Унылы бескрайние пустоши Дартмура.[1] Холодный ветер катит сиренево-лиловые волны увядающего вереска по диким безжизненным равнинам. Хмурое небо, опираясь на плоские вершины гранитных холмов, что разбросаны островками в неспокойном травяном море, тоскливо моросит монотонными дождями. Из влажной прелой земли, устланной толстым ковром буро-коричневого сфагнума,[2] словно обломки корабельных мачт торчат, поставленные неведомым народом, древние покосившиеся менгиры. После стихшего дождя мертвенно-белый туман сплошной пеленой заволакивает окоченевшие поля, клочьями цепляется за безмолвные каменные глыбы.

Издавна слывут дартмурские болота гиблым местом. Топкие мочажины в ложбинах меж холмов, наполненные гнилой зловонной жидкостью, прикрылись мшистыми зыбунами. В густо заросших болотцах манящей голубизной кое-где окнами просвечивают лужицы прозрачной воды. Не приведи господь напиться из той лужицы - не успеешь и глазом моргнуть, сомкнется над тобой смертельная ловушка. Куда как коварнее приветливо зеленеющая сочной травой лужайка посреди однообразной тоскливой пустоши. Соблазняет она отдыхом уставшего путника, но стоит только ступить на нее - затянет и уж не отпустит нежданно разверзшаяся безжалостная пучина. Кричи не кричи - не будет тебе спасения.

Ночами, когда бурый ковёр сфагнума покрывается седым туманом, по кельтскому поверью - открываются врата духов и стародавние забытые боги тешатся в человечьем мире до первых петухов. То тут, то там вспыхивают голубым пламенем бесовские огни - это неприкаянные души утопленников кружатся в неистовом танце. Доносятся леденящие кровь стоны или грозный хохот Болотника - зловещего господина всякой трясины, одиноко бродящего в людском обличье с тусклым фонарём. Иной раз встречают и его дочерей завораживающей красоты, обольщающих заплутавшего охотника или фермера вечной любовью, либо упрятанным на дне кладом. Немало горемык, поддавшихся на лживые посулы, утащили они за собой в омут, до того задушив в тесных объятиях. Однако и в самом жутком кошмаре не привидится такого демона, какой в наказание за грехи рода человеческого был извергнут из геенны на дартмурские болота.

Множество невероятных историй, от которых шевелятся волосы на голове, поведано о призрачной собаке с диких пустошей Дартмура. Рассказывают, будто матёрый зверь огромной величины, напоминающий пса чёрной масти, с горящими красным пламенем глазами является в глухую ночь на болотах. Кто-то даже утверждал, что самолично наблюдал издали, как мчалась та собака через непроходимую трясину, казалось, летела, не касаясь лапами земли. Из пасти зверя валил дым, словно внутри у него бушевал адский огонь. Остановившись, будто бы исчез он в яркой вспышке света. Никому не удавалось спастись от клыков чудовища, повстречавшись с ним на узкой тропе.

Однако, за кружкой доброго эля в девонширском пабе потчуют досужего гостя другим преданием о призрачной собаке, обитавшей в самом сердце Гримпенской трясины.[3] А кое-кто из завсегдатаев, в ответ на саркастические улыбки, с таинственной миной заявляет, что эта история - сущая правда от начала и до конца. Трактирщик, краснолицый малый с курчавой рыжей бородой, разводит огонь в камине. Его жена, худющая костлявая дева в накрахмаленном чепце и переднике, подаёт ужин. Посетители усаживаются вокруг рассказчика, тот, откашливаясь, набивает изогнутую трубку душистым табаком, и его печальная повесть, смешиваясь с клубами сладкого дыма, словно колдовское зелье завораживает слушателей.

* * *

На клочке твёрдой суши, окружённой непролазными топями, что зовутся Гримпенской трясиной, притулилась заброшенная хибара. Дощатые стены обветшавшей лачуги, сколоченной наспех рудокопами, поросли мхом и чёрной плесенью. Сквозь прорехи прогнившей крыши дожди размыли земляной пол, превратив его в вязкую жижу. Старая шахта на другом бугре, в полумиле от хибары, была засыпана щебнем. Отравленные смрадом гниющего торфа и запуганные жуткими поверьями старожилов, рудокопы давно покинули угрюмую пустошь.

