Анжелино Далорто был представителем процветающей картографической школы на Майорке, создавшей самые красивые и самые точные карты средневековья. На упомянутой карте 1339 года острова Мадейра размещены почти правильно, но под названием “Острова Святого Брандана, или Девы”. Кто была эта Дева и как она туда попала, сейчас трудно догадаться. Почти тридцать лет спустя, в 1367 году, братья Пицигано из Венеции создали карту, на которой острова Святого Брандана, видимо, вновь отождествляются с островами Мадейра, и их легко опознать по фигуре монаха, нарисованной рядом с ними. Надпись на карте почти невозможно прочесть, но один из предложенных вариантов следующий: “так называемые Сонные острова, или острова Святого Брандана”. Это название, если оно соответствует подлиннику, так же необъяснимо, как и то, которое содержит слово “Дева”.
В то же время все чаще стали появляться признаки того, что острова Мадейра никак не связаны с островами Святого Брандана. В 1351 году существовала карта Атлантики, так называемая карта Медичи, на которой на этом же месте были нанесены острова под названием Lecname и Porto Santo. В 1350-х годах появилась также очень любопытная книга неизвестного автора, который назвал себя испанским францисканцем и упомянул, что он родился в 1305 году. Книга подробно описывала всю землю и основывалась на якобы собственных путешествиях автора. Хотя это была, несомненно, фикция, тем не менее, она отражала уровень географических знаний своего времени. В ней слова Lecname и Puerto Santo употреблялись в качестве названий островов Атлантики. Когда португальцы снова открыли Мадейры, один из островов они назвали Порту-Санту, а название Мадейра – просто португальский перевод итальянского Legname (Лесистые острова).
После открытия Азорских островов в 1427 году испанцем Диего де Севилья (* По мнению большинства авторитетных исследователей, Азорские острова были открыты в 1432 году португальской экспедицией Гонсалу Велью Кабрала.- Прим. ред.), который в то время находился на службе у португальцев, эти острова тоже связывались с островами Святого Брандана. Различные карты XV века так их и показывают, но подробное перечисление этих островов только утомило бы читателя.
Дело в том, что вплоть до настоящего времени остров Святого Брандана был скорее запутанным вопросом, чем мифом. С одной стороны, было известно, что в Атлантике есть острова, с другой стороны, существовало убеждение, что ирландский святой сделал какое-то открытие; проблема состояла лишь в том, чтобы привести в соответствие то и другое. Известный венецианский картограф Андреа Бианко последовал традиции и на своей карте 1436 года связал Мадейры с открытием святого Брандана. Но тот же Бианко на своей более известной карте 1448 года представил острова Мадейра и Азорские в виде беспорядочной вереницы островов, тянущихся с севера на юг и расположенных к востоку от другой группы островов, которая, очевидно, и была изображением подлинных Азор, воспроизведенных по португальскому источнику; они дополнили традиционное представление итальянцев об атлантических островах. Однако Бианко, вынужденный их как-нибудь назвать, назвал самый большой остров этой группы островом Святого Брандана».
– Умница! – почти вскрикнул от удовольствия О´Брайен и тут же, оторвавшись от книги, огляделся по сторонам, проверяя, не услышал ли кто-нибудь его неосторожный возглас.
«Спокойней, спокойней», – сделал он себе беззвучное внушение и, совладав с собой, стал читать дальше.
«Именно с этого момента остров начинает превращаться в миф в том смысле, в каком мы здесь употребляем это слово. Из ярлыка, прикрепляемого к известным уже островам Мадейра или Азорским, он превращается в название, живущее своей собственной жизнью и готовое свободно путешествовать по карте. В такой роли он, видимо, впервые фигурирует на знаменитом глобусе Мартина Бехайма, немецкого картографа, который в 1492 году находился на службе у португальцев и, очевидно, оказал влияние на Колумба. На глобусе Бехайма остров Святого Брандана появляется к западу от фактически существующей группы островов Зеленого Мыса и изображен значительных размеров».
О’Брайен остался доволен и этим абзацем, однако, уже держал себя в руках.
