Белла-За-Пенни — вся в грязи, избитая, с заплывшим глазом — подняла растрепанную голову и крикнула ему из канавы, разевая рот с выбитыми зубами:

— Иди-иди, проваливай, содомит поганый! Меня не обманешь — зна-а-аю, чем ты забавляешься. Думаешь, порядочная девушка спутается с тобой после того, как ты свой хер в каждую задницу совал? Да я таким, как ты, ни за какие брильянты не дам!

Снейп отпрянул. Он уже не был уверен в том, что видит и слышит, — всё казалось ему одним нескончаемым гротескным кошмаром — но лицо шлюхи, грязное, в синяках и запекшейся крови, еще долго стояло у него перед глазами. Белла-За-Пенни орала ему вслед:

— Тоже мне, джентльмен нашелся! Видали мы и познатней тебя. Ты хоть знаешь, за кем замужем моя сестрица? За самим Люциусом Малфоем, вот за кем! А уж он какой важный господин… И сюртук у него получше твоего! И трость с серебряным набалдашником! — выкарабкиваясь на четвереньках из канавы, она продолжала бормотать, не замечая, что Снейп уже ушел: — Я еще выберусь отсюда! Чем я хуже? Вот накоплю себе на шляпку, и тогда… — Белла-За-Пенни на мгновение задумалась, — …тогда я самого лорда Волдеморта окручу!

Довольная своим решением, она вытащила из-за корсажа мелкие монетки, уселась прямо в грязи и принялась их пересчитывать. На шляпку не хватало. Ничуть не расстроившись, Белла-За-Пенни с трудом поднялась на ноги и, покачиваясь, направилась к кабаку. А оттуда неслось: «…И пошли мы на темное дно, на дно, на дно… за русалкой на темное дно!»

Между тем Снейп, покинув, наконец, Ноктюрн-аллею, шел по Диагон-аллее, только начинавшей просыпаться после ночи. Серая пелена, туманившая его зрение, рассеивалась, и Снейп постепенно стал различать знакомые вывески увеселительных заведений, тусклые и жалкие в ярком дневном свете. На ум вдруг пришел мистер Блэк, вытирающий окровавленное лезвие, — лишь сейчас Снейп осознал, что видел на разбитном молодчике из Ноктюрн-аллеи его, Снейпа, полосатый шарф. Он вспомнил, как Лили — милая, кроткая Лили! — закутывала его этим шарфом, прощаясь; вспомнил комнатку под лестницей, жасминовый чай, ширму с ланями, мелодичный говор Лили и ее трогательную заботу о нем… Каким далеким виделся ему теперь тот день!

Поравнявшись с парадным входом «Цветника мадам Розмерты», Снейп остановился, колеблясь. Ему хотелось рассказать Лили обо всем, что с ним приключилось, вновь ощутить ее заботу, обрести покой — или хотя бы утешение. Неожиданно двери распахнулись, на крыльцо, взволнованно шурша юбками, выбежала мадам Розмерта, а из-за ее спины доносились крики и визг. Снейп поспешно отвернулся, надеясь, что та его не заметит.

— Мистер Снейп! — воскликнула мадам Розмерта, кинувшись к нему. — О, мистер Снейп, какое счастье, что вы здесь! Помогите, умоляю, — он же ее сейчас убьет! — и мадам Розмерта, выронив пышный веер, схватила Снейпа за рукав и закатила глаза, явно намереваясь лишиться сознания.

Двери, начавшие было со скрипом затворяться, опять раскрылись, ударившись о стены «Цветника» — посыпались стекла. На крыльце появился незнакомый Снейпу человек; он рывком вытащил Лили, тряхнул ее и, держа за волосы, стал бить по лицу. Снейпа бросило в жар. Он метнулся к крыльцу и не раздумывая ударил незнакомца так, что тот отлетел к разбитой двери. Снейп размахнулся, чтобы ударить еще раз, но тут на его руке повисла Лили.

— Мистер Снейп, не бейте его! — умоляла она, оттаскивая Снейпа от незнакомца. — Это же Джеймс, мой муж! Он меня любит — просто приревновал меня к клиенту, глупый…

Тем временем тот пришел в себя и ринулся в атаку, а Снейп — Лили всё еще удерживала его руки, увещевая, — не смог ни отразить, ни даже заслониться от ударов незнакомца. Из «Цветника» высыпали остальные девушки; мадам Розмерта, заламывая руки кружившая вокруг дерущихся, наконец догадалась отправить Лаванду за констеблем. Тот не замедлил явиться, но, взбегая по крыльцу, споткнулся о ступеньку и повалился на Снейпа.

— Я вынужден арестовать вас, сэр, — заявил констебль, неуклюже поднимаясь на ноги.

Снейп хотел было ответить, но поперхнулся кровью. В ушах пронзительно звенело. Он чувствовал, как констебль подхватывает его и поднимает со ступенек, но не чувствовал своих ног; всё перед глазами Снейпа плыло и кружилось.

— Ах, констебль Тонкс, вы как раз вовремя! — словно издалека услышал он голос мадам Розмерты. Вслед за этим раздался глухой удар, и констебль опять растянулся на крыльце: любящий супруг Лили, разойдясь, не преминул отходить и его. Визг девушек слился со звоном в голове Снейпа и стих; перед его глазами поплыли черные пятна, и Снейп рухнул во тьму.