Поговаривали, что проклят весь род хозяев здешних мест - Баскервилей. Проклят с тех самых пор, как по вине одного из них, лет двести или больше тому назад, приняла мучительную смерть безвинная девушка - дочь фермера из Каменных Cтолбов. Грозная кара постигла главаря подгулявшей ватаги эсквайров - Хьюго Баскервиля, похитившего бедняжку из отчего дома, когда мужчины ее семейства уехали в город по делам. Ночью, пока разбойники предавались безудержному кутежу, девица сумела улизнуть прямо у них из-под носа и через болота кинулась к отчему дому. Обуянный гордыней Хьюго считал делом чести поймать беглянку лично, и поклялся своей душой во что бы то ни стало вернуть в клетку упорхнувшую пташку. Бросив друзей бражничать, он оседлал вороную кобылу и отправился со сворой свирепых собак в погоню один. Не прошло и четверти часа, как заскучавшие собутыльники Баскервиля ради потехи пожелали присоединиться к своему предводителю. И вот они, сев верхом, помчались во весь опор, разгоняя ночную тьму пламенем зажженных факелов. Вскоре показалась широкая лужайка и два каменных столба, поставленных там с незапамятных времен - до фермы было рукой подать. Подъехав ближе, всадники разглядели славившуюся злобой, свору собак из Баскервиль-холла, которая ощетинилась и жалобно визжала. Взглянув на то, что привело в такой трепет матёрых псов, они увидели картину, моментально выветрившую хмель из их голов. На лужайке в холодном лунном свете лежала бездыханная девица с гримасой ужаса на лице. А над распростёртым телом Хьюго стояла мерзкая тварь, смахивавшая на исполинского размера мастифа. Из пасти дьявольского чудовища на мертвеца капала тягучая кровавая слюна, раскаленными углями горели глаза. Зверь наклонился и вонзил клыки в плоть Баскервиля. Не помня себя от страха, гуляки запрыгнули в сёдла и с криками ускакали прочь. Вслед им раздался протяжный замогильный вой демона, будто ревели тысячи бесов из преисподней.

Долго горевали вернувшиеся отец и братья девицы, но утерев слёзы, дали обет кровной мести: "Хотя и пожран демоном вор и насильник Хьюго, но еще здравствует его окаянный род, будь он трижды проклят! Не знать покоя ни нам, ни потомкам нашим, покуда не изведём Баскервилей всех до единого, даже если придется в подспорье нанять самого дьявола". Однако ни в гневе, ни в отчаянии - лучше сатану не поминать, ибо сладки ему людские беды. Пособляя человеку в заботах мирских затем поглотит он бессмертную душу его.

Так или иначе, но после смерти Хьюго, в Гримпене и окрестностях стало твориться совсем уж неладное. Неуловимый зверь повадился резать скотину у крестьян, хотя волков в этих краях отродясь не водилось. Деревенские собаки, учуяв неведомую грозную силу, по ночам все больше жалобно скулили, скреблись в дверь, норовя пробраться в дом под защиту людей. Однажды на болотах видели чёрного как смоль пса, сверкавшего огненными глазами. А когда полная луна всходила над дартмурским захолустьем, случалось услышать такой тягучий зловещий вой, что каждый в страхе осенял себя крестным знамением и шептал молитву. Но главное - из года в год редел проклятый род Баскервилей, многие из них бесследно канули на болотах, точно провалились в преисподнюю - откуда нет дороги назад.

* * *

В углу хибары, громадный пёс черной масти с приплюснутой мордой, лежавший на ворохе грязной соломы, тоскливо созерцал обглоданную берцовую кость доктора Мортимера. Бедолага забрел в логово чудовища в поисках своего глупого спаниеля. Худосочный жилистый эскулап - кожа да кости, сопротивлялся недолго и лишь беспомощно вопил, обречённо закрывая руками лицо. Лоскутья твидового пиджака с засохшими пятнами крови да основательно сбитая трость с набалдашником - это почти все, что осталось от Джеймса Мортимера. Валявшийся неподалеку череп несчастного доктора будто с укором смотрел пустыми глазницами на кровожадного зверя.