Хотя сырники Августы давно зарумянились и огонь был выключен, она не покидала кухню. Но Кукс больше не высказывался. Полный достоинства, он отправился в свою комнату. Послышался звук запираемой двери. Все знали — сейчас застучит машинка.

Аня — незаметно для других — тихо рассмеялась. Ее развеселила эта досужая женская болтовня, в которую включился Олег Оскарович. Аня сняла с плиты закипевший чайник и ушла к себе, чтобы, как это делала всегда, в лицах передать мужу забавный разговор.

Глава 7

ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЫ ПРИШЛИ

Этот обычный кухонный обмен мнениями, конечно, никому не запомнился. Да такие ли дискуссии возникают тут, когда собираются женщины! Бывает, поднимаются вопросы немалого жизненного накала, а ответы и выводы следуют — только слушай и набирайся мудрости. Но, как ни странно, именно этой обычной беседе суждено было стать преддверием событий, которые вскоре развернулись в квартире № 77.

Прошла неделя с тех пор, как Петр Васильевич так неладно расстался с Тоней-Жульеттой. Дни в театре шли хлопотливые, беспокойные. По горло занятый Рябиков старался не вспоминать о девочке — не потому ли, что сознавал: сложностей на пути к осуществлению его мечтаний было бы чересчур много. Постепенно он все тверже приходил к выводу, что Ане, а в особенности ему, поздно менять жизнь.

Убеждал он себя в этом и по ночам, когда докуривал перед сном сигарету, глядя на спокойно прикрывшую глаза, такую милую и близкую ему жену. Думал, гнал всякие навязчивые мысли и решал, что жить должен по-прежнему.

В следующее воскресенье на утреннике опять шел "Тараканище". В этот день многое не ладилось. Внезапно перегорели лампы в одном из верхних соффитов. Еще утром Рябикову по телефону домой сообщили, что его помощник внезапно заболел, на работу не выйдет. Пришлось заменить его молодым, недостаточно опытным осветителем.

Кое-как справившись со всеми бедами, Петр Васильевич уже снимал чехлы с реостатов, когда ему позвонили и сказали, что его срочно требуют на вахту.

Рябиков никого не ждал и ни с кем не уславливался. Однако подумал, что мог и позабыть. До начала спектакля оставалось двадцать минут, и он торопливо направился к служебному выходу.

В освещенной слабым верхним светом вахтерской, у двери, жалась группа девочек разного роста, но чем-то схожих, а впереди них — это Рябиков сразу разглядел — стояла Тоня. Увидев Петра Васильевича, она виновато и счастливо заулыбалась, а темные зрачки засияли тревожно и просительно.

— Здравствуйте, это мы пришли, — еще издали закивала она. — Это мои подруги, я им рассказала про Тараканищу, и они тоже очень хотят посмотреть. Пустите нас к себе.

— Всех?! — Петр Васильевич был сражен.

— Да, — заторопилась Тоня. — Это все мои подруги.

Мы из разных классов. Нас отпустили гулять до обеда, а я их привела. Вы пустите?

— Тоня, но ведь… Нужно было хотя бы раньше договориться.

— Это верно, — вздохнула она. — Я рассказала, и им так захотелось… А потом мы узнали по радио, что сегодня "Тараканище", вот и пришли… Вы не думайте, мы будем тихо-тихо… Нельзя, да?

Четыре девочки, которых притащила с собой Тоня, с такой мольбой и надеждой смотрели на Рябикова, что казалось, от того, попадут они сейчас на балет или не попадут, зависит — жить ли им дальше на свете.

И Петр Васильевич не выдержал.

— Ждите тут, — скомандовал он и, оставив девчонок, кинулся внутрь театральных лабиринтов.

Что было делать?

Рябиков побежал к администратору. Тот сидел в своей крохотной, обвешанной афишами каморке возле кассы и, как нельзя некстати, говорил по телефону. Администратор кому-то очень мягко и очень обстоятельно в чем-то отказывал. По-видимому, человек, с которым он говорил, был тоже не из тех, что легко отступают, разговор грозил затянуться надолго.

Некоторое время понаблюдав за Рябиновым, который в нетерпении переминался с ноги на ногу у его стола, администратор сказал в трубку: "Подожди одну минуту" — и, прикрыв рукой мембрану, спросил:

— Что тебе, Петр Васильевич?

