— Что это ты делаешь на грядках в такую рань, любезный Глорфиндель? — поинтересовался Леголас светским тоном.
— Да вот, — Глорфиндель продемонстрировал Леголасу корзинку, — вишь ты какое дело. Эрику клубнички захотелось. И не когда-нибудь, я прям сейчас, сию минуту. Что ты будешь делать? Пришлось идти, — Глорфиндель отчаянно зевнул и потер кулаком глаз. — С Эриком спорить — себе дороже. А ты чего тут околачиваешься, Трандуилион? Да еще и… в простыне, — Глорфиндель удивленно воззрился на Леголасову импровизированную «тогу».
Щеки Леголаса порозовели — не от стыдливости, а от того, что Леголас лихорадочно придумывал правдоподобное объяснение.
— А я… я… — Леголас замялся — и вдруг выпалил: — Я искал тебя!
— Меня? — изумился Глорфиндель.
— Д-да… Я… Понимаешь, Глорфиндель… — Леголас взял Глорфинделя за локоть, незаметно уводя его подальше от клубничных грядок. — Я спал, спал… спал… И вот проснулся… И подумал… — тут Леголаса осенило. — Да, и подумал: я же еще ни разу не слышал твою знаменитую историю «про потрахушки»! Это просто… просто… немыслимо: столько времени прожить с таким выдающимся человеком… то есть, эльфом… и ни разу не услышать эту великолепную, захватывающую, поистине неповторимую историю. И вот я вскочил с постели… даже не одеваясь… и бросился искать тебя — чтобы ты, наконец, поведал мне эту потрясающую историю.
Глорфинделю явно польстил столь необычайный интерес к его боевому прошлому.
— Вот и славно, Трандуилион! — воскликнул он, хлопнув Леголаса по плечу (у Леголаса едва не подкосились ноги). — Обожди меня тут — я сейчас скоренько насобираю клубники для Эрика, а потом мы с тобой сядем где-нибудь с бочонком винца, и уж тогда я во всех подробностях…
— Нет-нет-нет! — выдохнул Леголас, не позволяя Глорфинделю повернуться к клубничным грядкам, на которых возились Элладан и Элрохир. — Я не могу ждать! Я… Я сгораю от нетерпения услышать твою историю! Идем, — Леголас потянул Глорфинделя за заросли крапивы, где из земли торчал один большой пенек и три поменьше (Элронд намеревался соорудить здесь укромную беседку со столиком и тремя сиденьицами). — Сейчас мы присядем… Садись, садись… И ты мне обо всем расскажешь, — с этими словами Леголас уселся на большой пенек — и усадил Глорфинделя, слегка ошарашенного страстным (а главное — весьма неожиданным) интересом принца к гондолинским байкам.
— Ну-у-у… Раз уж тебе так приспичило, слушай, — начал Глорфиндель. — Было это дело, когда я служил моему благородному королю Тургону в Гондолине. Шел я, значит, со своим отрядом из дозора. Отличные были парни — нынешним не чета: и весельчаки, и бойцы хоть куда, и трах… кхм… Ну, в общем, славные ребята. Иные, может, скажут, что озорничали больно да кутили дни напролет — ну так что с того, если кровь молодая играет? Бывало, станет Эктелион меня корить — мол, больно много воли даешь своим воинам; а отчего ж не давать, если рубятся храбро и за своих стоят крепко? Эктелион, конечно, часто дело говорил, в ратных премудростях почище меня разбирался — книжки всё читал мудреные, эти… как их… мунускрипты, что ли… А только воеводе надо не только на карте загогулины чертить, а и воинов своих понимать — их заботами жить, их весельем радоваться. Так я ему и сказал, Эктелиону… Вот прямо так и сказал, — Глорфиндель вздохнул. — Шибко мы тогда с ним повздорили. Упрямый он был, мой Эктелион, норовистый, — да и я по молодости на попятную никогда не шел. Всё сердились друг на друга, обиду растравливали, никак не могли замириться… А после уже и поздно было, — Глорфиндель опять вздохнул — еще горше. — Так и не простились с ним… — Глорфиндель заморгал и отвернулся. — Эк у меня слезы что-то навернулись, — пробурчал он глухо. — Мошка, что ли, в глаз залетела…
Глорфиндель выронил корзинку, понурился и потер кулаком глаза (Леголасу казалось, что Глорфиндель вот-вот всхлипнет). Принцу стало неловко. Кто бы мог подумать, что уже ставшая притчей во языцех история Глорфинделя «про потрахушки» обернется печальными воспоминаниями? Чуткое сердце Леголаса затрепетало от жалости.
