Палата Крюка — мой пункт назначения. Мы с Генри, за которым Реджина попросила приглядеть, пока сама отойдёт по делам, устраиваемся на кресле и стуле напротив спящего Киллиана и принимаемся листать его книгу сказок.

Пользуясь случаем, я рассказываю ему о вырванных страницах из истории про Королеву Червей.

— Это странно, — шёпотом отвечает Генри. — Они были! Я читал их, точно!

— Ты помнишь, о чём там говорилось?

— Немного, — Генри хмурит лоб. — Там точно было что-то про маму, кажется …

Генри замолкает, когда Крюк начинает ворочаться. Я замечаю, что тот уже не спит. Не знаю, как долго, но его лицо слишком напряжено для спящего человека.

— Ваш шёпот подымет даже мёртвого со дна морского, — бурчит Киллиан, разоблачая себя.

Сначала он открывает один глаз, потом другой. Трёт переносицу, морщит нос и прежде чем с его губ слетает очередная глупость, я прошу Генри сходить за кофе.

— Красавица, — слабый голос Киллиана разносится по помещению в такт тиканью настенных часов. — Мне казалось, что между сном и пробуждением должен идти страстный поцелуй. Разве не об этом написано в сказках?

Я захлопываю книгу, убираю её в рюкзак Генри и скрещиваю руки на груди.

— Губу закатай.

— Поверь мне, есть более приятное занятие, в котором могут участвовать мои губы, — парирует пират.

Я устало закатываю глаза.

— Господи, что я до сих пор здесь делаю?

Киллиан улыбается одними губами. Ёрзает на месте, пока не принимает более удобное положение. Его рука без крюка смотрится настолько неестественно, что мне так и хочется попросить его вернуть железяку на место.

— Просто я тебе нравлюсь.

Я отрицательно качаю головой.

— О, нет! Мне нравится смотреть на море, есть вишнёвый пирог и делать вид, будто я работаю. А ты … К тебе я, скорее, просто не испытываю ненависти.

Мои слова повисают в воздухе. Выражение лица Киллиана не меняется совсем: он продолжает смотреть на меня, прищурившись, и моргать так медленно, словно сейчас заснёт. Возможно, это всё вина обезболивающих, или ему просто скучно со мной.

— Мне кажется, и с этим можно работать, — наконец произносит он.

Я фыркаю, но меня выдаёт улыбка, которую я не могу скрыть.

— Как твоя нога? — интересуюсь я.

Киллиан приподнимается на локтях, насколько это возможно, задирает уголочек одеяла и демонстрирует мне перегипсованную конечность.

— Что ж, — протягивает он, с глухим вздохом опускаясь обратно на спину, — по крайней мере, она на месте.

— Да брось, — я машу рукой. — Тебе не привыкать.

Крюк не отвечает, и лишь смотрит на меня, словно что-то ждёт — то ли объявления о том, что это шутка, то ли извинения. Я расслабляю руки, скрещиваю пальцы в замок и внимательно осматриваю Киллиана. В больничном халате белого цвета и хлопковой светло-голубой футболке под ним он выглядит слишком … просто. Сейчас тени по его глазами, оставшиеся от чёрных штрихов подводки, делают его похожим на тяжело больного мученика, и культя вместо левой руки только усугубляет это.

Я не знаю, почему меня к нему так тянет. Во всех историях, описанных в книжке Генри, главные герои влюблялись друг в друга с первого же взгляда, ну или, максимум — в этот же день. Например, те же Белоснежка и Прекрасный, или Ариэль и Эрик. Разве что Белль и Румпельштильцхен не совсем тот случай: девушке нужно было время, чтобы разглядеть за чудовищем его хорошую сторону.

Мне не нравится Киллиан. То есть, нравится, но не в общепринятом смысле. Просто он такой же, как и я. Мы отрицательные герои своей и любой другой истории. Таким, как мы, «долго и счастливо» не светит никогда.

— Что? — наконец спрашивает Киллиан.

— Не знаю, — я пожимаю плечами. — Просто не привычно не созерцать твоих чёрных кудрей на груди.

Слава Богу, в этот момент входит Генри. Он протягивает мне один из пластиковых стаканчиков с дымящимся напитком, второй оставляет себе.

— Мама спрашивает, мы идём или нет? — передаёт Генри.

Прежде чем ответить, я перевожу взгляд на Киллиана. По его лицу невозможно прочитать, хочет ли он, чтобы я осталась.

