«Уже не знает, к чему придраться», — сказал про себя Скорпиус голосом своего всезнающего друга. «Интересно, о каком состоянии говорит бабушка, — Скорпиус украдкой посмотрел на Нарциссу, пытаясь увидеть в ее бледном лице признаки некоей загадочной болезни. — Может быть, она простудилась?..». «А может, она сошла с ума? — подхватил голос всезнайки. — Старики часто сходят с ума». «Перестань, — урезонил друга Скорпиус. — Не говори так о моей бабушке». «Чокнутая, чокнутая!.. — не унималась всезнайка. — А может… она привидение? Вот почему она такая бледная!». «Какая чушь, — Скорпиус даже хихикнул от этой нелепой мысли. — Бабушка совсем не похожа на привидение. Приведения летают по ночам и гремят цепями, а у бабушки нет никаких цепей. И она не летает». «Откуда ты знаешь? — отозвалась всезнайка. — Ты же никогда не видел, что она делает по ночам!».
Задумавшись, Скорпиус не заметил, как домовые эльфы убрали тарелки. Он вздохнул с облегчением: похоже, суп больше ему не грозил… по крайней мере, до ужина. Правда, было очень жаль карамельные яблоки, но Скорпиус вспомнил, что бабушка говорила про будний день, и подумал, что, возможно, она разрешит ему съесть хотя бы одно яблочко в воскресенье… Однако взрослые, похоже, не разделяли неприязни Скорпиуса к супу и совсем не обрадовались избавлению от него: Драко, как всегда, промолчал, но Люциус резко поднялся на ноги и выпалил, раздраженно вскинув голову:
— Это становится просто невыносимым, Нарцисса!
Та ничего не ответила, возя ложкой по поверхности супа у себя в тарелке (Скорпиус подумал, что, наверное, на самом деле бабушка тоже не очень-то любит суп). Люциус, дернув головой, сказал сквозь зубы, что отобедает у себя в кабинете, и вылетел из столовой; хлопнула дверь. Нарцисса вздрогнула и выронила ложку.
Драко наклонился к Скорпиусу через стол.
— Может быть, и ты попьешь чай в своей комнате? — предложил он каким-то жалким просящим тоном, будто пытался извиниться за бабушку с дедушкой.
Скорпиус кивнул и кое-как слез с высокого стула. Жестяная банка от печенья, всё это время лежавшая у него на коленях, соскользнула и покатилась по полу, громыхая до ужаса оглушительно — во всяком случае, так показалось испугавшемуся Скорпиусу. Драко наклонился и поднял ее.
— Что это у тебя, малыш? Печенье? — спросил он, протягивая банку Скорпиусу.
— Сахарное, — быстро соврал Скорпиус.
— Вот и славно, — улыбнулся Драко. — Попьешь чай со своим печеньем, да? — он погладил Скорпиуса по пушистым волосам и слегка подтолкнул его к двери. — Ну, ступай, малыш.
«Молодец, что не выдал папе наш секрет, — похвалил Скорпиуса его рассудительный спутник, когда он вышел из столовой и начал взбираться по темной узкой лестнице. — Взрослые не должны узнать о сокровище. Иначе оно превратится в ржавые гвозди!». Здесь, на лестнице, стояла тишина еще более густая, чем в столовой; ковер, покрывающий ступени, заглушал шаги, и Скорпиус даже специально начал топать, чтобы услышать себя. «Я бесшумный, как привидение», — прошептал он и, вытянув перед собой руки, побежал вверх по лестнице, крича то, что кричат настоящие привидения: «У-у-у!..». «Уймись, — оборвал его «малодушный». — А то споткнешься и упадешь, и уронишь сундук с сокровищем, и бабушка тебя услышит и опять станет ругаться!». Скорпиус притих и пошел медленнее. «Почему бабушка такая злая? — спросил он у своих спутников. — Что я ей сделал?.. — потом подумал и добавил грустно: — Наверное, это из-за нее мама не хочет приезжать. Мама тоже боится бабушку». Скорпиус почувствовал, что запыхался и присел на ступеньку. «Бабушка злится, потому что она поссорилась с дедушкой, — предположил он, ковыряя резную дубовую панель. — Они тоже в ссоре, как мама с папой. Может, они помирятся? Мама с папой же помирились… Ну конечно же, они помирились, раз мама разрешила папе забрать меня из школы».
