– Дядь Саш, а ты мне принес котенка? – в очередной раз поинтересовалась Манечка.

– Привет, монстр, – Саша потрепал ее по черным волосам, задев синий бантик. – Папа-то как, дома?

На монстра девочка не обиделась. Незнакомые слова ее не пугали – не кикимора же, не лахундра… и вообще несозвучно с местной лексикой.

Она юркнула в приоткрывшуюся дверь, что-то пропищала – и вскоре на пороге комнаты появился Моисей Абрамович – сутулый, в еле заметных веснушках, похожий на высохший батон хлеба.

– Чего тебе, Саш? – чувствовалось, что сегодня он уже успел слегка разогреться. Исключительно для аппетита.

– Разговор есть, Абрамыч, – Саше не хотелось рассусоливать, да и некогда было. – Серьезный разговор.

– Заходи, – сосед сделал гостеприимный жест. Пить в одиночку Моисей Абрамович еще не слишком привык и нуждался в партнере.

– Не, Абрамыч, не здесь, – Саша мотнул головой. – Пройдемся до скверика.

Как и следовало ожидать, возражений не последовало. Сосед накинул потрепанный, знававший лучшие времена пиджак и послушно затрусил по коридору. И почему так получается? Почему все они слушаются? Даже смешно подумать, чтобы то же самое дома. Например, чтобы Люся…

На улице уже расползалась первая, зыбкая волна сумерек. Только что побрызгал дождик, но облака разошлись, и слегка щербатая луна отражалась в многочисленных лужах. Саша вдруг подумал, что отражения эти кажутся едва ли не убедительнее высокого оригинала.

– Ну, так чего тебе? – взгляд черных, слегка навыкате глаз соседа был гораздо трезвее голоса.

– Абрамыч, слушай сюда. Разводить всякие турусы не буду. Уезжать вам надо из Ленинграда, всей семьей. Срочно. Сегодня. У тебя ж вроде родня в Сталино? Брат младший, тетки-дядьки? Короче, я вам билеты уже взял. Вон, держи. В ноль пятнадцать…

– А… А с какой стати, Саша? – только и нашелся что выдавить Моисей Абрамович.

– А вот с такой, – пришлось сделать голос жестким. – Сам прекрасно понимаешь. Есть у меня необъяснимая уверенность, что ночью за тобой придут.

Умница Моисей Абрамович не стал изображать недоумение образцового советского человека.

– А в Сталино не придут?

– Маловероятно. Хотя и не исключено. Но здесь – как пить дать. А ляжешь на дно, перекантуешься, забудут про тебя. Так бывает, ты уж поверь.

Моисей Абрамович поверил. Это было удивительно, невозможно – но он верил. Все они верили. Хотя, по логике вещей, следовало бы заподозрить банального стукача-провокатора. И уж кто-кто, а Моисей Абрамович – дядька жизнью битый, понятливый. Мог бы докторскую степень иметь… если бы. Этих «если бы» накопилось много.

Саша в который раз поймал себя на мысли, что искренне сочувствует соседу… Эффект достоверности? Хотя и не стопроцентный, иначе такое и в голову не полезло бы. Дай им Бог, Фельдманам… а то ведь… В первую очередь жалко Манечку.

– Дочке скажи, там котенок будет. Мечтает же… Да записки свои не забудь… не бросать же… сам понимаешь. И не пей там, слышишь? Твоя голова нужна не только твоей шее. А еще и человечеству…

Из файла «Краткая сводка первого уровня».

«Фельдман Моисей Абрамович – родился в местечке Уголье Смоленской губернии 14.04.1899. В 1922 г. окончил физико-математическое отделение Петроградского университета, в 1925 г. защитил кандидатскую диссертацию. Работал в Ленинградском Политехническом институте под руководством академика А. Ф. Иоффе. Область научных интересов – электродинамика, физика твердого тела. Женился в 1930 г. на Розе Марковне Блицштейн, 1905 г.р. В 1931 г. родилась их дочь Мария. В 1935 г. уволен из Политехнического института – после убийства Кирова по всем ленинградским учреждениям прокатилась волна „чисток“, и выяснилось, что Фельдман скрыл в анкете свое социальное происхождение (его отец был служителем культа, раввином). После увольнения уже не мог устроиться по специальности, находил временные подработки. Однако в домашних условиях продолжал свои теоретические исследования и даже проводил некоторые эксперименты, используя подручные материалы. Согласно воспоминаниям соседей по коммунальной квартире, деревянная платформа с ладонь величиной в ходе этих опытов зависала в воздухе на несколько минут… В июне 1936 г. арестован органами НКВД по стандартному обвинению в антисоветской пропаганде, по 58-й статье, пункт 10, осужден на 10 лет лагерей. Умер в Магаданской области в 1938 г. Согласно справке лагерного врача, причина смерти – „внезапная остановка сердца“. Похоронен в общей могиле, место расположения неизвестно. Семья Фельдмана выслана из Ленинграда в августе 1936 г., сведений о дальнейшей судьбе его жены и дочери нет…»

