Открывший мне лакей узнал меня.
— Синьорина ждет вас, — сообщил он.
Я вошел и, еще снимая плащ, услыхал доносящийся из гостиной смех. Неслышно ступая, я прошел туда.
Карла, когда я вошел в гостиную, полулежала на кушетке, одна нога подогнута, вторая — прямая — положена на подушку, левая рука на подлокотнике, а правой она медленно поглаживала свои черные как смоль волосы. А вокруг стояли шестеро молодых людей и восхищенно впивали, как нектар, каждое ее слово. Но очень скоро мое присутствие было обнаружено и разговор смолк.
— Господа, это Эразм, тот самый скрипичный мастер, о котором я вам рассказывала, — объявила Карла.
— Ваш покорный слуга, синьорина.
Начался обряд представления, и я почувствовал, что этим молодым венецианским дворянам и дела нет до скромного скрипичного мастера, пусть даже он выходец из лучшей кремонской школы.
Едва я со всеми раскланялся, как тут же один из них бросил мне:
— Карла утверждает, что вы, несмотря на вашу молодость, один из самых даровитых скрипичных мастеров своего поколения и что скрипке, сделанной вами для нее, просто цены нет. Должен ли я понимать это так, что вы обучались своему искусству у великого Антонио Страдивари?
— Не непосредственно у него, однако я действительно прошел учение в его мастерской. Я — ученик его сына Франческо.
— А, значит, все так, как я и думал, — вступил в беседу второй. — Этот инструмент похож на один из тех, что я имел возможность видеть в Кремоне. Вы, как я полагаю, всем обязаны таланту ваших предшественников. Надо думать, вы ограничиваетесь тем, что подражаете им, работаете по их образцам?
Я повернулся к наглецу и смерил его взглядом:
— Хорошенько запомните: скрипичный мастер должен обладать совершенно иными талантами, нежели дар подражательства. У каждой скрипки свое особое звучание и ни с чем не сравнимые свойства, которыми она обязана только своему создателю. И еще накрепко зарубите, что хотя все скрипки похожи, каждая из них уникальна.
— Прекратите, господа, прекратите, — вмешалась Карла, явно забавляясь нашей стычкой. — Когда же мужчины перестанут ссориться, пытаясь удовлетворить свое тщеславие?
Воцарилось довольно тягостное молчание.
— Карла, — попросил кто-то, — а может, вы нам споете?
— Спойте, спойте что-нибудь!
Некоторое время она отнекивалась, но мы настаивали, и она, понимая, что нужно несколько разрядить атмосферу, уступила нам.
— Но только чуть-чуть, господа, потому что я боюсь, что голоса у меня осталось совсем немного.
Закрыв глаза, она некоторое время собиралась, потом чуть разомкнула губы, и полился дивный напев.
О, этот голос! О, звук ее голоса! Я был совершенно без ума от него. Я хмелел от музыки, потрясенный ее колдовским голосом, доставлявшим мне такое безмерное счастье.
А когда она закончила петь, я, разумеется, аплодировал громче всех.
— Ну сейчас-то вы спорить со мной не станете, — внезапно обратился ко мне тот самый наглец, — если я скажу: вот голос, с которым никогда не сравняется ни один инструмент.
Я же довольно язвительно ответил:
— Вы ошибаетесь. Скрипка — это тот инструмент, который ближе всего к женскому голосу. Причем она покрывает весь регистр от сопрано до контральто. И между прочим, существует несомненное сходство между женской фигурой и формой скрипки.
— Вы хотите сказать, что скрипка и женщина это одно и то же?
— Да, я так считаю.
— Пожалуй, вы правы, — согласился мой оппонент. — Надо признать, что между ними существует поразительное сходство. Но на этом основании думать, будто возможно в деревяшке воспроизвести голос — да еще какой голос! — это уже слишком даже для вас.
— Я вовсе не думаю, я утверждаю это, — решительным тоном объявил я.
— Ну, тут вы хватили, синьор скрипичный мастер!