Скорпиус вспомнил, как в свою последнюю встречу мама и папа отправили Скорпиуса спать, но он встал с постели и, неслышно приоткрыв дверь своей комнаты, слушал, как мама с папой опять кричат друг на друга приглушенными голосами, чтобы «не разбудить ребенка». Тогда Скорпиус сел у двери, чувствуя, как в животе снова начинает тоскливо тянуть. Папа вылетел из зала в коридор; мама бежала за ним и кричала шепотом, что больше не позволит ему видеться со Скорпиусом, а папа, остановившись прямо у двери, за которой притаился Скорпиус, пообещал, что заберет себе сына через суд.
— Давай, действуй! — выкрикнула мама, тоже встав рядом с дверью — Скорпиус видел сквозь узорчатое стекло, как она махнула рукой. — Посмотрим, на чьей стороне будет суд — на моей или на стороне Пожирателя Смерти!
«Никогда не буду жениться, — сказал Скорпиус убежденно. — А то придется тоже ругаться всё время». «Вот еще, — ответила всезнайка. — Кто тебе сказал, что я вообще хочу за тебя замуж?». Скорпиус прыснул, но внезапно ощутил в груди неприятное тянущее чувство. Ему вспомнилось, как тот странный человек, бросившийся им с папой наперерез, когда они вместе выходили из Хогвартса, тоже кричал что-то о Пожирателях Смерти. Скорпиус, уже привыкший время от времени встречать таких вот неприятных типов, обзывающих папу и его самого «Пожирателями Смерти», подумал тогда: надо же было этому чокнутому выскочить именно сейчас, когда всё так хорошо, и мама с папой помирились, и Скорпиус едет на каникулы в Малфой-мэнор, где они проведут вместе всё лето…
Скорпиус вздохнул, сунул свой «сундук с сокровищем» подмышку и, преодолев последние ступени крутой лестницы, молча дошел до своей комнаты. На прикроватном столике стоял поднос с чашкой, симпатичным пузатым чайничком, таким же пузатым молочником и вазочкой с засахаренными орехами. Скорпиус скинул ботинки, забрался в постель и принялся бездумно отправлять в рот орешки один за другим. Его комнатка была узкой и темной, напоминающей чулан, с маленьким мутным окошком, которое вдобавок еще и не открывалось; но сейчас, оказавшись здесь, Скорпиус почувствовал небывалое умиротворение, словно после долгого и опасного пути оказался, наконец, в своем тайном убежище. «Здесь мы в безопасности, — сказал он своим спутникам, пододвигая к ним вазочку с орехами, — Темный Лорд ни за что нас не найдет. Только надо успеть съесть все орехи-невидимки! Если останется хоть один, волшебство не подействует».
Орешки вскоре закончились, а Скорпиусу, которому всё это время лень было налить себе чаю, страшно захотелось пить. Он снял крышку с чайничка и попытался попить прямо оттуда, но чуть не облился и, решив не искушать судьбу, налил чаю в чашку. Грея о нее руки, он подтянул коленки к подбородку и стал смотреть в окно, за которым опять пошел дождь. Близился вечер, и окно, затененное буйно разросшимся плющом, постепенно темнело: темнел и растворялся в сумерках куст шиповника, серели столбики белых мраморных перилец, окаймлявших разбитую дорожку, которой давно уже не пользовались, и стволы деревьев превращались в сплошную бурую стену. Скорпиус допил чай и откинулся на подушку.
Подтащив к себе банку из-под печенья, он снова потряс ее, прислушиваясь к загадочному звону внутри. «Что же это может быть?» — прошептал Скорпиус, изображая интерес куда больший, чем испытывал на самом деле. Он потянулся, включил ночник — комната уже начала погружаться в сумрак — и снова внимательно осмотрел свою находку. Скорпиусу показалось, что крышка отходит от банки сильнее, чем это было до того, как он уронил ее на пол. Воодушевленный, Скорпиус сел в постели и, зажав банку коленками, начал тянуть крышку и так, и этак.
«Скоро мы узнаем, что там внутри! — воскликнул он шепотом, чувствуя, как крышка медленно, но верно подается. — Наконец-то мы увидим наше сокровище!». «Может, там и нет никакого сокровища, — хмыкнула его недоверчивая спутница-всезнайка. — Может, там ржавые гвозди! Или пуговицы. Или кнаты…». В этот момент крышка с громким хлопком открылась, и всезнайке пришлось замолчать и признать свое поражение: из банки на одеяло выскользнул маленький, но зато узорчатый, блестящий и, без сомнения, очень волшебный медальон.
