В другой баночке оказалась чистая ключевая вода. Вот таким был обед: скромным и питательным. Георг почувствовал, что сыт по горло, а желудок между тем совершенно не обременен. Очень полезное качество такой пищи. Пригодилась бы и в быту, не только в полете. Язвенникам, например... Да мало ли кому. Кришнаиты были бы в восторге. Но Георг не кришнаит и очень скоро ему захочется обычного мяса, пусть не столь полезного, зато вкусного. Его тело любило мясо.
Он распростерся на мягкой лежанке и вдруг обнаружил, что его тело, налившееся чудесной силой, захотело плоти. Его тело намекнуло разуму, что на соседнем диване, между прочим, лежит женщина, которая только притворяется мужчиной, а на самом деле... Разум проигнорировал плотские намеки. Разум скорбел о потере любимой, но тешил себя надеждой на чудо. Может быть, она жива?
- Слушай, Владлен, - сказал Георг, лежа на своем диване и глядя в потолок, где под прозрачными плитками пластика теплился мягкий янтарный свет, как раз для отдыха. - А ты знаешь, сколько времени понадобится, чтобы долететь хотя бы до ближайшей звезды?
- Понятия не имею... - ответил тот, уткнувшись носом в стенку, потом перевернулся на спину и с шоферской смекалкой сказал: - А вообще-то, смотря с какой скоростью лететь.
- Если лететь со скоростью света, - сказал Георг, приподнимаясь на локте, - что невозможно из-за увеличения до бесконечности всех величин корабля, то до ближайшей звезды - Альфы Центавра - мы доберемся примерно за четыре года по земному времени, то есть на Земле пройдет четыре года. На корабле, согласно релятивистскому эффекту, этот срок значительно сократится, не знаю на сколько, но, думаю, что не намного. Вряд ли эта баржа сможет развить субсветовую скорость. Если только это не замаскированный дворец Цирцеи, где время течет медленно - день за год. Я не знаю, сколько парсеков составляет расстояние от Земли до Гаммы Водолея, но, по-видимому, лететь нам придется очень и очень долго. Всю нашу оставшуюся жизнь.
- Не может этого быть, - сказал Владлен, ворочаясь на своем диване. Мне четко сообщили - прибудем к утру. Они еще особо подчеркнули, что важно прибыть на планету к раннему утру, когда только занимается заря. Заря новой жизни, сказал джентри. Это, говорит, явится своеобразным символом для переселенцев...
- Что?! - Георг вскочил и сел. - К какому еще утру? К утру по корабельному времени или к утру на планете? Ты что, разве не понимаешь разницы!
- Тьфу, черт! - тоже приподнялся Владлен с совершенно обалделым видом. - Как это я не подумал. Утро и утро... Но все-таки у меня сложилось впечатление, что речь идет о быстром прибытии. Я это чувствовал. Он же со мной не языком говорил, а картинки показывал. Как в кино.
- Хорошенькое будет кино, если мы в этом склепе проведем всю жизнь. Георг медленно улегся и постарался уснуть.
Напарник тоже долго лежал молча, потом спросил с надеждой в голосе:
- Георгий, может, ты ошибаешься? Ты все-таки художник, а не этот... астроном. Откуда ты знаешь про все эти суп... световые скорости и всякие там эффекты?
- Откуда? - отозвался Георг и усмехнулся. - Хм! Да я даже лекцию читал по астрономии...
- Про что лекция-то?
Георг повернулся на спину, заложил руки за голову по своей обычной привычке.
- Видишь ли, если бы не моя полная неспособность к математике, я, наверное бы, пошел в астрономы. Этим увлечением я обязан своему папане. Он любил астрономию, даже пятерку по ней имел в аттестате, я, кстати, тоже...
Моей настольной книгой с раннего, чуть ли не ползункового возраста была книга Перельмана "Занимательная астрономия". Когда я еще не умел читать, я ее просто листал, разглядывая картинки. Осилив грамоту, стал изучать свою книгу, как ревностный христианин читает Библию. С каждым годом она становилась мне все понятнее, но таинственная притягательная сила ее не ослабевала. Позже я стал срисовывать с книги лунные кратеры, разные графики и диаграммы, как то: строение и сравнительные размеры планет Солнечной системы, сколько весил бы человек на различных планетах и прочая. Потом принялся за чертежи ракет. И вот, дошло до того, что однажды я прочитал свою первую - она же и последняя - лекцию по астрономии.
Напротив нашего дома, когда я жил еще на Урале, в городе Серпо-Молотове, и было мне 15 лет, располагалась детская площадка. Формально она принадлежала школе, в которой учились дети с отставанием в умственном развитии. Короче, УО, как говорил еще Иван Семенов. УО-школа находилась в конце квартала, а здесь у них был своего рода летний пионерский лагерь в городе. Но бывало, что не только пацаны собирались здесь со всех окрестных домов, но и взрослые, в основном пенсионеры, послушать лекцию о международном положении, которое, как всегда в ту эпоху, было напряженным. В общем, отдыхали все, кому некуда было податься, даже иногда сами хозяева площадки - уошники.
Однажды их, УО, руководительница прознала о моем увлечении астрономией. Как прознала, не ведаю. Впрочем, мы, всей улицей ошивались на этой площадке с утра до вечера, так что узнать увлечения мальчишек, не составляло труда для опытного педагога. В те годы мы не прятались по подвалам, не нюхали клей... В те годы каждый из нас чем-нибудь увлекался дельным. Юрка Конев занимался спортом, Саня Тимкин, по прозвищу химик, соответственно увлекался химией, формулы так и отскакивали от его зубов. Потом мы увлеклись самолетным и ракетным моделизмом. И как общее увлечение середины века радиоконструирование.
Короче, предложила она мне прочесть лекцию по астрономии и космонавтике. Космонавтика тогда была царицей прикладных наук. Вот так, не больше и не меньше - лекцию. Мне, пятнадцатилетнему мальчишке. Я, естественно, согласился и побежал домой приуготовляться к сей важной миссии. Собственно, готовиться тут особо и не было нужды. Я знал азы астрономии назубок, а большего им, УО-школьникам, и не надо. Я извлек из своей заветной коричневой папки давнишний чертеж какой-то кривобокой ракеты с двигателем на жидком топливе - тоже, знаешь, азы ракетостроения - и побежал обратно на площадку.
Начинался прекрасный летний день, никого из приятелей еще во дворе не было, кроме моих слушателей. Они сидели на лавочках вокруг большого деревянного стола с изрезанной нашими ножами столешницей. Было их человек до десяти, все как близнецы-братья-сестры: круглые мордочки, тугие шелушащиеся щеки, слюнявые рты, растянутые вечной счастливой улыбкой, маленькие поросячьи глазки с красноватыми веками почти без ресниц. Они были на одно лицо.