Уилл несколько минут стоял с шарфом и перчатками, прижатыми к груди, в то время как Ганнибал исчез на кухне. Придя в себя, он снял куртку и повесил ее на крючок. Перчатки были сделаны из кожи коричневого цвета и покрыты чем-то легким и мягким. Какое-то время его одолевали сомнения, но в конце концов, подумал он, не произойдет ничего страшного, если он их примерит.

Они сели идеально. Кожа была настолько мягкой, бросив виноватый взгляд в сторону кухни, он позволил себе провести ладонью по шее и ощутить их на более чувствительном месте. Затем он их быстро снял и с небольшим сожалением положил их вместе с шарфом на стол.

Ганнибал стоял над железным казаном на кухне. Комната была наполнена запахом свежего имбиря и чеснока, и шипением чего-то очень горячего. Уилл собирался сказать, что он на самом деле не может остаться, но вместо этого спросил, может ли он чем-то помочь.

– Можешь налить себе бокал вина и рассказать мне о том, как прошли твои утренние занятия в Академии. – Ганнибал кивнул в сторону открытой бутылки, стоящей на барной стойке.

– Перчатки, – сказал Уилл, наливая себе вино. – Я не могу их принять.

– Тебе они не понравились?

Уилл сдержал порыв закатить глаза.

– Ты же знаешь, что дело не в этом.

– Да, знаю. – Ганнибал положил жареное мясо на тарелки, рядом с уже расположившимися там квадратиками из риса. – Но это будет единственное извинение, которое я могу принять, потому что, в противном случае, твой отказ основан лишь на желании следовать социальным стандартам. Было бы неожиданно услышать подобное от тебя.

– Возможно, дает знать о себе мое чудо-хлебное происхождение, но все, о чем я могу думать, когда смотрю на них, это то, что они стоили, скорее всего, около сотни баксов.

– На самом деле больше. Проблема в этом?

– Да, в этом.

– Почему?

Уилл вертел в руках бокал вина и водил ногой по углублению на сине-сером полу.

– Почему ты хочешь отдать их мне?

– Есть ли ответ, который тебя удовлетворит?

– Для начала, правда.

– Тогда правда заключается в том, что мне принесет наслаждение тот факт, что я тебе их отдам.

– И мы снова вернулись к “почему”.

Ганнибал взял тарелки со стола и повел Уилла в столовую.

– Ты подозреваешь, что у меня есть какой-то нечестный мотив?

– Я ничего не подозреваю. Мне просто непонятно.

Ганнибал ничего не говорил, пока не прожевал еще пару кусочков.

– Эстетическое удовольствие, – произнес он наконец.

Уилл поднял взгляд от тарелки.

– Твое или мое?

Ганнибал слегка улыбнулся.

– Почему не оба?

После этой фразы Уилл решил оставить эту тему. Ему показалось опасным давить дальше.

Он уезжал домой вместе с перчатками и шарфом, мирно лежавшими на соседнем сидении. Выводя днем гулять своих собак, он надел все то, что дал ему Ганнибал. Его щеки слегка покраснели, когда он стоял один на холодном воздухе и думал о том, какое эстетическое удовольствие получил бы Ганнибал, если бы он стоял рядом с ним. Он, должно быть, имел в виду что-то еще, но как бы Уилл ни старался найти еще какую-нибудь причину, каждый раз его разум выходил проигравшим.

Бросая собакам палки он старался не думать о том, что на перчатках могут остаться царапины.

========== Глава 3 ==========

Уилл носил шарф и перчатки всю неделю: в класс, на место преступления, на прогулку с собаками. Только следующая встреча с Ганнибалом заставила Уилла засомневаться и открыть шкаф, в котором было единственное зеркало в полный рост, чтобы еще раз на себя посмотреть.

Как и ожидалось, он не нашел ничего особенно привлекательного: эстетически или как-либо еще. Если честно, то комбинация из шарфа и перчаток на фоне его старой зеленой куртки придавала ему совершенно несвязный вид, словно он был пугалом, собранным из несочетающейся между собой одежды.