Саша помнил сводку наизусть. Не было в ней никакой экзотики, кроме разве что зависавшей в воздухе деревяшки. И то, прочитав это впервые, он усмехнулся. Известно, что такое соседи. Спьяну им и черт на помеле привидится. А уж старческие воспоминания… записанные полвека спустя… Короче, ясен пень при тихой погоде.

Но деревяшка таки летала. Своими глазами видел. Моисей Абрамович, испытывая к Саше необъяснимое доверие, не раз демонстировал ему свои, как выражался, «экзерсисы». А на вопрос «Абрамыч, а как же это оно не падает?» отвечал длинно и витиевато. Сашиных знаний, полученных на радиофаке Пензенского университета, явно не хватало. Даже учитывая то обстоятельство, что в армию его загребли в 2007 году, после второго курса. Да и тех куцых (ну троечник он, троечник по жизни!) знаний здесь показывать не стоило. Согласно легенде, его образование ограничивается семью классами, что по местным меркам весьма неплохо.

Интересно, до чего бы в реальности долетались деревяшки Фельдмана, не случись 11 июня 1936 года? А что если он и в самом деле антигравитацию открыл? Ту самую, которая прочно обосновалась в фантастических романах, но упорно избегала физических лабораторий? Глядишь, вся история повернулась бы иначе. Не было бы Великой Отечественной… СССР схарчил бы всю Европу… и в перестроечных очередях давились бы за водкой докеры Ливерпуля… а как насчет ядерной войны?

«Александр, Вы должны первым делом усвоить, что рассчитать последствия реальной коррекции невозможно в принципе, – говорил завлаб, стремительно лысеющий Константин Павлович. – Это только у фантастов супер-пупер-навороченный компьютер выдает прогноз на сто лет. А на деле – бесконечное множество переплетающихся линий, у каждой своя вероятность, которую мы оцениваем на глазок. Впрочем, все это представляет сугубо теоретический интерес. Машина времени принципиально невозможна. Поэтому давайте не грузить себя гамлетовскими вопросами, у нас есть свое дело».

Идти домой было незачем. И провожать Фельдманов тоже не столо. Чем меньше шуму, тем лучше. Моисей Абрамович ему поверил, и это главное. Жену убедит, здесь никаких сомнений. С братом Иосифом тоже проблем не будет. Саша еще полгода назад, спустя считанные недели после транспонирования съездил в Донецк (ох, с каким трудом переучивался, как кололось во рту название «Сталино»), присмотрелся к младшему Фельдману. Человек тихий, одинокий и, вроде бы, порядочный. Провизор в аптеке. Согласно «краткой сводке», жизнь его не зацепит ни тюрьмой, ни войной, доживет до восьмидесяти трех лет. Тесно, конечно, придется им, но уж как-нибудь перекантуются. Саше еще в розовом детстве бабушка рассказывала, как жили они после войны всемером в десятиметровой комнате… Потом, месяца через два, нужно будет самому туда перебраться, поближе к подопечному. Донецк не Питер, конечно, но и там чекисты резвятся. Куда устроиться – не проблема, варианты, как всегда, сами подвернутся, лишь выбирай. Таковы условия игры.

А ведь как кисло все начиналось…

Сперва Люся… Люся-лисенок, рыжие волосы и россыпи веснушек… точно грибы-лисички. Лисенок-дитенок… и как же сухо шелестели ее слова… «извини… ничего у нас не получится… мне страшно представить, что вот и через десять, и через двадцать лет я каждое утро буду видеть твою помятую физиономию… а стирать носки ты и сам сможешь… только не обижайся, ладно?»