не был бы уверен. Спасибо, что ничего обо мне не сказал. Знаешь что, Пенлод? — Голос Тургона внезапно стал очень тихим. — Ты думаешь, мне правда стыдно за нашу с тобой любовь и поэтому я не хочу возвращаться к своему народу? Стыдно за тебя, за Гилфанона? Тебе вот стыдно?

— Я… — начал Пенлод. — Я люблю тебя. Иногда мне казалось, что я своей любовью тебя мучаю; я всё думал, что тебе тяжело вынашивать нашего ребёнка. А когда он родился, я понял… я поверил, что ты нас любишь. Нет, мне совсем-совсем не стыдно.

Пенлод до сих пор радовался, что Тургону не пришлось долго мучиться по его вине: роды начались на рассвете, а к полудню он уже держал на руках сына.