«Дорогая леди Латимер!
Во-первых, примите мои самые искренние извинения за то, что я долго не возвращал Вашу вещь. Я намеренно тянул время, потому что хотел привезти ожерелье лично, но не решился из страха, вдруг Вы сочтете меня слишком дерзким. Мне казалось, что я ношу на себе кусочек Вас, что, впрочем, было слабым утешением. Господь свидетель, я придумываю всевозможные предлоги, лишь бы увидеть Вас! Но боюсь, что при виде Вашего милого лица я не удержу в себе любовного чувства, которое глубоко укоренилось во мне, незримо вырастая и расцветая. Я боялся, что Вы выставите меня вон. Я до сих пор боюсь этого. Нет для меня более огорчительной вещи, чем знать о планах короля… он часто упоминает о своем желании женить меня на Вашей милой Маргарет. Если он прикажет, я подчинюсь, но буду самым несчастным человеком на свете. Его же намерения касательно Вас, слухи о которых носятся по дворцу, как щебет стаи скворцов, ввергают меня в пучину отчаяния, и я молю небо об одном: чтобы его внимание обратилось на другую женщину.
Вы никогда не давали мне повода считать, что мои чувства взаимны, но мне необходимо было признаться, ибо в противном случае я бы прожил жизнь, сознавая, что не был откровенен с единственной женщиной, которая по-настоящему тронула мое сердце. Я должен видеть Вас, иначе, боюсь, скоро совсем истаю. Прошу Вас исполнить мое единственное желание. Я жду Вашего слова.
Остаюсь навсегда Вашим скромным слугой —
Томас Сеймур».
Катерина глубоко вздохнула и долго стояла не двигаясь. Она слышала, как громко бьется ее сердце, кончики пальцев подрагивали, сосало под ложечкой, подгибались колени. Еще один вздох слетел с ее губ. Катерина не узнавала себя. В коридоре послышались шаги; прежде чем она успела понять, что делает, скомкала письмо и бросила его в огонь. Она наблюдала, как бумага загорается, чернеет, последние клочья подлетают вверх…
* * *
– Что там? – спросила кухарка, когда Джетро с трудом поставил на кухонный стол тяжелый ящик.
– Из дворца, для леди Латимер. Пахнет рыбой, – ответил он.
– Так открой, – сказала Дот, отвлекаясь от своего занятия – она плавила огарки свечей и разливала воск в формы. Когда она повернулась, горячий воск из горшка капнул на пол; на каменной плите тут же застыли белые пятна. Дот шепотом отругала себя за неуклюжесть.
– Дот! – рявкнула кухарка. – Очнись и прибери за собой!
Дот взяла нож и опустилась на корточки. Она отскребала воск ножом, стараясь не слушать, как кухонные работники прохаживаются на ее счет.
– У нее все из рук валится, – прищурившись, заметил тот, кто ощипывал гуся.
Дот показала ему язык. Воск легко отскребался ножом. Она сложила кусочки обратно в горшок, который оставила на полке для торговца свечами.
С ящика сбили крышку; в нем оказались устрицы, упакованные в стружку и лед. От устриц пряно пахло. «Наверное, морем», – подумала Дот. Она никогда не видела моря, но с тех пор, как услышала историю о Тристане и Изольде, которые полюбили друг друга на борту корабля, мысли о море не покидали ее. Стоя на берегу Темзы, она слушала крики чаек и старалась представить, каково это, когда вокруг тебя, куда ни посмотри, одна вода… И все же ей не удалось как следует представить себе эту картину.
– Господи, что же мне с ними делать? – Кухарка всплеснула руками.
– Наверное, хозяйка опять пошлет все в приход Святого Варфоломея, чтобы их раздали бедным, – предположил дворецкий Казинс. – Она дала мне целебные мази, чтобы я туда передал… Там, кажется, свирепствует цинга. Возьмите, сколько успеете приготовить, а остальные устрицы я тоже захвачу для прихожан… Джетро, помоги мне!
– Часть я потушу в пятницу, а остальные можете забрать. – Кухарка вынула из ящика раковины и бросила в таз. Дот взяла одну в руки. Она была шершавая и холодная.
– Положи на место! – рявкнула кухарка. – Иначе все рассыплешь! – Она бросила устрицу на блюдо. – Ну, а как же остальные подарки из дворца, Казинс? – спросила кухарка, понизив голос. – Думаешь, король в самом деле хочет…
– Заниматься домыслами – не наше дело, – уклончиво ответил Казинс.
