Вот какой, Армилла.
Король Миллон, мой старший брат, который
Мне дорог нежно, с отроческих лет
Любил охоту. Никаких других
Он не искал забав. Зато на ловле
Он был неутомим и рассуждал
Лишь о конях, о соколах, о луках,
О гончих псах. И вот, тому три года –
Ужасный день! – однажды он стрелял
Перепелов и зайцев в темной чаще.
Вдруг видит – дуб, на дубе – черный Ворон.
Хватает лук и, наложив стрелу,
Пронзает Ворона. Под этим дубом
Прекрасная гробница возвышалась,
Из мрамора чудесной белизны.
На эту белоснежную плиту,
Служившую надгробьем, черный Ворон
Упал и, трепеща, ее забрызгал
Багряной кровью, и расстался с жизнью.
Лес содрогнулся. Грянул жуткий гром,
И вдруг мы видим – из пещеры ближней
Навстречу нам выходит Людоед,
Которому был посвящен тот Ворон.
О боже, что за зрелище! Он ростом
Был великан; глаза огнем сверкали;
Лицо – как ночь; разинутая пасть
Оскалилась кабаньими клыками
И капала тягучею слюной,
Зеленой и кровавой. Он сказал:
«Миллон, Миллон, тебя я проклинаю!» –
И страшным голосом проговорил
Заклятие. Я слышу, как сейчас:
«Когда ты не отыщешь на земле
Красавицу, которая была бы
Бела, как мрамор этого надгробья,
Ала, как эта воронова кровь,
Черна и волосами, и бровями,
Как перья Ворона, молю Плутона,
Чтоб ты погиб в терзаньях и в тоске».
Так он сказал и скрылся. И – о чудо! –
Мой брат, уставя взор на эту птицу,
На эту кровь, на этот мрамор, словно
Заворожен, в тревоге, в исступленье,
Уйти оттуда не хотел. Мы силой
Его вернули во дворец. С тех пор
Советы, просьбы, уговоры, хитрость –
Все было тщетно. Вздохи и рыданья,
Тоска без меры – брата моего,
Возлюбленного брата убивают.
Безумный, он шагает по дворцу
И повторяет: «Кто мне раздобудет
Красавицу, чьи волосы и брови
Черны, как эти вороновы перья.
Которая ала, как кровь его,
Бела, как этот мрамор, на котором
Рассталась с жизнью роковая птица?»