— Мама? — вместо этого переспрашивает он. — Вы что, теперь разговариваете?

— Что-то типа.

— А что Кора?

— Я не видела её со вчерашнего дня.

Киллиан мрачнеет. Он поднимает взгляд к потолку и шевелит губами, словно что-то вспоминая. Затем вдруг подскакивает на месте так неожиданно, что я чуть не выливаю на себя свой же кофе.

— Мне нужно идти, — говорит он, но, как и предполагалось, все его попытки заканчиваются ничем.

— Нельзя, — говорю я. Осторожно ставлю кофе на стул, подхожу ближе к Киллиану и для убедительности толкаю его в плечо, как бы сильнее прижимая к кровати. — Постельный режим, пират.

— Мне надо, — настаивает Киллиан. Хочется пошутить про малую нужду и утку под его кроватью, но что-то в его лице заставляет меня задавить глупую шутку в зародыше.

— В чём дело?

Неужели, есть что-то, что может так испугать бесстрашного Капитана Крюка?

— Киллиан, в чём дело? — повторяю, не дождавшись ответа.

— Не могу сказать, красавица — отвечает он, глядя мне точно в глаза. — Ты возненавидишь меня. А мне этого, как ни странно, совсем не хочется.

Как только он замолкает, в палату входит Реджина. Её лицо пугает меня ничуть не меньше лица Киллиана: брови сдвинуты к переносице, на губах играет странный оскал, взгляд мечется от предмета к предмету, словно хочет разнести всё в пух и прах.

— Мама? Всё в порядке? — спрашивает Генри.

Реджина глядит на меня.

— Тебе нужно исчезнуть, Лу, — тихо произносит она. Её голос дрожит.

И тут я различаю странные крики, доносящиеся из коридора. Моё имя звучит особенно отчётливо. Чуть тише — имена Реджины и Коры.

Это словно проклятье: родовое, наследственное, приобретённое по глупости, выменянное в сделке — не важно.

Я приоткрываю рот в немом вопросе. Реджина закрывает дверь изнутри. Киллиан хватает меня за руку чуть выше кисти. У него до странности мягкая кожа для человека, орудующего мечом.

— Все знают, что смерч — твоя вина, — говорит Реджина.

Меня будто парализовало. Вот почему миссис Лукас выселила меня! Но кто мог рассказать? Те, кому я открылась, так бы не поступили!

В палате ощущается отчётливый запах старых бинтов. Наверное, именно так пахнет отчаяние.

— Отпусти, — требую я у Киллиана. Затем обращаюсь к Реджине: — Как мне исчезнуть?

— Подумай о месте, где хочешь оказаться. Представь, как появляешься там.

Позволить магии завладеть воображением. Ясно. Только вот проблема — мне некуда перемещаться. Во всех мирах не существует места, где я почувствую себя в безопасности.

Хватка Киллиана не слабеет. Он притягивает меня ближе, заставляя наклониться, и шепчет:

— Лес … Кора рассказала мне, что где-то в северной его части есть склеп. Найди его … Я постараюсь выбраться отсюда, чтобы тебе помочь.

Его дыхание пахнет персиковым желе, которым на завтрак кормят больных. Я молча киваю. Прежде чем исчезнуть, я прошу Реджину вылечить Киллиана. Я знаю, что она умеет.

Последнее, что чувствую, прежде чем на смену запаху бинтов и гула недовольных голосов приходит свежесть леса и пение птиц — пальцы Киллиана, хватающиеся за мою руку, как за спасительный трос.

***

Кора достаёт из специальной коробочки сердце Киллиана Джонса. Женщина уверена, что раньше оно было темнее. Что-то изменилось, определённо. Но это её не волнует, до тех пор, пока пират в её власти. Она склоняет голову максимально близко к бьющемуся органу и шепчет:

— Надеюсь, ты не забыл о своей миссии, Крюк … Многое вышло из-под контроля. Луиза больше не станет мне доверять после случившегося, если только мы не намекнём ей, что Реджина на порядок хуже. Тот парень, которого мы привезли с собой. Пленник … Таран, кажется. Пора им воспользоваться.

— Я не буду этого делать, — раздаётся внутренний голос Киллиана через сердце в ладонях Коры.

— О, нет, дорогой. Будешь. А иначе я лишу тебя возможности самому отомстить Румпельштильцхену.