— Илья Маркович, — Рябиков молитвенно сложил свои жесткие ладони, — Христом-богом умоляю: устрой куда-нибудь детей! Пришли, понимаешь… Через десять минут начинаем.

— Минуточку, — повторил Илья Маркович в трубку и положил ее на стол. — Твои, что ли? — Он взял вечное перо и потянулся к маленькому блокнотику.

— Пятеро их, — выпалил Петр Васильевич.

— Что?!

Администратор положил перо.

— Все детдомовские, — поторопился разъяснить Рябиков.

— Детдомовские?! Откуда у тебя пятеро детдомовских? Ничего себе… Что вы хотите от меня, товарищи?!

У Ильи Марковича была такая привычка. Когда он отказывал в контрамарке кому-нибудь из сотрудников, он обращался к нему, как к осаждающей толпе.

— Вы что, смеетесь, товарищи? — Администратор опять поднял трубку.

— Илья Маркович, прошу тебя! — хрипло проговорил Рябиков. — Девять минут осталось… Свои бы, не просил… Детдомовские!

— Детдомовские ходят организованно!

Петр Васильевич оперся руками о стол Ильи Марковича и навис над ним всем своим худощавым телом:

— Я тебя прошу. Слышишь, один раз так прошу… И не уйду. Не могу уйти… Нельзя мне их прогнать назад. Понимаешь, нельзя!..

Администратор снова прикрыл рукой мембрану и поднял голову. Никогда он еще не видел таким покладистого Рябикова. Илья Маркович понял — это уже не просьба. И Илья Маркович сдался.

— Под суд вы меня отдадите, товарищи! Пять штук, — плачущим тоном произнес он и снова взялся за перо. Лысина администратора почти уперлась в грудь Петра Васильевича. — В ложу дирекции… Скажешь, я велел посадить. Выговор я за вас всех схлопочу, товарищи.

Но Рябиков уже не слышал привычных причитаний. Схватив спасительную бумажку, он спешил к служебному выходу. Пять пар девчоночьих глаз встретили его единым молчаливым и тревожным вопросом.

— Бегите скорей кругом, раздевайтесь! — Он сунул бумажку Тоне. — Покажете контролеру. Она вас посадит.

— Я вам говорила! — вырвалось у Тони. — Побежали!

— Тоня! — Рябиков на секунду задержал девочку. — Когда окончится, подождите меня у входа.

— Хорошо! — крикнула она и исчезла в дверях вслед за своими подругами.

В регуляторскую он влетел за три минуты до начала. Отчаянно мигал сигнал вызова.

— Все в порядке, я на месте, — сообщил Рябиков в микрофон ведущему спектакль.

— Фу ты. — Слышно было, как помреж шумно вздохнул. — Где тебя носит? Тут уже не знаю что и делать… Предупреждать надо.

— Срочно был вызван начальством, — засмеялся Рябиков, устраиваясь на своей треноге. Он заглянул в глазок с правой стороны будки.

В полумраке директорской ложи у барьера появилось пять детских головок, и одна из них на тоненькой шее очень знакомая.

В антракте он купил апельсин, чтобы отдать его после спектакля Тоне.

Девочки ждали его на улице у служебного входа.

— Спасибо, спасибо!.. Вот так спасибо!. — заплясав, стали визжать они на разные голоса, как только Рябиков, застегивая на ходу пальто, показался в дверях.

Пошли всей толпой, шумно обмениваясь впечатлениями.

Тоня была ближе других. Она все время поднимала голову и смотрела в глаза Петру Васильевичу.

— А почему, — вдруг спросила Тоня, — лягушка, когда испугалась, прыгала, прыгала, а потом взяла и пошла, как все люди?

Петр Васильевич рассмеялся.

— Так ведь это уже за сценой. Там артисты всегда так.

— Значит, они все по-нарочному? — обидчиво протянула одна из девочек. — А мы думали, она и правда боится Тараканищу.

Свернули на улицу, где находился детский дом. Стало совсем пасмурно, начался мелкий дождь.

— Побежали, девчонки! — предложила Тоня.

Петр Васильевич решил, что и ему придется бежать вместе с ними, но Тоня хитрила. Только девочки бросились наперегонки к дому, она сжала ему руку.

— А мы пойдем тихо.