Татьяна нетерпеливо сорвала бумагу. Внутри оказались книги: увесистый сборник Пушкина под названием «“Медный всадник” и другие поэмы» и два томика поменьше: один – автора, о котором она никогда не слышала, Джона Стюарта Милля, «On Liberty»[3], на английском, другой – англо-русский словарь.
– Англо-русский? – усмехнулась Татьяна. – Вряд ли он мне поможет. Я не говорю по-английски. Это твой? Еще из дома?
– Да. И без него ты не сможешь читать Милля.
– Огромное тебе спасибо за все.
– «Медный всадник» принадлежал моей матери. Она отдала мне его за несколько недель до того, как за ней пришли.
Татьяна не знала, что ответить.
– Я люблю Пушкина, – прошептала она наконец. – Ты знаешь, что написал о нем поэт Майков?
Александр покачал головой.
Завороженная его глазами, Татьяна пыталась припомнить строчки.
– Он сказал… постой-ка…
Нездешними мне кажутся их звуки… как бы влиясь в его бессмертный стих… Земное все – восторги, страсти, муки – в небесное преобразилось в них!
– «Земное все – восторги, страсти, муки – в небесное преобразилось в них», – повторил Александр.
Татьяна всмотрелась вдаль. Где этот трамвай?
– А ты сам читал когда-нибудь Пушкина? – спросила она едва слышно.
– Сам я читал Пушкина, – кивнул он, отбирая у нее бумагу и отшвыривая в сторону. – «Медный всадник» – моя любимая поэма.
– Моя тоже! – выпалила Татьяна, изумленно уставясь на него. – «Была ужасная пора, об ней свежо воспоминанье… Об ней, друзья мои, для вас начну свое повествованье. Печален будет мой рассказ».
– Татьяна, ты знаешь наизусть всю поэму? Как истинно русская девушка!
– Я и есть истинно русская девушка.
Подкатил трамвай.
Они вышли у Русского музея.
– Хочешь немного пройтись? – спросил Александр.
Татьяна не могла сказать «нет», даже если бы очень хотела. Даже если бы хотела.
Они направились к Марсову полю.
– Ты вообще на службе или нет? Услал Дмитрия в Карелию, а сам ничего не делаешь?
– А сам остался, – ухмыльнулся Александр. – Набираю и обучаю ополченцев, с семи утра до шести вечера. Да еще дежурю с десяти до полуночи.
Он осекся. Татьяна поняла: именно в эти часы Даша, должно быть, приходила к нему.
– Поэтому у меня есть немного свободного времени, – быстро докончил Александр. – Правда, думаю, долго это не продлится. Но и на фронт меня не заберут. Я служу в Ленинградском гарнизоне и обязан оборонять город. Тут мой пост. Когда на фронте не будет хватать солдат, пошлют и меня.
Но тогда ей не будет хватать его!
– Куда мы идем?
– В Летний сад. Но подожди…
Александр остановился недалеко от казарм. На другой стороне улицы, вдоль Марсова поля, тянулись скамьи.
– Посиди, а я пойду раздобуду что-нибудь на ужин.
– Ужин?
– Да, в честь твоего дня рождения. Именинный ужин. Хлеб с мясом, а может, и икра. Как все истинно русские девушки, ты ведь любишь икру, верно?
– М-м-м, – протянула она, – а как насчет спичек? – Татьяна боялась заходить слишком далеко: что, если он обидится? – Вдруг мне понадобятся спички?
– Тогда что-нибудь придумаем, – пообещал Александр. – Подожди на скамейке, я сейчас вернусь.
Она перешла улицу и с блаженным вздохом опустилась на скамью. Но тут же встрепенулась, пригладила волосы, сунула руку в парусиновую сумку и нежно погладила подаренные книги. Голова сладко закружилась…
Что она делает? Должно быть, от усталости уже ничего не соображает! Она не имеет никаких прав на Александра! Они не должны быть вместе. А Даша? Что, если Даша спросит, где она была? У Татьяны язык не повернется ей ответить!
Татьяна решительно встала и уже успела отойти на несколько шагов, когда услышала тревожный голос Александра:
– Таня!
Он, задыхаясь, подбежал к ней с двумя бумажными пакетами в руках.
– Куда это ты собралась?
Ей не пришлось ничего объяснять: он увидел ее лицо.