– Но нам надо подумать о хлебе насущном. Если хозяйка выйдет замуж за короля, этот дом наверняка прикажут закрыть.
– Леди Латимер не допустит, чтобы мы голодали, – возразил Казинс. – Она о нас позаботится. Она не из тех, кто бросает людей в нужде.
– И то верно, – согласилась кухарка.
– А я все же пустил слух, что ищу себе новое место, – сообщил парень, ощипывающий гуся в окружении целого облака перьев. – Буфетчик в Бермондси-Корт сказал, что им нужен работник на кухню. Уж лучше мыть горшки, чем стоять в очереди за подаянием, как эти бедняки в приходе Святого Варфоломея…
– Не выйдет она за короля, – вмешалась Дот. – Слухи это и больше ничего. Король всем дарит подарки, не только ей. – Дот прекрасно знала, что обычные дамы, пусть даже и такие знатные, как леди Латимер, не становятся королевами; так бывает только в сказках.
– А ты-то что болтаешь, Дороти Фонтен? Весь Лондон только и говорит о том, что наша хозяйка выйдет за короля. Выходит, все ошибаются, одна ты права! – презрительно процедил он, сплевывая перышко с губы.
– Говорят и о других, например об Анне Бассет, – возразила Дот. – А по-моему, через год-другой наша хозяйка выйдет за какого-нибудь лорда, и мы глазом морг нуть не успеем, как окажемся в каком-нибудь захолустье. – Подойдя к двери, она заключила: – А мне все едино, лишь бы не Снейп! – и выскользнула во двор. Ей хотелось недолго побыть одной. Она села на перевернутое ведро, закрыла глаза, подставляя лицо солнцу, и прислонилась к теплой кирпичной стене. Как ни странно, никто из слуг не говорит о будущей свадьбе Мег. Все слишком заняты сплетнями о том, что леди Латимер станет королевой, как будто все уже решено и скреплено печатью.
Что-то происходит – это несомненно. Паж Сеймура часто приезжает к ним; Сеймур и Катерина переписываются, иногда обмениваются письмами по три-четыре раза за день. Дот считала, что они ведут переговоры о свадьбе, хотя сколько можно готовиться к свадьбе? А сегодня приехал и сам Сеймур, во всяком случае, Дот решила, что это он, потому что его паж, которого она увидит, если приоткроет глаза, слоняется у конюшни и с шумом хлебает из стаканчика пиво. Паж тот же самый, что доставляет письма. Она мельком видела и его хозяина; тот спешивался с красивой лошади, красновато-коричневой и блестящей, как каштан, с длинной завитой гривой и копытами, начищенными до блеска. Лица гостя она не разглядела, но заметила, что он разодет в бархат и меха. Их так много, хватило бы, чтобы укутать королевский фрегат, а его панталоны белее снега… Дот невольно пожалела служанку, которой приходится постоянно следить за их чистотой.
– Дот, я тебя ищу! – К ней по двору шла Мег; она несла на руках Крепыша. – Ты сгоришь, если будешь вот так сидеть на солнце!
– Подумаешь! Кому нужна лилейная кожа, когда на солнышке так хорошо, – ответила Дот.
– Но у тебя веснушки на носу, – с ужасом замечает Мег. – Все решат, что ты неотесанная…
– Да мне все равно, что обо мне подумают… и потом, я ведь и есть неотесанная, – засмеялась Дот.
– Нет, Дот, я так не считаю.
– Ну, уж меня по ошибке никто не примет за леди.
– Дот, пойдем со мной. Я хочу убежать от матушкиного гостя. – Мег понизила голос: – Это он!
– Только ненадолго. У меня еще дел полно!
Дот подоткнула юбки и побежала к садовой калитке, крича на бегу:
– Кто последний, с того штраф!
Щенок побежал за ней, возбужденно лая. Мег не поспевала за ними; ей мешало платье из тяжелой парчи, совсем не предназначенное для бега. В саду прохладно; под деревьями тень. Лепестки цветов похожи на толстый ковер. Дот сбросила чепец, нагнулась и набрала полные руки цветов, подбросила в воздух. Цветы упали на нее. Она смотрит, как кружат белые лепестки, потом тряхнула головой, и ее волосы упали на плечи.