Достав из глубины шкафа свое хорошее пальто, он надел его, не позволяя себе размышлять о собственных мотивах. Прошло почти десять лет с тех пор, как он его надевал, да и то это было по случаю похорон Мириам Ласс. Он нашел на воротнике пару следов от моли, но это была лучшая вещь в его гардеробе.

Когда час спустя Ганнибал открыл для него дверь своего кабинета, Уилл пожалел, что не остался в своей старой куртке. Взгляд Ганнибала замер на его теле и пристально следил за его движениями, пока он входил. Уилл снял все три инкриминирующих предмета так быстро, как только мог.

– Прежде, чем мы начнем, – сказал Ганнибал, протянув ему маленький, плоский предмет, обернутый в черную матовую бумагу и украшенный черной лентой.

– Это что, похороны в подарочной упаковке? – пошутил Уилл, забывая на секунду о манерах из-за своего дискомфорта. – Извини. Что это?

– На этой неделе я ездил в Нью-Йорк. Там есть книжный магазин, который мне очень нравится, и когда я увидел это, то мне показалось, что это был знак свыше. Если ты, конечно, веришь в подобные вещи.

– Помимо судебных текстов я не особо много читаю, – проговорил Уилл, затем разорвал бумагу и замер.

Внутри книга была такой же черной, в цельнотканевом переплете с тесненной обложкой. Название, отпечатанное золотом, гласило: Энтомология двукрылых насекомых для рыбаков. Немного потрепанная по углам, в целом она несла в себе чувство возраста и качества. Он открыл титульный лист. Датирована 1839 годом.

Он медленно опустился на стул, все еще продолжая переворачивать страницы. Бумага внутри была толстая и тяжелая, края не обрезаны. Иллюстрации казались более реальными, чем фотографии, цвета все такие же сочные после более, чем ста лет использования. Он резко ее закрыл и положил свою ладонь поверх обложки.

– Я не могу ее принять, – сказал он, и эти слова причинили ему почти физическую боль.

– Это не первое издание.

– Знаю. Первое было в 1836 году. Но это все равно должно быть стоило… – Он остановился и покачал головой, чувствуя себя невозможно грубым, снова поднимая тему денег.

– Деньги неважны.

– Говорит человек, у которого всегда были деньги.

– Не всегда, – возразил Ганнибал. – Большую часть моей жизни – да. Но я также знал абсолютную противоположность. Когда я был ребенком, были годы, когда я считал, что поесть один раз в день – верх счастья, два раза – почти неслыханная роскошь.

Оторвав взгляд от книги, Уилл присмотрелся к лицу и шее Ганнибала, ожидая заметить напряжённые мышцы, но к своему удивлению, не нашел ни малейшего признака напряжения, что означало либо ложь, либо отсутствие какого-либо неудобства от признания.

– После того, как умерли твои родители? – спросил Уилл.

– Да. Какое-то время я был предоставлен самому себе: я побывал в нескольких бедных приютах до того, как дядя меня нашел.

– Что заняло у него так много времени?

– Он и мой отец не были в восторге друг от друга, и еще меньше от титула, который перешел к нему вместе с поместьем. Исполнителям завещания потребовалось какое-то время, чтобы его найти.

– Титул?

Ганнибал оперся на письменный стол и выдал ему сухую улыбку.

– Боюсь, что я граф Лектер. И по всей вероятности я буду последним.

Уилла настигло воспоминание о своей обуви, когда он еще учился во втором классе, обуви, которая расходилась около пальцев и была переклеена скотчем. Его учитель по математике как-то поймал его отца после школы и предложил ему деньги, чтобы тот мог купить ему новую обувь. В то время Уилл не мог понять, почему отец думал, что это была не самая хорошая идея. А его психиатр оказался европейской знатью. Он хотел рассмеяться, но тогда Ганнибал заставит его объяснить свой смех.

– Кто-нибудь знает? – спросил Уилл. Эта была одна из тех новостей, которая мигом разлетится в обществе.

– Не в этой стране. Не было причин рассказывать об этом.

Уилл поднялся и подошел к окну. Он прижимал книгу к груди, не желая оставлять ее на столе.

– А сейчас вдруг нашел причину.

– Ты спросил. Я мог бы уклониться от ответа, но какой в этом смысл?