Обыкновенно он лежал на горе, в которую упиралась улица. Тут прямо перед собой он видел реку, за ней, вплоть до горизонта, широко расстилались луга, кое-где на их ровном зелёном ковре лежали серые пятна - это деревни. Там - всегда тихо, ясно, зелено... А повернув голову влево, он видел свою улицу от начала до конца, в ней кипела шумная жизнь; всматриваясь в её тёмную суету, он различал фигуры знакомых людей, слышал голодный рёв и, может быть, думал о чём-нибудь. Вокруг него, по горе, рос густой бурьян, торчали одиноко чахлые берёзы, обломанные кусты бузины, - тут золоторотцы переживали похмелье и играли в карты, чинили платье или отдыхали от работы и драк.
Среди них Артём был на дурном счету. Он неодолимо силён и часто озорничал, а потом очень уж легко он добывал свой хлеб. Это возбуждало зависть; и к тому же он редко делился с кем-либо своей добычей. Вообще товарищеские чувства в нём были не развиты, и он не тяготел к общению с людьми. Если к нему приходили и начинали говорить с ним, он отвечал охотно, но сам не начинал разговора; если у него просили денег на похмелье - он давал, но по собственному почину никогда не угощал знакомых. А среди них вошло в обычай каждую добытую копейку пропивать и проедать в компании.
Сюда, в кусты, к Артёму являлись посланники любви - в виде оборванной и чумазой девочки из улицы или такого же чумазого мальчика. Это очень юные люди, лет семи-восьми, редко - десяти, но они всегда проникнуты сознанием глубокой важности возложенного на них поручения, говорят они вполголоса, и на их рожицах мина таинственности...
- Дяденька Артём, тётка Марья велела тебе сказать, что муж у неё уехал, так чтобы ты сегодня нанял лодку да в луга бы с ней поехал...
- Та-ак, - лениво тянет Артём, и его прекрасные глаза мутно улыбаются.
- Непременно чтобы...
- Могу... А... вот что... это - какая она, тётка-то Марья?
- Лавочница, чай, - укоризненно говорит посланец.
- Лавочница... н-да? Это - которая рядом с железной лавкой?
- Чай, рядом-то с железной лавкой Анисья Николаевна... что уж!
- Ну-ну, я, брат, ведь знаю... Я ведь это так... Для шутки говорю!.. будто позабыл... а ведь я Марью знаю.
Но посланец не уверен в этом, он хочет хорошо исполнить своё поручение и настоятельно объясняет Артёму:
- Марья - это которая маленькая, румяная, рядом с рыбой...
- Ну-ну!.. Которая рядом с рыбой. Вот! Чудашка ты!.. ведь я разве спутаю? Ладно, скажи ей, Марье,- еду. Едет, мол. Иди!
Тогда посланец корчит сладчайшую рожу и тянет:
- Дяденька Артём, дай копеечку!
- Копеечку? А коли нету её? - говорит Артём, засовывая обе руки разом в карманы своих шаровар. И всегда находит какую-нибудь монету. Радостно усмехаясь, посланец мчится возвестить влюблённой печёночнице об исполненном поручении и с неё тоже получить награду. Он знает цену денег и нуждается в них не только потому, что голоден, но и потому, что он курит папиросы, пьёт водку и имеет свои маленькие сердечные дела. На другой день после такой сценки Артём ещё более, чем всегда, недоступен впечатлениям бытия и ещё более красив своей редкой красотой могучего, но смирного животного. Так тянулось это сытое, почти бессознательное существование, спокойное, несмотря на множество ревнивцев, ревнивиц и завистников, спокойное потому, что оно охранялось страшной силой Артёмова кулака.
Но иногда в карих глазах красавца сгущалось что-то грозное, тёмное; его бархатные брови сурово сдвигались, смуглый лоб разрезывала глубокая морщина. Он вставал и шёл из своего логовища в улицу, и чем ближе он подходил к её суете, тем более округлялись зрачки его глаз, чаще вздрагивали тонкие ноздри. На левом плече у него висит жёлтая куртка из крестьянского сукна, правое покрыто рубахой, и сквозь неё видно, какое это могучее плечо. Сапог он не любил и ходил всегда в лаптях; белые онучи, красиво перекрещенные оборами, рельефно обрисовывали икры ног. Шёл он медленно, как большая грозовая туча...
Улица знает его повадки и уже по лицу видит, чего ей ждать от Артёма. Раздаётся предупреждающий шёпот:
- Артём идёт!..
Красавцу торопливо очищают дорогу, отодвигая в сторону лотки с товарами, корчаги с горячим, заискивающе улыбаются ему, кланяются... Он же идёт среди знаков внимания к нему и боязни пред его силой, идёт угрюмый, молчаливый, дико прекрасный, как большой зверь.
