Итак, русская идея есть идея свободно созерцающего сердца. Однако это созерцание призвано быть не только свободным, но и предметным. Ибо свобода, принципиально говоря, даётся человеку не для саморазнуздания, а для органически-творческого самооформления, не для беспредметного блуждания и произволения, а для самостоятельного нахождения предмета и пребывания в нём. Только так возникает и зреет духовная культура. Именно в этом она и состоит.

Вся жизнь русского народа могла бы быть выражена и изображена так: свободно созерцающее сердце искало и находило свой верный и достойный предмет. По-своему находило его сердце юродивого, по-своему - сердце странника и паломника, по-своему предавалось религиозному предметовидению русское отшельничество и старчество, по-своему держалось за священные традиции Православия русское старообрядчество, по-своему, совершенно по-особому вынашивала свои славные традиции русская армия, по-своему же несло тягловое служение русское крестьянство и по-своему же вынашивало русское боярство традиции русской православной государственности, по-своему утверждали своё предметное видение те русские праведники, которыми держалась русская земля... Вся история русских войн есть история самоотверженного предметного служения Богу, царю и Отечеству... Россия всегда строилась духом свободы и предметности и всегда шаталась и распадалась, как только этот дух ослабевал, как только свобода извращалась в произвол и посягание, в самодурство и насилие, как только созерцающее сердце русского человека прилеплялось к беспредметным или противопредметным содержаниям...

Такова русская идея: свободно и предметно созерцающая любовь и определяющаяся этим жизнь и культура.

Там, где русский человек жил и творил из этого акта, он духовно осуществлял своё национальное своеобразие и производил свои лучшие создания во всём: в праве и в государстве, в одинокой молитве и в общественной организации, в искусстве и в науке, в хозяйстве и в семейном быту, в церковном алтаре и на царском престоле.

Божии дары - история и природа - сделали русского человека именно таким. В этом нет его заслуги, но этим определяется его драгоценная самобытность в сонме других народов. Этим определяется и задача русского народа: быть таким со всей возможной полнотой и творческой силой, блюсти свою духовную природу, не соблазняться чужими укладами, не искажать своего духовного лица искусственно пересаживаемыми чертами и творить свою жизнь и культуру именно этим духовным актом...

Мы не призваны заимствовать духовную культуру у других народов или подражать им. Мы призваны творить своё и по-своему: русское по-русски...

Достоинства нам даны и заданы наши собственные. И когда мы сумеем преодолеть свои национальные недостатки - совестью, молитвой, трудом и воспитанием, - тогда наши достоинства расцветут так, что о чужих никто из нас не захочет и помышлять...

Нам предстоит вырастить из свободного сердечного созерцания свою особую, новую русскую культуру воли, мысли и организации. Россия не есть пустое вместилище, в которое можно механически, по произволу, вложить всё, что угодно, не считаясь с законами её духовного организма. Россия есть живая духовная система со своими историческими дарами и заданиями. Мало того, за нею стоит некий Божественный исторический замысел, от которого мы не смеем отказаться и от которого нам и не удалось бы отречься, если бы мы даже того и захотели... И всё это выговаривается русской идеей.

Эта русская идея созерцательной любви и свободной предметности - сама по себе не судит и не осуждает инородные культуры. Она только не предпочитает их не вменяет их себе в закон.

КАЖДЫЙ НАРОД ТВОРИТ ТО, ЧТО ОН МОЖЕТ,

ИСХОДЯ ИЗ ТОГО, ЧТО ЕМУ ДАНО.

Но плох тот народ, который не видит того, что дано именно ему, и потому ходит побираться под чужими окнами. Россия имеет свои духовно-исторические дары и призвана творить свою особую духовную культуру: культуру сердца, созерцания, свободы и предметности...

Запад нам не указ и не тюрьма. Его культура не есть идеал совершенства. Строение его духовного акта (или, вернее, его духовных актов), может быть, и соответствует его способностям и его потребностям, но нашим силам, нашим заданиям, нашему историческому призванию и душевному укладу оно не соответствует и не удовлетворяет. И нам незачем гнаться за ним и делать себе из него образец. У Запада свои заблуждения, недуги, слабости и опасности. Нам нет спасения в западничестве.

У НАС СВОИ ПУТИ И СВОИ ЗАДАЧИ. И В ЭТОМ СМЫСЛ РУССКОЙ ИДЕИ.

Хороши мы в данный момент нашей истории или плохи, мы призваны и обязаны идти своим путём - очищать своё сердце, укреплять своё созерцание, осуществлять свою свободу и воспитывать себя к предметности. Как бы ни были велики наши исторические несчастья и крушения, мы призваны самостоятельно быть, а не ползать перед другими; творить, а не заимствовать; обращаться к Богу, а не подражать соседям; искать русского видения, русских содержаний и русской формы, а не ходить "в кусочки", собирая на мнимую бедность. Мы Западу не ученики и не учителя.

Мы ученики Бога и учителя себе самим. Перед нами задача: творить русскую самобытную духовную культуру - из русского сердца, русским созерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предметность...

И в этом - смысл русской идеи.

Эту национальную задачу нашу мы должны верно понять, не искажая её и не преувеличивая. Мы должны заботиться не об оригинальности нашей, а о предметности нашей души и нашей культуры, оригинальность же "приложится" сама, расцветая непреднамеренно и непосредственно. Дело совсем не в том, чтобы быть ни на кого не похожим; требование "будь как никто" неверно, нелепо и неосуществимо. Чтобы расти и цвести, не надо коситься на других, стараясь ни в чём не подражать им и ничему не учиться у них. Нам надо не отталкиваться от других народов, а уходить в собственную глубину и восходить из неё к Богу; надо не оригинальничать, а добиваться Божией правды; надо не предаваться восточно-славянской мании величия, а искать русской душой предметного служения.

И в этом - смысл русской идеи.

Вот почему так важно представить себе наше национальное призвание со всей возможной живостью и конкретностью. Если русская духовная культура исходит из сердца, созерцания, свободы и совести, то это отнюдь не означает, что она "отрицает" волю, мысль, форму и организацию. Самобытность русского народа совсем не в том, чтобы пребывать в безволии и безмыслии, наслаждаться бесформенностью и прозябать в хаосе, но в том, чтобы выращивать вторичные силы русской культуры (волю, мысль, форму и организацию) из её первичных сил (из сердца, из созерцания, из свободы и совести). Самобытность русской души и русской культуры выражается именно в этом распределении её сил на первичные и вторичные: первичные силы определяют и ведут, а вторичные вырастают из них и приемлют от них свой закон. Так уж было в истории России. И это было верно и прекрасно. Так должно быть и впредь, но ещё лучше, полнее и совершеннее.

Согласно этому русская религиозность должна по-прежнему утверждаться на сердечном созерцании и свободе и всегда блюсти свой совестный акт...

Русское искусство призвано блюсти и развивать тот дух любовной созерцательности и предметной свободы, которым оно руководствовалось доселе... Не дело русских художников (всех искусств и всех направлений) заботиться об успехах на международной эстраде и на международном рынке и приспособляться к их вкусам и потребностям; им не подобает "учиться" у Запада - ни его упадочному модернизму, ни его эстетической бескрылости, ни его художественной беспредметности и снобизму. У русского художества свои заветы и традиции, свой национальный творческий акт: нет русского искусства без горящего сердца; нет русского искусства без сердечного созерцания; нет его без свободного вдохновения; нет и не будет его без ответственного, предметного и совестного служения...