– Обычную! Холера! Польскую национальную полицию!

– Так отмени вызов. Видишь же, что я жива.

– А где Оля? – крикнула Аська, врываясь в мою комнату. – Ее нигде нет! Где Оля?

– Оля? – переспросила я тихо, и тут до меня дошло. Где Оля?

– Оля! – звала Аська, мечась по дому. – Оля! Ты о ней забыла? Холера! Забыла о ней?

– Оля! – Я кинулась вслед за ней.

Мы посмотрели в ванной, в гостевой комнате, в старой спальне моих родителей, но ребенка нигде не было. Наконец, осталась только кухня, но она была заперта, потому вряд ли бы малышка могла туда зайти. Иоанна открыла двери и ахнула. В этот самый момент в дом ворвались двое полицейских.

– Что здесь происходит? Кто кричал? – заорал один из них.

– Вы вызывали полицию? – спросил второй.

Я стояла в дверях кухни, а Иоанна пыталась пройти вглубь по полу, покрытому осколками тарелок, стаканов, рассыпанной кашей и макаронами. Там было все – и джемы, которые еще мама закатывала, и разлитый смородиновый сок, и запасы риса, каш и других продуктов, которые я уже столько лет не использовала. Я огляделась. Нигде и следа Оли. Вернее, повсюду ее следы, а ее самой не видно.

– Оля! Ау! Ты где? – выкрикивала Иоанна, осторожно ступая по полу, чтобы не поскользнуться. Она старалась не наступать на осколки стекла, которые могли проколоть обувь и впиться в подошву или стопу.

– Оля! Оля, ты где?

– Оля, ау!

– Олька, отзовись! – вопила я, стоя в дверях кухни.

Полицейские заглядывали внутрь из-за моего плеча.

– Кого вы ищете? Мы можем помочь? Разрешите нам войти, – нудил один у меня над ухом.

– Оля, Оля, Оля, – повторяла я, как заведенная.

Иоанна была уже на середине кухни.

– Тихо! – вдруг воскликнула она.

– Что? Оля? Оля? – повторяла я свой вопрос.

– Тихо, – шикнула Иоанна.

Как только я умолкла, полицейский номер один решил воспользоваться ситуацией.

– Попрошу вас, отойдите от двери и позвольте мне войти! – заявил он официальным тоном.

– Тихо! Заткнитесь все! – рявкнула Иоанна.

Мы замолчали, и воцарилась тишина. Аська стояла посреди кухни и прислушивалась. Через пару мгновений мы услышали тоненький писк. От осенних мышей и то шума больше. Иоанна подошла к шкафчику под мойкой, открыла его и полезла внутрь. Мы услышали крик Оли. Я видела только плечи Иоанны, которые ходили ходуном, словно она боролась с тигром. До нас доносился лишь шум и приглушенные голоса.

– Кто там? Какое-то животное? – спросил полицейский.

– Там девочка, Оля, – сообщила я ему.

– Оля, отдай мне. Немедленно! – орала Аська вглубь шкафчика. Через минуту она поднялась, держа разбитую бутылку. Ее руки и лицо были расцарапаны. Она отошла от шкафчика и сообщила с охренительно геройским видом:

– Теперь она себе хоть навредить не сможет.

Из шкафчика раздался детский плач. Я подошла и встала на колени перед открытыми дверцами.

Внутри, рядом с мусорным ведром сидела Оля. Она была такая чумазая.

– Олька! А ну быстро вылазь оттуда!

– Что это за ребенок? Пани, объясните, что здесь происходит! – начал допытываться полицейский номер один. Видимо, из них двоих он был главный.

– А может, вы от нас отцепитесь? Не видите, что творится? – рявкнула я через плечо.

– Анька, успокойся! Господа просто хотят помочь. Я сейчас им все объясню, а ты займись ребенком, – сказала мне Иоанна и повернулась к полицейским. – Уже все в порядке, прошу прощения, что я вас зря вызвала. – Она вежливо выпроводила их из кухни.

– Оля, выходи оттуда, немедленно! – потребовала я.

В ответ услышала плач.

– Оля, выходи. Иди сюда! – попросила я еще раз. Плач перешел в рев.

Попробовала вытащить мусорное ведро, но малышка вцепилась в него изо всех сил, на которые была способна.

– Оля! Выходи! – Я пыталась вытащить ведро, стоя в коленно-локтевой позиции, что не способствовало правильному дыханию.

Ничего, только плач. Наконец, я ухватила ведро покрепче и дернула его на себя. Больно ударилась головой о верхний край шкафчика, зашаталась и повалилась на спину. Мусор из ведра вывалился прямо на меня, и я начала яростно его счищать. Меня переполняла злость, а голова раскалывалась от боли.