Понимая, что спор наш вот-вот может непозволительно обостриться, Карла решила его прервать. Глядя на меня своими бездонными глазами, она спросила:
— Значит ли это, дорогой Эразм, что вы готовы подтвердить делом свои слова и воспроизвести мой голос в одном из ваших инструментов?
Мой оппонент, решив, что Карла встала на его сторону, расхохотался, чуть ли не в лицо мне.
Наступила долгая чудовищная пауза, во время которой я буквально кожей чувствовал устремленные на меня взгляды.
— Пожалуйста, Эразм, ответьте, — настаивала девушка.
Наверно я слишком далеко зашел в своей гордыне, но у меня не было иных способов объясниться в любви к этой женщине. Я произнес безрассудную фразу:
— Карла, я сделаю самую прекрасную в мире скрипку. Сделаю только для вас одной. И у нее будет ваш голос.
Я не знал, что, совершив это, я погублю ее, да и себя тоже.
38
Я возвратился в Кремону и тотчас набросился на работу.
Голос Карлы и ее изящный силуэт запали мне в память. Я решил создать единственную в мире скрипку, основываясь на этих воспоминаниях.
Я выписал из Тироля благороднейшую древесину ели, чтобы выточить верхнюю деку и душку[11]. Для изготовления нижней деки, обечайки[12], кобылки[13] и грифа я выбрал клен из Богемии, самый прочный, какой только может быть. Верхнее покрытие грифа, струнодержатель и порожек были сделаны из самого твердого эбенового дерева. И вот наконец после нескольких месяцев упорного труда, после сборки всех деталей скрипки воедино я принялся за изготовление лака, составив его из растительных субстанций.
Несколько недель выжидал я, прежде чем осмелился сыграть на этой скрипке. Ранним утром, исполненный беспокойства, я извлек первую ноту. Это была катастрофа.
Я сделал совсем не то. Звучание скрипки ничуть не было похоже на голос Карлы.
В бешенстве я швырнул инструмент на пол, да так, что корпус раскололся, а струны лопнули.
И тогда-то я произнес клятву, о которой не перестаю сожалеть и сегодня:
— Клянусь, я не успокоюсь до тех пор, пока не воспроизведу ее голос на скрипке такой же черной, как ее глаза.
Да, именно тогда мне и пришла в голову мысль сделать черную скрипку.
39
Я стоял у верстака, и тут меня озарило.
А почему не создать скрипку, полностью подобную Карле? Ведь ежели я хочу воспроизвести ее голос, разве не должен я вдохновляться линиями ее тела и начинать именно с этого? Но мне надо было, и теперь-то я это понимал, делать скрипку черную, как ее глаза и волосы.
Я вспомнил, что в библиотеке мастерской находится небольшой трактат, написанный рукой Антонио Страдивари, и в нем есть упоминание о том, как изготовить скрипку, основным материалом для которой служит эбеновое дерево. Я отыскал его и, к своей безмерной радости, обнаружил в нем секретный рецепт изготовления черного лака, лака, который я до сей поры ни разу не использовал. Пользуясь этими бесценными сведениями, я погрузился в работу.
Изготовление корпуса инструмента, а главное, резонатора оказалось делом очень непростым. Эбен, или черное дерево, отличается невероятной твердостью и при работе с ним требует значительных усилий и абсолютной точности. Сборка тоже оказалась чрезвычайно трудной, но я был безмерно терпелив и благополучно справился с ней. Наконец, лакирование, а я производил его тщательно и не торопясь, тоже заняло у меня несколько недель.
Но вот спустя еще два месяца я впервые в жизни держал в руках великолепную черную скрипку.
Испробовать ее я решил вечером в грозу.
За окном дул свирепый порывистый ветер, и молнии раздирали небо. Последний слой лака высох, и уже можно было проверить звучание инструмента.
Я взял скрипку и ласково погладил лаковую поверхность. Дерево запело у меня под рукой. И я понял, что держу незаурядный, единственный в своем роде инструмент.
Я схватил смычок и стал играть.
Смычок скользнул по струнам, как оброненное птицей перо по муаровой поверхности воды. Раздался первый звук — то был женский голос. Сопрано.