– Таня, – горячо выпалил он, – даю слово, я просто хотел накормить тебя и отправить домой! Договорились?
Переложив пакеты в одну руку, он погладил Татьяну по голове.
– Нужно же отпраздновать твой день рождения! Пойдем.
Но она не могла сдвинуться с места. Неужели Александр тоже сознает, что в их поступке есть что-то нехорошее? Знает, в какой переплет она попала? Какой немыслимый поток чувств обрушился на нее?
Они пересекли Марсово поле и направились к Летнему саду. Поодаль медленно, лениво влекла свои воды Нева, поблескивая в лучах закатного солнца. Даже сейчас, в девятом часу вечера, было совсем еще светло.
Летний сад оказался неудачным выбором: они не могли найти свободной скамьи среди длинных извилистых тропинок, греческих статуй, величественных деревьев, густых, ровно подстриженных кустов.
Татьяна шла, низко опустив голову.
Наконец они отыскали свободное местечко около статуи Сатурна: не слишком приятное зрелище, поскольку Сатурн жадно запихивал крошечного младенца в широко раскрытый рот.
Александр принес четвертинку водки, немного ветчины, белого хлеба, банку черной икры и плитку шоколада. Татьяна вдруг обнаружила, что проголодалась. Александр велел ей съесть всю икру. Она протестовала не слишком рьяно. Прикончив половину банки, она протянула ему остаток.
– Больше не могу.
Запить икру было нечем. Пришлось сделать глоток водки прямо из бутылки. Татьяну передернуло: она ненавидела водку. Но вдруг Александр посчитает ее ребенком?!
Однако Александр заметил, рассмеялся и, взяв у нее бутылку, приложился к горлышку.
– Слушай, тебе совсем не обязательно это пить. Я просто хотел отпраздновать твой день рождения. Жаль, что забыл стаканы.
Ей казалось, что он занимает всю скамью, и его близость волновала и тревожила. Если она выдохнет, часть ее коснется части его. Татьяна была слишком потрясена, чтобы связно мыслить и тем более говорить: бушующий в душе пожар разгорался все сильнее.
– Таня, – мягко спросил Александр, – тебе не нравится еда?
– Нравится, – коротко обронила она и, откашлявшись, поправилась: – То есть очень вкусно, спасибо.
– Хочешь еще водки?
– Нет.
Она поспешно отвела взгляд от его улыбающихся глаз.
– А ты когда-нибудь была по-настоящему пьяна?
– Угу, – кивнула она, по-прежнему не поднимая головы. – Мне тогда было два года. Дотянулась до бутылки и почти всю выпила. Хорошо, бабушка вовремя спохватилась. Но меня все равно пришлось отвезти в больницу.
– Два года? И с тех пор ни разу?
Он случайно коснулся ногой ее ноги.
Татьяна покраснела.
– С тех пор ни разу.
Она поспешно отодвинула ногу и перевела разговор на войну. Александр покорно вздохнул и объяснил, что пока положение остается прежним. Татьяна почти не слушала. Зато, пока он говорил, она могла без опаски изучать его лицо. Опять у него щетина пробивается! Похоже, она никогда не видела его гладковыбритым. Интересно почему?
Но спросить она постеснялась. К тому же легкая тень усиков так соблазнительно оттеняла его полные губы!
Ей хотелось узнать, где он успел надколоть боковой зуб, но посчитала это неприличным. Хоть бы эти глаза цвета крем-брюле перестали улыбаться! Хоть бы ей удалось улыбнуться в ответ!
– Александр… скажи, а ты знаешь английский?
– Да, хотя давно не практиковался. То есть не говорил, с тех пор как мать с отцом… – Он осекся.
Татьяна поспешно тряхнула головой:
– Прости, пожалуйста, я не хотела… просто, если ты знаешь какие-то слова, мог бы и меня научить.
Глаза Александра вспыхнули так ярко, что кровь прихлынула к щекам Татьяны.
– Таня, – медленно выговорил он, – а какие именно слова ты имеешь в виду?
Она не смогла сразу ответить, боясь, что начнет заикаться.
– Н-не знаю. Может, «водка»?
– О, это совсем легко. «Водка» по-английски и будет «водка», – рассмеялся он.
Какой у него хороший смех! Искренний, заразительный, глубокий, настоящий мужской смех, зарождающийся где-то в груди и рвущийся на волю.
