— Я не думаю, товарищи, чтобы мы ошибались… — побледнев, отозвался молодой социалист. — Но если бы мы и ошибались, то все же мы не хотели вам зла… Мы боролись за ваше счастье…
Рабочих точно взорвало и, напирая на социалиста, они злобно бросали ему в лицо тяжкие обвинения:
— Знаем, к чему вы стремились… Портфели министерские вы ловили, автомобили, жирные куски за счет нас, дураков… Теперь уж не обманете…
— Они все подкуплены монгольским императором… — крикнул старый рабочий. — Чтобы все разрушить и обессилить нас. А они и у него в автомобилях кататься будут…
Рабочие с яростными ругательствами полезли на социалиста.
— Стыдно!… — крикнул князь Глеб. — Если у вас есть еще силы, пойдем бить азиатов, а не беззащитного человека… Не одни они — все мы виноваты…
— Болтуны проклятые… — кричали рабочие. — Как, бывало, хорошо жилось, пока эти черти не появились… Отработал, получил свое и спокоен: стаканчик абсента, музыка, в кегли партийку сразишься — пришли эти дьяволы и все кверху ногами поставили…
— И прекрасно!.. — крикнул молодой болгарин-анархист.
— Лучше погибнуть, чем жить так, как жили прежде…
— И черт с тобой, погибай… — снова яростно закричали рабочие. — Зачем же ты сюда убежал? И погибал бы…
— Вы не покинете меня? — незаметно пожав князю руку, прошептала Ирмгард.
— Если бы я даже этого и захотел, я не мог бы… — восторженно глядя на нее, так же тихо отозвался князь. — Сперва я устрою вас где-нибудь в глуши, в безопасности, а потом приступлю к организации отряда партизанов… Но буду близко к вам, — иначе я не могу жить теперь…
— Милый… — тихо прошептала девушка и усталые глаза ее просияли счастьем.
— Смотрите, еще кто-то идет… — послышался чей-то голос.
Раненый офицер, ковыляя, подходит к роще и устало опускается на землю.
— Ну, что, как там? — тускло спросил кто-то в багровом сумраке. — Есть еще надежда?
— Все погибло… — безнадежно махнув рукой, устало сказал офицер. — Они истребляют все живое и зажигают город со всех концов. И я думаю, господа, что оставаться тут небезопасно, — их разъезды рыщут уже по окрестностям.
— Вот, вот… — раздались голоса со всех сторон. — Мы говорили, что надо бежать дальше. Нет, и в слепую тоже идти нельзя, — пусть пойдут сперва в разведку несколько человек, — посмотрят, свободны ли пути на юг и запад. Кто пойдет?
— Я пойду… — сказал князь Глеб. — А со мной вот вы, вы и вы… — указал он на нескольких солдат. — Я сейчас же вернусь… — тихонько сказал он Ирмгард.
И, когда разведчики ушли, раненый офицер тусклым голосом измученного человека сказал:
— Вы не можете себе представить той ярости, которая овладела этими дикарями!.. Я видел, как вонючая толпа их валила на землю Вандомскую колонну. Из разбитых окон Лувра летели на мостовую картины, статуи, драгоценные коллекции, мумии и все это тут же сваливалось в кучу и зажигалось… Триумфальная Арка взорвана и колесница славы лежит на окровавленной мостовой. От сгоревшей Мадлэн остались только стены и колонны и жутко смотрят с закоптелого фронтона слова: «Свобода, Равенство, Братство», а вокруг, среди бесчисленных баррикад, тысячи трупов французов, немцев, англичан, русских, венгерцев, румын, бельгийцев, сербов… Европейцы дрались с мужеством обреченных на смерть, но ничто не могло одолеть этой страшной бесчисленной саранчи… Но чума среди них действительно ужасная…
— Да ведь не только среди них… — уныло заметил профессор Шульц.
— Конечно, заболевают и европейцы, но значительно меньше… — с неудовольствием отвечал раненый.
Чудовищный взрыв потряс все вокруг.
— Боже мой!.. Господи, пощади!.. — падая на землю, с отчаянием вопили люди. — Дети, где вы, детки мои?.. А-а-а-а!.. О, Боже, какая мука!..
— Спасайтесь!.. — в ужасе крикнул молодой рабочий, вбегая. — Их разъезды совсем рядом… Скорее!..
— А как же Глеб? — в тоске подумала Ирмгард, заметавшись. — Что же делать?
Среди невероятного смятенья и криков ужаса, побросав последний скарб, несчастные разбегаются, — кто в рощу, кто по вдруг опустевшей дороге.