— Глорфиндель, — ласково позвал он, погладив Глорфинделя по густым золотистым волосам. — Ну… Не надо… Полно печалиться, — Леголас обнял его за могучие плечи. — Подумай… Подумай лучше о своем Эресторе, как он тебя любит, и как ты любишь его, как вы оба любите друг друга… — Леголас смутился, сообразив, что болтает какую-то чепуху, — но чепуха эта, похоже, возымела действие на размякшего Глорфинделя.
— Скажешь тоже — любит, — пожаловался он голосом, дрожащим от сдерживаемых слез. — Не любит он меня, а мучает! Извел совсем. Что ни сделаю, что ни скажу — всё ему не так! Я уж не знаю, как ему угодить, — кругом неправильно получается. Понять не могу, чего ему от меня надо-то, — Глорфиндель помолчал. — Вот и Эктелион был такой же… обидчивый больно. Думал я, хоть после этого самого… ну… сам знаешь… после смерти помиримся. Да разве ж к нему подступишься? Не пожелал со мною возвращаться — и всё тут. Как не затосковать? Иной раз гляжу на Эрика — и Эктелион вдруг увидится. Прямо как кольнет вот тут, — Глорфиндель постучал себя по широкой груди. — Эрик, ясное дело, сердится, спрашивает, что это со мной, — а я, понимаешь, и сказать ничего не могу… — Глорфиндель помотал большой головой, словно силился выкинуть из нее печальные мысли. — Ну, бывай, Трандуилион. Историю я тебе как-нибудь потом дорасскажу, уж не обижайся. Надо поскорей клубники насобирать — а то Эрик осерчает, что долго не иду…
Хлопнув себя по коленям, Глорфиндель хотел было встать, но Леголас его удержал.
— Подожди, Глорфиндель! Они еще не успели! — выкрикнул Леголас — и прикусил язык.
Глорфиндель удивленно поднял широкие золотистые брови.
— Кто не успел?
Леголас готов был провалиться сквозь землю.
— Я! Я не успел, — быстро проговорил он. — Я не успел сказать тебе… сказать, что… я тебя люблю.
— Так и я тебя люблю, Трандуилион, — рассмеялся Глорфиндель. Он потрепал Леголаса по волосам и снова попытался встать — но Леголас, опасаясь, что близнецы еще не успели улизнуть с клубничных грядок, повис у Глорфинделя на шее.
— Нет! Ты… меня не понял. Я хотел сказать, что я… в тебя… влюблен, — ошеломленный Глорфиндель плюхнулся обратно на пень. Леголас, довольный произведенным эффектом, продолжил уже с большим вдохновением: — Ты так проникновенно рассказывал о своей любви, Глорфиндель! Твои слова поразили меня в самое сердце. Я понял, что ты не только великий воин и верный друг, но еще и мужчина, способный на самые глубокие чувства. И как только я понял это, я сразу же… мгновенно… в тебя влюбился. Вот, — Леголас осторожно взглянул на Глорфинделя, проверяя, как тот воспринял это потрясающее известие.
Глорфиндель густо покраснел.
— Ничего себе ты загнул, Трандуилион, — вымолвил он наконец. — Я того… Это самое… Я, пожалуй, пойду, — донельзя смущенный, он отодвинулся от Леголаса, который после любовного признания вдруг увиделся Глорфинделю до невозможности соблазнительным — в одной только тоненькой простынке, соскользнувшей с плеча. И что за блажь нашла на зеленолесского принца — признаваться ему в любви с утра пораньше? Еще и целоваться полезет, упаси Эру, — а Глорфиндель (опять-таки упаси Эру) не сможет удержаться…
— Нет уж, — сказал Глорфиндель скорее самому себе, чем Леголасу. — Эрик и без того ревнует меня к каждой, прости Валар, заднице — уж и не присунешь никому лишний раз. Уж больно он у меня психо… чувствительный. Лучше пойду я отсюда от греха подальше, — Глорфиндель вновь начал подниматься — и Леголас понял, что ему не обойтись без решительных действий.
Он обвил шею Глорфинделя обеими руками, закинул ногу ему на колени и, боясь упустить момент, влепил ему смачный мокрый поцелуй. Глорфиндель протестующе замычал. Он попытался деликатно отцепить от себя нахального принца, но в результате лишь стянул с него простынку. Простынка соскользнула на землю, и под руками Глорфинделя оказались упругие Леголасовы ягодицы. Сам того не осознавая, Глорфиндель сжал их.