Вот его нога задевает за лоток с рубцом, печёнкой, лёгким - и всё это летит на грязную мостовую. Торговец отчаянно вскрикивает и ругается.
- А ты что стоишь на дороге? - спокойно, но зловеще спрашивает Артём.
- Какая тебе, быку, тут дорога? - воет торговец.
- А ежели я тут хочу идти?
Под скулами Артёма вздуваются большие желваки, и глаза у него - как раскалённые докрасна гвозди. Торговец видит это и бормочет:
- Узка тебе улица-то...
Артём медленно двигается дальше. Торговец идёт в трактир, берёт там кипятку, моет в нём свой товар и через пять минут снова кричит на всю улицу:
- Пичонка, лёхко, серце горяче! Матрос! Иди на почине - язык отрежу! Тётка, купи горло! Кому нужно серце горяче? Пичонка, лёхко!
Волнуется гул голосов и тяжёлый запах гнили, водки, пота, рыбы, дёгтя, луку.
Люди расхаживают по мостовой, мешая двигаться лошадям, кричат, торгуются, смеются. Высоко над ними - голубая лента неба, мутная от пыли и грязи, поднятой на воздух этой улицей, в которой даже тени от домов кажутся сырыми и пропитанными грязью...
- Голантегейного товаг-у! Ниткэ! Иголкэ! - возглашает Каин, следя за Артёмом, страшным для него более, чем для других.
- Пироги со грушай, покупай да кушай! - звонко заливается молодая пирожница.
- Луку, зелёного луку-у!.. - вторит ей другая.
- Ква-ас! Ква-ас! - сипло квакает низенький и толстый старик с красным лицом, сидя в тени кадки своего товара.
А человек, известный в улице под странным прозвищем Драного Жениха, продаёт какому-то судорабочему грязную, но крепкую рубаху со своего плеча и убедительно кричит ему:
- Ду-убина! Где ты купишь за двугривенный такую парадную вещь? Ведь в такой рубахе купчиху сватать можно! С миллионами, - чё-орт!
Вдруг сквозь общий дикий, но гармоничный рёв и вой прорезывается звенящая нота детского голоса:
- Подай-те, Хри-ста ра-ди, копе-ечку... си-ро-те оди-нокому... ни отца нету, ни матери...
Странно и чуждо всему звучит в этой улице имя Христа.
- Артюша! Поди-ка сюда! - ласково восклицает бойкая солдатка Дарья Громова, торгующая пельменями. - Где ты пропадаешь? что нас забываешь?
- Много продала? - спокойно спрашивает Артём и лёгким толчком ноги опрокидывает её товар. Пельмени, жёлтые и скользкие, ползут по камням мостовой, и от них идёт пар, а Дарья, готовая драться, яростно кричит:
- Бесстыжие твои зенки! Гра-абитель! Как тебя земля-то носит, верблюд астраханский!
Над ней хохочут, - все знают, что она простит это Артёму.
А он всё так же медленно двигается дальше, толкая всех, налезая на людей грудью, наступая им на ноги. И впереди него быстро, как змея, ползёт предостерегающий шёпот:
- Артём идёт!
В этих двух словах даже тот, кто впервые слышит их, чувствует угрозу и уступает Артёму дорогу, осторожно посматривая на мощную фигуру красавца.
Вот Артём встречает одного из знакомых босяков. Они здороваются, Артём так сжимает своей железной лапой руку знакомого, что тот кричит от боли и ругается. Тогда Артём сжимает ему пальцами плечо или как-нибудь иначе причиняет боль и молча, спокойно наблюдает, как человек стонет и охает под его рукой, задыхается от боли и шепчет:
- Пусти, палач!..
Но палач неумолим, как судья.
Каин тоже нередко попадал в жестокие руки Артёма, который играл им, как ребёнок букашкой.
Это своеобразное поведение силача называлось на Шихане "Артюшкин выход". Оно создавало ему массу врагов, но они не могли сломить его чудовищной силы, хотя и пробовали. Так однажды подобрались семеро здоровых молодцов, одобренные всей улицей, они решили поучить и усмирить Артёма. Двое из них очень дорого заплатили за эту попытку, остальные отделались легко. Другой раз лавочники - оскорблённые мужья - порядили знаменитого городского силача-мясника, не раз выходившего победителем из борьбы с атлетами-циркистами. Мясник взялся за крупное вознаграждение избить Артёма до полусмерти. Их свели, и Артём, никогда не отказывавшийся драться "по охоте", вышиб мяснику руку из ключицы и ударом "под душу" уложил его на месте без сознания. Это ещё выше подняло престиж Артёмовой силы и, конечно, ещё более создало ему врагов.
