– Вовсе я не бессердечный, – возразил Джон. – Просто меня привлекает определенный тип женщин…

– Куклы, которые открывают рот только для того, чтобы сказать: «Какой же вы замечательный!» или «Какой же вы умный!»

Джон усмехнулся.

– А что в этом плохого?

– Это только поначалу неплохо, – увещевал Бенедикт. – А представь, каково провести так всю жизнь? Это же невообразимо скучно!

– Твоя беда в том, что ты родился в семье образованных женщин, – серьезно произнес Джон.

– Верно, мать и сестра у меня очень образованные женщины, но не бойся, старина. С ними тебе встречаться не придется. Если я расскажу им о твоих взглядах, они не захотят видеть тебя в своем доме.

– Но, Бен, разве они тебя не пугают?

– Нет. Я вырос с умными женщинами, так что мне это кажется вполне естественным. А тебя испортили восточные женщины, которым нечем заняться, кроме как думать о своих мужчинах да соглашаться с ними.

– Чем же это плохо? – с невинным видом поинтересовался Джон.

– Иди ты к черту! – добродушно воскликнул Бенедикт. – Я не верю, что ты такой плохой, каким хочешь показаться.

– Может, и не такой, – усмехнулся Джон. – Но почти.

С этими словами он спустился с мостика на палубу, где с небрежной грацией облокотился на ограждение борта и стал наблюдать за приближающимся берегом.

Бенедикт Кенли, друг Джона, иногда сопровождавший его в путешествиях, считал его человеком неблагодарным и бездушным.

Джон как будто не замечал выгод, которые давала ему его высокая, поджарая фигура и мужественное лицо, думал Бенедикт, с грустью осознававший, что сам он не наделен хорошим ростом. Лицо же у него было круглое, картинное. Некоторых девушек привлекало его доброе сердце, но не настолько, чтобы влюбиться в него, с сожалением вынужден был признать он.

Но Джона Честера, который мог получить любую женщину, казалось, заботила исключительно собственная свобода.

– Бессердечный, – сказал Бенедикт.

– Послушай меня, Бенедикт, – сказал Джон. – Мужчина должен быть немного бессердечным, если не хочет осложнений.

– У тебя и так в жизни одни осложнения, – заметил Бенедикт, что было совершенной истиной.

– Это просто флирт. Я говорю о серьезных осложнениях, тех, которые приводят к семейной жизни. Как у бедолаги Халлама.

– Но тебе быть герцогом! – воскликнул Бенедикт. – Ты не можешь всю жизнь прожить холостяком. Как же наследник?

Джон посмотрел на него с таким удивленным видом, что Бенедикт рассмеялся.

– Что за вздорные мысли! – воскликнул Джон. – Моему дяде нет и шестидесяти. Он все еще вполне может жениться и завести себе наследника. И тогда мне не придется возиться с его замком со сквозняками и унылым наследством.

Вместе с Халламом они спустились на берег и отправились в контору, где хранились до востребования письма путешественникам.

Джон знал, что для него там не будет ничего, но для очистки совести решил проверить, перед тем как заняться с Бенедиктом исследованием Марселя.

Однако, к его неимоверному удивлению, человек за стойкой произнес:

– Вас уже почти полтора месяца дожидается послание, сэр.

И он протянул Джону телеграмму. На ней было указано его имя и название корабля.

– Наверное, что-то срочное, – заметил Бенедикт.

– Вряд ли. Господи, я надеюсь, это не от той девушки, с которой я ужинал в последний день перед отплытием.

– Ты вел себя как джентльмен?

– Разумеется… Всего один поцелуй. – Бенедикт нахмурился, и Джон поспешил добавить себе в оправдание: – Она была очень хорошенькая.

Он открыл телеграмму, и, пробежав ее глазами, замер.

«Мистеру Джону Честеру, путешествующему на борту судна “Ливерпуль”. С прискорбием сообщаем, что ваш дядя герцог Честертон вчера скончался.

Крайне важно, чтобы вы вернулись как можно скорее.

Джеймс Вентворт».

Джон дважды прочитал телеграмму. Он не мог поверить своим глазам. Эта новость застала его врасплох, поразив, как гром среди ясного неба.

Теперь, когда дядя, так и не женившись, умер, Джон станет герцогом, унаследует не только титул, но и дом, в котором их предки жили восемь веков.

