Было около двух часов ночи, когда я услышал странное шевеление и насторожился. Кто-то крадучись покинул дом. Скрипнула половица на пороге, едва слышно щелкнул замок… и хрупкая девичья фигурка неслышно подкралась к патрульной машине Чарли.

Слабый «Пи-ик» — сигнализация отключена. Как только я понял, что Белла собирается делать, я уже не мог оставаться на своем месте. Через секунду я оказался рядом с ней.

— Изабелла, что ты задумала? – негромко спросил я, кладя ладони ей на плечи.

Она вздрогнула, выругалась, и попыталась меня ударить.

— Эдвард! – завопила она слишком громко, чтобы Чарли мог не услышать. Но в доме было по-прежнему тихо и темно. Чарли слишком крепко спал. – Отстань немедленно, убирайся, слышишь?!

Я осторожно обнял ее и прижал к себе – раньше это ее успокаивало. Я ожидал, что она будет сопротивляться, попытается ударить меня или поцарапать, и я был удивлен тем, как она неожиданно обмякла и расслабилась.

— Эдвард, — пробормотала она едва слышно. В ее голосе было столько грусти, столько боли… Я хотел бы посмотреть в ее глаза и убедиться, что они столь же искренни, но боялся отпустить ее хоть на миг, чтобы не разрушить этот волшебный момент, неведомо как попавший в мутное настоящее из счастливого прошлого.

Я слышал, как ее дыхание участилось, сердце забилось быстрее, пальцы задрожали. Она всхлипнула раз, другой, а через минуту моя рубашка уже была насквозь мокрой от слез. Я осторожно погладил Беллу по волосам, не выпуская из объятий.

Постепенно она успокаивалась, но от меня так и не отстранилась. Когда эмоции полностью исчерпались, и я заметил, что Белла начинает замерзать, я подхватил ее на руки, запрыгнул на карниз, открыл окно ее спальни и пробрался вовнутрь. Я уложил ее на кровать, помог снять обувь и укутал одеялом.

— Все будет хорошо, — прошептал я ей, когда она уютно устроилась в своей кровати и закрыла глаза, собираясь заснуть.

— Да, — так же шепотом ответила она, прижимая к своему горячему лбу мою холодную ладонь. – Я продержусь еще неделю. Я смогу.

Через неделю выпускной.

Хотя отношения наши немного наладились, я так и не сумел сказать Белле, что ее обращение в вампира теперь попросту невозможно.

Проблема в том, что во время перевоплощения весь организм изменяется – каждая клетка умирает и перерождается заново, в новой форме. Превращается все – кроме нервной системы. Она не отмирает, а разрастается в несколько раз. Все рецепторы становятся более чувствительными, мозг работает быстрее, хотя практически невозможно преодолеть привычку думать с человеческой скоростью, а вот все болезни нервной системы… они усугубляются. Это единственное, пожалуй, что не может вылечить наш яд. Все это, конечно, не слишком глубоко изучено, но кое-какой информацией мы располагаем.

Мне было плохо оттого, что время наше ограничено, но в то же время я был счастлив, что в жизни моей все же было место свету. Мы уйдем вместе, если уж Белле суждено уйти. И все, на что я надеюсь – так это на то, что Карлайл прав в своей теории о бессмертии души, даже нашей. Возможно, когда наши тела сгорят, наши души продолжат любить друг друга.

Я затруднялся определить, прогрессировала ли ее странная болезнь. Белла то раздражалась, то впадала в апатию, то кричала от боли. Карлайл снабдил нас достаточным количеством обезболивающих и нейролептиков, но новостей от него пока не было. В глубине души я все еще надеялся, что все обойдется. Нам с трудом удавалось скрывать от Чарли плачевное положение Беллы… я не совсем понимал для чего мы это делаем. Эта правда была не менее печальной, чем та, которую мы планировали раньше, но она не касалась специфики нашей семьи. Если Белла… умрет – я едва не подавился, произнеся это даже мысленно – виновата будет болезнь, наша тайна не будет открыта. Чарли имеет право знать правду.

Но желание Беллы для меня – закон.