— Скорее, скорее… — вбегая, повторял профессор. — Ирм-гард, не отставай же…
И почти в то же мгновение из кустов показался разъезд под командой маленького, чистого японского офицера. Среди всадников тунгусы, калмыки, башкиры, якуты, китайцы, — пестрая, косоглазая, спокойно-жестокая азиатская орда. Они с любопытством посмотрели на брошенный беженцами скарб. Один из всадников ударом плети выгнал из кустов профессора Шульца.
— Господин офицер, — на ломаном английском языке залепетал перепуганный профессор. — Я хотел… я вернулся сюда только… захватить мои рукописи… плод тридцатилетней работы… Ничего нелегального… Это труд о духовномонистическом понимании мира…
Офицер бесстрастно бросил какое-то короткое горловое слово. Один из якутов поднял свой коротенький карабин, выстрелил и профессор Шульц упал на свой старенький чемоданчик. Разъезд тотчас же шагом поехал дальше. Вдали все охали взрывы…
Из кустов, осторожно озираясь по сторонам, вышел бледный и встревоженный князь Глеб и в ужасе остановился над брошенным беженцами скарбом.
— Ирмгард!… — тихонько позвал он.
Молчание. Зарево. Взрывы.
— Ирмгард!…
Вдруг он увидал труп профессора Шульца и в отчаянии схватился за голову. Неподалеку снова послышался дробный звук копыт. Князь Глеб, тревожно прислушавшись, бросился на землю и притворился мертвым. Выехал новый разъезд азиатов, такой же пестрый, дикий, флегматичный и, равнодушно посмотрев на брошенный лагерь, проехал дальше. Князь Глеб осторожно приподнялся и снова тихо позвал:
— Ирмгард!…
Но — ответом был только глухой шум гибнущего вдали огромного города…
СТИХИ ГЕТЕ
Развалины большого богатого дома. В окна и пробоины в стенах — страшный вид разрушенного Берлина. Жалобно звенят оборванные проволоки телеграфа. На одном из столбов мотается скелет когда-то повешенного человека. Среди развалин сидят на камнях три оборванных, обросших волосами партизана: фон Гартман, полковник германской гвардии, сильный и мужественный, Войницкий, поляк-чиновник, серенький, бесцветный человечек, и Арвид Гренберг, приват-доцент Стокгольмского университета, крепкий блондин, из голубых глаз которого смотрит северная душа, порывистая и смутная. Пред ними костер, на котором в закопченном котелке варится что-то. Они поддерживают огонь обломками дорогой мебели и книгами, которые они берут из богатой библиотеки, занимающей всю стену, и бросают в огонь, даже не раскрывая их.
— Тише!… — проговорил Гренберг. — Кто — то идет…
Все, схватив винтовки, затаились у окон. По засыпанной камнями и всяким мусором улице показался князь Глеб, который осторожно, с винтовкой в руках, пробирался вперед.
— Кажется, свой… — шепнул тихонько Войницкий.
— Да, но осторожность никогда не мешает… — отвечал Гартман и громко, по-военному, крикнул:
— Стой!
Схватившись за винтовку, князь остановился.
— Кто? Откуда? Зачем? — строго спросил полковник.
— Русский офицер из Парижа домой… — отвечал князь Глеб.
— Разрядите винтовку, закиньте ее за спину и идите сюда…
Князь исполнил все, что от него требовали, и вошел в разрушенную библиотеку. Одно мгновение все пристально, испытующе смотрели друг на друга.
— Ну, давайте знакомиться… — сказал полковник, протягивая руку, и назвал себя и своих товарищей. — Милости просим к нашему огоньку… Так вы из Парижа?
— Да. Я был при его взятии месяца три назад… — отвечал князь. — Да, да, то же, что и здесь, — разрушения страшные… Теперь, по слухам, они перебираются чрез Ламанш…
— Ну, а в пути что видели? — спросил поляк. — Правда ли, что партизанов становится все больше и больше?…
— Я не сказал бы… — отвечал князь. — Правда, в горах Швейцарии их скопилось одно время довольно много, но скоро начался среди них голод — такой, что люди доходили до людоедства… И теперь там, кажется, все кончено… Только несколько потерянных, ко всему равнодушных лю-дей-скелетов с угасшими глазами бродят по улицам мертвых городов в тщетных поисках за пищей. И трудно им бороться: у Кладно, где работают на добыче угля до десяти тысяч пленников, партизаны убили ночью двух китайцев из караула, а наутро азиаты распяли на крестах двести пленных и партизаны в ужасе ушли в Богемский Лес…