*

Кто-то нежно прикасался к его лицу. Снейп с трудом разлепил глаза и увидел лицо Лили в обрамлении рыжих волос — они золотились, облитые солнечным светом. Слабо улыбнувшись, Снейп протянул к Лили руку. Реальность постепенно выплывала из темноты: Снейп обнаружил, что всё еще сидит у дверей «Цветника мадам Розмерты»; вокруг столпились девушки, а сердобольная Лили промокала кровь с его лица. От головной боли Снейпа подташнивало.

— Зачем вы поступили так с бедным Джеймсом, мистер Снейп? — с ласковой укоризной говорила ему Лили. — От вас я такого не ожидала! Как вы могли? Теперь из-за вас мистер Тонкс арестовал моего мужа, а ведь Джеймс хороший человек, и он отец моего милого Гарри!..

— А чего ты хотела, подруга? — встряла Лаванда. Она стояла, скрестив на груди полные руки, и неприязненно разглядывала Снейпа. — От мужеложцев добра не жди. Слыхала я от одного клиента — от красавчика мистера Перси Уизли… — Лаванда зарделась. — Так вот, я своими ушами слыхала, что этот джентльмен замешан в таких непотребных делах, о каких честная девушка постыдится рассказывать, — и она возбужденно зашептала что-то на ухо мадам Розмерте.

— Какой стыд, мистер Снейп! — ахнула мадам Розмерта. — Подумать только — и такому человеку я предоставляла кредит! — ее густо запудренная грудь бурно вздымалась. — Лили, впредь я запрещаю тебе принимать этого господина, — строго сказала мадам Розмерта. — Девочки, подайте мой капор — надо пойти вызволить бедняжку Джеймса из участка, — смерив Снейпа уничижающим взглядом, мадам Розмерта ушла, гневно шурша юбками, и Лили, оставив Снейпа, поспешила за ней.

========== Глава тринадцатая и последняя, в которой Северус Снейп возвращается в пансион миссис Макгонагалл и, наконец, находит выход из всех своих жизненных неурядиц ==========

Окно его бывшей комнаты оказалось незапертым, и Снейп, едва не свалив на пол цветочный горшок, тяжело перевалился через подоконник. В пансионе царила тишина. Не дерзнув зажечь лампу, Снейп притворил окно и в свете уличного фонаря двинулся вперед, шатаясь от усталости. Подумать только, влез через окно, как воришка!.. Вглядевшись в полумрак, Снейп обнаружил, что его одежда, вынутая из комода, лежит на полу, сложенная в стопку и обвязанная веревкой. Снейп склонился над связкой. Мысль о том, что кто-то чужой прикасался к его вещам, трогал их без его разрешения, покоробила Снейпа — ему подумалось вдруг, что и сама его жизнь теперь захватана чужими равнодушными руками, разобрана, сочтена и отдана старьевщику за гроши.

Его карьера закончилась самым неприятным образом. В конторе, откуда Снейп только что вернулся, не могли не заметить его сюртук с оторванным рукавом, порванный воротничок, помятое после стычки с Джеймсом лицо и вообще весь его непрезентабельный вид — Снейпу даже не предложили сесть. Клерк надменно сообщил ему, что мистер Риддл приказал ничего не платить «джентльмену, запятнавшему репутацию компании»; когда же Снейп попытался возразить, клерк пригрозил ему полисменом, словно какому-то оборванцу, который забрел в контору просить милостыню.

Развязывая веревку, Снейп заметил, что у него дрожат руки. Он приблизил руки к лицу — запачканные, с содранной на костяшках пальцев кожей — и начал разглядывать их, будто видел впервые. Он чувствовал, что его одежда и волосы пропахли домом семейства Уизли, и Снейпу чудилось, что весь он: его тело, его душа, его разум и побуждения — теперь отравлены вонью рыбы, спиртного, нечистот, немытых тел и грязного белья — вонью Ноктюрн-аллеи. Снейп опять потянулся к сложенной на полу одежде; он говорил себе, что, возможно, ему удастся продать что-нибудь из своих вещей и на вырученные деньги вернуться в Уилтшир — пусть в нищету, пусть в никуда, только бы навсегда оставить зловонный, распутный, алчный Лондон, сгубивший его жизнь. В голове Снейпа всё еще звучала баллада, услышанная утром: «И пошли мы на темное дно, на дно, на дно — за русалкой на темное дно!». Он никак не мог от нее избавиться, словно Ноктюрн-аллея, ревниво следившая за своей жертвой даже здесь, в Вест-Энде, тянула к нему свои щупальца, нестройным кабацким пением напоминая, что Снейп всё еще принадлежит ей, что она уже никогда его не отпустит. Снейп перебирал одежду, но песня, слившаяся с болезнью и с невеселыми его мыслями, наплывала гудящим потоком; в глазах Снейпа темнело, он не мог разглядеть, что держит в руках, и начинал заново. Постепенно Снейп перестал понимать, зачем он это делает — просто снова и снова перебирал свои пожитки, завороженный и убаюканный этим однообразием. То усиливаясь, то затихая, накатывая с головной болью и вплетаясь в биение сердца, звучала песня: «…на темное дно, на дно, на дно — за русалкой на темное дно…»