Карлайл

Мы с Эсме без устали общались с опытными невропатологами и психиатрами, пытаясь найти ответ на вопрос о том, что мешает Белле быть счастливой. И если нескольким симптомам можно было найти объяснение, то всем сразу – увы, нет. Самое странное – что обследования ничего не показывают. Абсолютно ничего. Белла как будто совершенно здоровый человек. На первых томограммах после аварии было видно небольшое сотрясение мозга, но динамика выздоровления была абсолютно обычной.

Другая странность – это нечувствительность Беллы к препаратам. То есть даже не так – она была к ним нечувствительна во время ее странных «приступов», а во все остальное время они действовали нормально. Ну, может, чуть слабее, чем на любого другого человека, но действовали.

Но что удивляло меня больше всего – так это отношение Беллы к происходящему. Она как будто не понимала, насколько все это серьезно. Я видел, что она бывает раздражена и подавлена, но не было никакой причины думать, что это из-за нерадужных перспектив. Ей было неприятно терпеть боль – и это ее раздражало. У нее были вспышки ярости и даже агрессии, но направлены они были на тех, кто ее окружал в тот момент, а не на собственную болезнь и злую судьбу.

Мне казалось, что именно в последнем кроется ответ на вопрос. Возможно, Белла знает, что с ней происходит, но по какой-то причине нам не говорит. Мы уже выяснили, что это не наркотики, но тогда что? Оставался еще вариант – симуляция, но… но мне почему-то не верилось в это. Джаспер подтвердил, что ее эмоции натуральные. Мы все знали, что ему тяжело находиться рядом с душевнобольными, он не мог регулировать их настроение. Но Беллу он чувствовал хорошо, и иногда даже мог немного успокоить, но не всегда ему это удавалось.

Еще один странный момент во всей истории – поведение Элис. Это меня удивляло и возмущало одновременно – ведь они были подругами! Но Элис была спокойна и весела, как обычно, и твердила, что это, скорее всего, обычная болезнь, которая сама пройдет. Ее видения о будущем никак не изменились, и это странно. Значит ли это, что от нас ничего не зависит, и мы ничего не можем сделать?

Я, конечно, понимаю, что после некоторых событий Элис стала осторожнее относиться к своему дару, но она была убедительна в своих словах. Она не могла сказать, что это за болезнь. Элис не видела, каким образом Белла излечится от нее. Она упрямо твердила, что Беллу нужно оставить в покое на некоторое время или же обратить – тогда ей станет лучше.

Не то, чтобы я не доверял Элис, просто… мой личный опыт был против последнего решения. Нельзя обращать таких больных. Нам оставалось только ждать, пока что-нибудь прояснится.

На вечеринке по поводу выпускного Белла была в приподнятом настроении, что весьма удивило меня. Она явно была слаба, и нервное напряжение было таким же сильным, но хорошее настроение помогало ей держать себя в руках.

Они с Эдвардом сидели поодаль от всех, обнявшись и тихонько о чем-то переговариваясь. С одной стороны, я был рад, что у них все наладилось, с другой стороны… это была не та судьба, которой я желал своему Эдварду.

Заметив мой пристальный взгляд, он поднялся, шепнул что-то Белле, и приблизился.

— Белла сегодня в хорошем настроении, — заметил я, делая вид, что отпиваю коктейль.

Эдвард помрачнел и посмотрел на меня виновато.

— Она рада, что сегодня последний день и больше не придется терпеть. Завтра утром мы уезжаем «в колледж на Аляску».

Я удивился, потому что этот вопрос казался закрытым еще несколько дней назад, а потом испугался. Я не знал, чего еще можно ожидать от влюбленного Эдварда.

— Зачем? Ты же не собираешься…

— Не собираюсь, — злобно огрызнулся Эдвард. – Но я так и не сказал ей. Она все еще верит в наше обещание.

Я кивнул понимающе. Я не хотел сыпать ему соль на рану, не хотел упрекать. Я и сам боялся увидеть реакцию Беллы. Ведь мы ей пообещали, а она поверила.

— Вы можете не уезжать, — сказал я. — Пусть Чарли и остальные думают, что вы на Аляске, а сами будете здесь, в нашем доме. Здесь Беллу никто не обнаружит. И здесь все-таки теплее. Она ведь любит тепло.