«Мифическая история острова Святого Брандана просуществовала столетие или около того. На английской карте 1544 года, приписываемой Себастьяну Каботу, остров был обозначен почти в центре Атлантики на широте северной части Ньюфаундленда. На широко известных картах Меркатора 1567 года и Ортелия 1571 года он показан там же. Другие картографы вплоть до начала XVII столетия копировали английскую карту. В 1620 году на карте Михаэля Меркатора остров еще сохраняется, но к середине столетия он исчез.
Однако с ним все еще не было окончательно покончено. Он вновь переместился к тому месту, где появился впервые, к Канарским островам. В конце XVII века решили, что среди Канарских островов существует восьмой остров, помимо основной группы из семи островов, и он был назван островом Святого Борондона. И по сей день жители Канарских островов не очень-то любят покидать родные места, поэтому их вера в существование еще одного острова могла быть сравнительно живучей. Поступали сообщения о том, что остров видели недалеко от острова Ла Пальма, но попытки Канарских рыбаков найти его оказались тщетными. Тем не менее “Сан Борондон” был официально объявлен собственностью испанской короны.
В настоящее время большинство историков полагает, что, если и есть доля правды в описании второго путешествия святого Брандана и его открытиях, значит, он, возможно, заходил на острова Мадейра или Азорские. Но в наше время острова его имени не существует, как нет его на картах уже на протяжении двух столетий…»
В этот момент в кармане у О’Брайена зазвонил телефон.
ГЛАВА 19
Неожиданное освобождение повергло двух робинзонов в замешательство. После того, как седой старец поговорил с ними и на довольно продолжительное время удалился в одну из пещер держать совет со своей свитой, оттуда вынырнул молоденький туземец – тот самый, которому больше всех досталось в драке с Андреем. Выхватив свой чёрного камня нож, он одним движением перерезал верёвки, стягивавшие пленников, и отвёл их в одну из окружавших лужайку пещер.
В пещере было просторно. Высокий потолок терялся над головой, стены были завешены разноразмерными шкурами, полом служила хорошо утоптанная земля. Помещений оказалось два: наружное и внутреннее. В наружной пещере из небольших камней был сложен очаг, в котором тлел огонёк и белели потухшие угли и пепел. Поодаль в углу лежала стопка хвороста и большой глиняный сосуд с водой. В стенах были сделаны ниши, где стояли глиняные чаши со спелыми фруктами, пучки свежих и засушенных трав, кувшины с широким горлом и подобие небольших пиал. В дальнем углу на уступе виднелись соломенные подстилки, видимо, служившие в этом доме постелью. Спальных мест было четыре: в пещере вполне могла разместиться целая семья. Позади виднелась сводчатая арка, ведущая во внутреннее помещение, куда дневной свет почти не попадал.
Войдя в пещеру, туземец обернулся к пленникам, что-то сказал им на своём наречии и показал рукой на соломенные подстилки. Потом он достал из ниши кувшин, глиняную миску, пиалы и поставил их у очага. В кувшине белело молоко, а в чашу был насыпан какой-то темноватый порошок. Караулить он их не стал, а ещё раз их оглядел, сказал что-то певучее и вышел наружу.
Герман, вежливо кашлянув и даже постучав костяшками по каменному «косяку», пошел разведать вторую комнату пещеры. Ничего кроме разнокалиберных кувшинов с зерном и подстилок там не было. Андрей тем временам окунул палец в тёмный порошок в миске. Осторожно его понюхав и облизнув, он удовлетворённо промычал и насыпал порошка себе в пиалу, залив молоком.
– Гофио с молоком! Наконец-то, хоть что-то можно поесть не фруктовое!
В соседнем помещении кроме шкур на полу ничего не оказалось, Герман вернулся к очагу и устроился рядом с другом. Андрей налил ему молока и подвинул чашку с гофио. Рядом нашлась и деревянная палочка, видимо, служившая в этом доме ложкой. Получившаяся масса очень напоминала толокно. Андрей сделал глоток.
