Нельзя сказать, что стойкое презрение принца распространялось на все вещи. Он мог понять горячие взгляды в сторону прекрасных картин художников или музыкальных инструментов, выполненных вручную, с невидимыми глазу неточностями, которые можно было почувствовать руками спустя долгое время обладания и отнестись к этому с теплой лаской.

Парень с тоской вспомнил о своем фортепьяно. Сможет ли он еще хоть раз прикоснуться к обожаемому подарку матери (вот уж действительно вещь, достойная обожания и любых денег). О том, что ему безумно хочется увидеть маму, он старался не думать.

В одной из соцсетей, где ребята зарегистрировались, стараясь избежать удивленных, если не шокированных взглядов одноклассников, впервые услышавших, что они не состоят ни в одной, принц прочел довольно простую фразу — «Самые дорогие в жизни вещи это не вещи».

Конечно, он мог легко согласиться, что семья, друзья и здоровье действительно важные для каждого человека понятия. И само собой, что такое барахло, как модный телефон, по сути железная коробка, коих производится тысячи и миллионы безликим отцом индустрии и коммерциализма, никак не может претендовать на высокую оценку.

Но разве можно сравнить предмет, выполненный руками мастера, без использования шаблонов и форм, впитавший множество часов его жизни вместе с его зрением, потом, заботой и любовью, с металлической коробкой, выбитой автоматикой на станке?

Другое изречение, пришедшее Азулу на ум, при виде того, как парень получает заветную коробочку на кассе, звучало как «вложить всю душу». Ведь что-то оно должно было значить.

Интересно, что бы почувствовал мастер Огалисм Тейтис, решись Азул взять гвоздь и прочертить по идеально гладкой поверхности рояля полосу, зная, что на этот инструмент ушло три года жизни?

Сначала мастер выбирал подходящую древесину, затем, становясь плотником, тщательно вытачивал корпус: шлифовал, затирал неровности, обрабатывал «тело» будущего инструмента со всей тщательностью и осторожностью десятками растворов, созданных собственноручно. Покрывал краской в несколько слоев, лакировал и снова полировал. Принимался за «душу», натягивая струны, устанавливая клавиши и педали, отлаживая долгими часами.

Азул знал о процессе поверхностно и даже не мог предположить, сколько важных шагов он пропустил. Но решись он испортить предмет искусства… нет, такое сложно было даже помыслить. Рука бы ни за что не поднялась.

Но то, что ценили поколения землян начала двадцать первого века, нагоняло печаль…

— Я закончила, идем? — Рин наконец высказала свое мнение о жевательной резинке и они смогли двинуться дальше.

Если Азул переживал не самые приятные минуты, то Рин, кажется, наслаждалась вовсю. Они заглянули лишь в книжный, чтобы приобрести несколько тетрадей, которых вечно не хватало редактору школьной газеты, перед началом сеанса детского мультфильма о маленьких желтых человечках. Просмотрев программку, Азул удостоверился, что ничего стоящего, что могло бы порадовать искушенный вкус, нет и в помине, и потому уступил девчонке. Видя, как она обрадовалась и заулыбалась, он решил, что принял не самое неудачное решение.

Так он полагал до того момента, пока не начался сногсшибательный мультфильм.

Весь зал дружно хохотал, глядя, как доисторическое животное погибло из-за миньонов — маленьких желтых существ. Дальше Азул прекратил следить за сюжетом, надеясь, что это продлится недолго, и бросил взгляд на Рин.

Подруга — Азул в полной мере мог назвать девочку именно так, хотя бы потому, что проводил с ней массу времени, — вечно таскала его за собой помимо его воли. Приходилось следовать, скрипя зубами, а все из-за известного придурка-фризийца, вечно влипающего в неприятности. Он даже не заметил, как привык и стал сопровождать старосту без лишних напоминаний. Еще они виделись на занятиях по кюдо, где имрахец милостиво принимал помощь девочки.

Сегодня она выглядела совсем по другому: короткие джинсовые шорты, зеленая майка с острым вырезом, легкая темная курточка поверх, высокие гольфы и ободок с темным бантиком, сдерживающий завитые крупными локонами волосы, очки в темно-красной оправе — очень стильно, оценил Азул.

Носила ли Рин душу Санары, Азул не знал, и никак не мог понять, обрадовался бы он этому или нет. Он все же признавал с неохотой, что девочка ему симпатична, и он, пожалуй, был бы не прочь общаться с ней и дальше.

Имела ли природа его интереса романтические порывы или нет, имрахец не мог сказать. Раньше его никогда не интересовал противоположный пол. Он всегда был слишком занят, чтобы обращать внимание на подобные глупости. Затем этот отбор и Прайм, где его окружала мужская компания. Единственная девочка, о которой он имел представление, была мерзкая Санара, дурачившая их в образе мальчишки целый год(!), так что его мнение о хрупких созданиях нисколечко не улучшилось и интереса нисколько не вызывало. Скорее, он мог описать собственные ощущения, как раздражение.

На Рин он реагировал точно так же, но вот неприятные чувства улеглись.

Рин можно было уважать. Она не ныла, не лгала, не боялась и не стеснялась. Усердно работала и могла принимать решения самостоятельно, пока ее нерешительные сверстницы жались в сторонке. Она помогала ему в кюдо и нисколечко не кичилась этим, лишь изредка позволяя себе незлобно подтрунивать над принцем. Пожалуй, с ней можно было иметь дело. Но было ли это той самой влюбленностью, о которой говорят старшие и настаивают, что возраст для этого самый подходящий, Азул затруднялся ответить.

Он решил, что слишком серьезно об этом не стоит задумываться. Во-первых, вопрос не такой уж и важный — принц не идет на поводу у сиюминутных желаний и симпатий, принц руководствуется трезвым расчетом и долгом. Однажды ему подыщут подходящую во всех отношениях партию и он обзаведется супругой. В худшем варианте. В лучшем — он станет Императором и подобные проблемы и вовсе обойдут его стороной.

Наконец пытка закончилась и в зале загорелся свет.

— Как тебе фильм? — оживленно поинтересовалась Рин, стоило им оказаться в одной линии на выходе из зала.

— Сама догадаешься? — с преувеличенным недовольством спросил Азул.

— Вредина, — шикнула на него девочка и неожиданно взяла за руку.

Азул удивился, но жест не был неприятным, поэтому он не протестовал, ведя Рин на выход из кинотеатра.

— Давай прогуляемся?

— О`кей.

— Куда бы ты хотел сходить?

— Предложения есть?

— Можем сходить на набережную.

— Слишком ветрено, — благоразумно рассудил блондин, чья укладка не справилась бы с веселым ветром.

— Хочешь, поедим мороженого в уличном кафе?

— От сахара портятся зубы.

И вкус был неприятным, о чем Азул решил промолчать, зная, как любят его все подростки схожего возраста.

— Тебе не угодишь, — выдохнула Рин с упреком.

— Пляжем и мороженым? — вопросительно поднял он бровь.

— Нет, — ответили оба в один голос и прыснули со смеху.

— Ладно, — вновь обрела Рин боевой настрой. — Опиши мне место, где бы ты хотел оказаться.

-Там должно быть красиво, — не задумавшись, выдвинул требования Азул, словно только и ждал предлога поделиться собственными предпочтениями. — Тихо и спокойно.

— А в каких храмах Камакуры ты уже побывал? — спросила Рин после минутного раздумья.