– Ну ты и засранка! – Я собралась, влезла в шкафчик и попыталась схватить одну из брыкающихся ног. Оля яростно отбивалась, лягалась и молотила руками вслепую. Мне все же удалось схватить ее за ногу, потом я поймала вторую и наконец-то вытащила крошечное чудовище из его логова.

– Засранка мелкая, успокойся! – Я схватила ее и прижала, стараясь не давать ей махать руками. Синяки и царапины, полученные в схватке с Олей, уже начинали болеть.

– Перестань, – кричала я, а малявка продолжала брыкаться. – Оля, перестань, пожалуйста! Я все равно сильнее! Ты со мной не справишься! – пыталась я убедить ее.

Безрезультатно. У меня уже сил не хватало держать девчонку.

– Олька, успокойся!

– Сама успокойся, – услышала я у себя над головой.

– Иоанна, отвали. Без тебя обойдусь!

– Успокойся! Отпусти ребенка! Анька, слышишь? Отпусти Олю!

Я не могла разжать объятий. Оля вырывалась все слабей и слабей.

– Анька, пусти. Ты же ее покалечишь! – кричала Иоанна. Я взглянула на нее. Вид у нее был испуганный. – Пожалуйста, Аня, отпусти Олю, – просила она.

Я и сама испугалась, когда поняла, что держу малышку так крепко, что она вообще перестала двигаться. Отпустила ее, и девочка бессильно повалилась на пол. Она плакала. Господи, она плакала! Жива! Боже, жива!

– Ты сумасшедшая! – рявкнула на меня Иоанна, взяла Олю на руки и вышла из кухни.

– Прости меня, Олечка, прости, – причитала я, идя за ними в комнату. – Я не хотела тебе больно сделать!

Иоанна усадила Олю в кресло. Она нежно прижимала ее к себе и гладила. Малышка плакала все тише, иногда ее тельце сотрясалось от рыданий, а потом они вновь стихали.

– Оля, Оленька, слышишь? Прости меня, – стонала я, стоя на коленях на ковре, и гладила Олю по маленьким плечикам.

– Успокойся, – жестко прервала меня Иоанна. – Тебя что, совесть мучает? Перестань, ты выглядишь жалко. Иди, убери в кухне или себя в порядок приведи. С первого взгляда ясно, что у тебя похмелье. Займись собой, дай ребенку успокоиться.

Она была права. Я с трудом поднялась с пола и пошла в кухню. Меня мучила жажда. Вчера вечером я напилась – у Оли опять случилась истерика, а я не смогла с ней справиться.

Я заварила чаю себе и Иоанне, выпила соку и проглотила горсть аспирина. Окинула взглядом беспорядок на полу и пошла в прихожую за большим ведром и метлой. Медленно и методично начала сгребать мусор. Каждый раз, как я наклоняла голову, шум в ушах усиливался и перед глазами все плыло. Я собирала осколки посуды и стекла, остатки еды и при виде каждого большого куска содрогалась от мысли, что Оля могла им пораниться, подавиться или порезаться. Как она могла поразбивать все это, а сама остаться целой? Может, Господь наконец начал о ней заботиться? Только вот почему тогда Он привел ее в мой дом? В худшее место, куда могла попасть трехлетняя девочка, потерявшая родителей. Не знаю почему, может, потому, что я стояла на коленях на полу или из-за похмелья и мук совести, но я вдруг взглянула на ситуацию глазами Оли. Села на пол и обхватила голову руками. В этот момент в кухню вошла Иоанна.

– Малышка спит, а ты тут как? Совесть мучает? – спросила она язвительно.

– Иоанна, я худшее, что могло случиться с этим ребенком.

– Не преувеличивай, могло быть и хуже.

– Да что ты?

Она посмотрела на содержимое ведра, а потом на остатки беспорядка на полу. Взгляд задержался на моем испитом лице.

– Хотя знаешь, наверное, ты права. Если бы она осталась в больнице, по крайней мере ее жизни ничего бы не угрожало.

– Не смейся, мне сейчас не до шуток.

– А я и не шучу. Просто чудо, что она осталась цела в этой кухне.

– Да что ты? – саркастично спросила я.

Прошло несколько минут, а мы так и сидели – я на полу, обхватив голову руками, а Иоанна за столом. Держала в ладонях чашку с чаем, словно хотела согреть, хотя жидкость, наверное, давно уже остыла. Я взглянула на Иоанну снизу вверх – вид у нее был усталый. На когда-то красивом лице проступали глубокие морщины, под глазами обозначились мешки и темные круги, а голубые глаза казались серыми и тусклыми. Она выглядела старше своих пятидесяти лет.