В один миг вся жизнь его перевернулась с ног на голову, и минуту он не мог ясно мыслить.

– Плохие вести, старина? – участливо поинтересовался Бенедикт.

– Хуже не придумаешь, – промолвив побледневший Джон. – Пойдем. Мне нужно выпить.

Он вышел из конторы и потянул друга за собой. В ближайшей таверне Джон заказал бутылку бренди таким мрачным голосом, что трактирщика как ветром сдуло. Только сделав первый глоток, он пришел в себя настолько, что бросил телеграмму на стол перед Бенедиктом.

Бенедикт, прочитав ее, воскликнул:

– Какая жалость. Вы были близки, Джон?

– С дядей? Нет, мы не были особенно близки. И теперь, похоже, мне не отвертеться. Я унаследую титул, который мне не нужен, и старый разваливающийся замок.

Он допил бренди одним глотком, пытаясь примириться со свалившейся на него бедой.

– Титул без денег бесполезен, – сказал он. – Дядя распорядился своими деньгами весьма странным образом. На старости лет он стал очень религиозным, собрал и поселил у себя целую толпу бедняков и бездомных.

– Я бы назвал это не странностью, а благородством, – вставил Бенедикт.

– Ты-то вырос в семье церковников, – заметил Джон. – Но в семье моего дяди филантропов никогда не было. Почему человек хочет помогать тем, кто настолько глуп, что не может помочь себе сам, для меня загадка. Мало того что они причиняли ему массу неудобств, так он еще оплачивал похороны тех, кто умирал, при этом вступая в споры с их плачущими родственниками, которые ради покойничков палец о палец не ударили, пока те были живы.

– Довольно неприятные вещи ты говоришь.

– Дьявол, Бенедикт, не смотри на меня так. Я не хочу выглядеть сухарем, просто я получил неожиданное известие и немного растерялся.

– Конечно, конечно, – примирительным тоном произнес его друг. – Ты говоришь не думая.

– Только не надо меня жалеть. Я не такой уж тонкокожий. Сейчас у меня на уме одно: я оказался в прескверном положении. Прощай, свобода, прощай, привычная жизнь.

– Тебе теперь придется исполнить свой долг перед семьей… – начал было Бенедикт, но взгляд Джона заставил его замолчать.

Ему показалось, что его друг сильно побледнел, как человек, увидевший что-то невыразимо ужасное. Джон именно так сейчас себя и чувствовал.

В последние годы Джон редко вспоминал своего дядю. Когда его семья собиралась навестить герцога, у него всегда находились дела поважнее. Бывая в замке, он испытывал лишь скуку и неудобство, поэтому наведываться туда лишний раз ему совершенно не хотелось.

Но теперь замок перешел к нему. И он понятия не имел, что с ним делать и как решать те многочисленные осложнения, которые возникнут в его жизни с этим приобретением.

– Я планировал на время остановиться в Марселе, – задумчиво промолвил он, – и вернуться домой другим кораблем. Но теперь…

– Но теперь мы должны вернуться на «Ливерпуль», – подхватил Бенедикт.

– Бен, но тебе-то зачем жертвовать путешествием?

– Я поеду с тобой. Мне придется провести несколько дней с семьей под Портсмутом, но потом я присоединюсь к тебе. Неужели ты думаешь, что я оставлю друга в беде?

Джон благодарно улыбнулся и выпил еще один стакан бренди, после чего они вернулись на судно.

Вечером отплыли в Портсмут. Опершись на ограждение борта, Джон стал смотреть на покрытое зябью море.

– Отец однажды сказал, что дядя Руперт совсем спятил, – сказал он Бенедикту.

– Это потому, что он помогал беднякам и обездоленным?

– Потому что они были ему важнее собственной семьи. Когда он унаследовал титул, ему досталось неплохое состояние и дом, которому любой здравомыслящий человек был бы только рад. Там были картины, мебель, библиотека – в общем, все, что можно пожелать. И все это он потратил на своих «заблудших овец». В семье начались бесконечные ссоры и грызня, и это одна из причин, почему я решил путешествовать. Я мог позволить себе только одну поездку, но использовал я ее, чтобы заработать. В результате я смог дать немного денег матери и сестрам, и еще осталось, чтобы оплатить следующую поездку. Вот так мне и удалось объездить почти весь Восток, продолжая выполнять свой долг перед ними.