Полуянов молчал. Переваривал.

Доктор вздохнул:

– Думаешь, мне не жалко – когда я в глазищи его огромные смотрю? Но мозг поражен необратимо. Сейчас он хотя бы говорит. Маме улыбается. Книжки читает. А операция его убьет. Или в растение превратит. Все, Дима. Можешь написать, что я от комментариев отказался.

Полуянов положил трубку.

Ребенок, увы, оказался настоящим. Очень жалко.

Но все равно что-то царапало, беспокоило. Что еще за фонд – «Дарим детям добро»? Дима никогда о нем не слышал.

Полуянов проверил по реестру юридических лиц: все чин чином, уставной капитал, офис, опыт только небольшой – всего два года работают.

Телефоны городские, сидят в центре. Он позвонил секретарю, сказал, что журналист, интересуется Костей Лопатиным. Его мгновенно соединили с координатором.

Тот только услышал, что звонят из самих «Молодежных вестей», сразу засуетился, обрадовался:

– История болезни, выписки, заключения, приглашение из немецкой клиники – все есть. Может, напишите про парня? Счет на дни идет!

– Дайте мне телефон его родителей, – попросил Полуянов.

– Конечно. Безусловно. – Сотрудник продиктовал номер.

Костина мама мужественно глотала слезы. Шептала в трубку:

– Я его под нож тоже не хочу отдавать. Чего мучить ребенка? Он и так настрадался. Но отец говорит – надо. Даже если только один процент на успех – все равно надо.

И тогда Полуянов лично попросил сотрудниц из «Отдела добрых дел» написать про мальчика вне очереди.

Материал в газете вышел в конце марта и собрал больше тысячи комментариев. Разошелся в Интернете сотнями перепостов.

Маленькому Косте собрали триста тысяч евро за рекордные две недели. Деревья не успели зазелениться листвой – ребенок уже был в Германии.

Полет прошел тяжело. У мальчика поднялось давление, он начал задыхаться. Прямо к трапу вызвали реанимобиль.

Костю довезли в клинику, но даже к операции готовить не начали. Мальчик впал в кому, а через два дня скончался.

«В его состоянии можно было только спецбортом лететь, с медицинским сопровождением», – дружно прокомментировали случившееся немецкие доктора.

«Мы просили спецборт! – рыдали родители. – И врача просили!»

Читатели «Молодежных вестей» отчаянно жалели Костю и зажигали в память о нем виртуальные свечи.

А Полуянов написал письмо в немецкую клинику.

Ответа особо не ждал, однако ему очень быстро прислали подробное, из одиннадцати пунктов, обоснование, почему нельзя было спасти мальчика из России. К письму также прилагались финансовые документы. Клиника благородно взяла на себя оплату реанимобиля, пребывание в палате интенсивной терапии, консультацию двух профессоров. Счет выглядел, по европейским меркам, очень скромно: меньше двадцати тысяч евро.

И Полуянов, разумеется, заинтересовался: а где остальные двести восемьдесят?

Снова позвонил в фонд «Дарим детям добро». Бывшего Костиного куратора не застал, девушка-секретарша заученно затараторила:

– Мы написали всем жертвователям, предложили деньги забрать. Человек пять согласились. Остальные разрешили их передать другим детям. На те средства, что остались, мы сейчас еще одного мальчика в Германию отправляем. И в Израиль двое едут.

Диму ответ убедил. Почти.

Но он все равно нашел тех троих, кто должен был отправиться на лечение за рубеж.

Словно под копирку. Красивые, страдающие, славянские лица. И безнадежные диагнозы. Рак в третьей-четвертой стадии с метастазами.

Знакомый нейрохирург всех троих пациентов знал. Честно сказал: шансы на успех минимальные.

– А в Германии с Израилем их спасут? – поинтересовался Дима.

– Я тебе уже говорил, могу повторить еще раз: вряд ли. У иностранцев статистика по терминальной стадии очень похожа на нашу. Может, на пару процентов лучше. Условия, правда, в Германии комфортнее, чем в московских больницах. Впрочем, если за евро – то и у нас отдельную палату дадут. Только, Дим, ты об этом не пиши.

«Да, – грустно подумал Полуянов, – доктор, наверное, прав. Лучше эту тему вообще не трогать. Люди искренне жертвуют для больных детишек. Многие отдают почти последнее. А я вдруг с нотацией: вы помогаете не тем. Что мне скажут мамы безнадежных детей, которые все-таки надеются на чудо?!»

Хотя с главарем фонда «Дарим детям добро» все равно надо пообщаться. Спросить, почему он выбирает для своих акций самые беспросветные случаи.

Дима набрал уже знакомый номер и попросил соединить его с директором, господином Котловым.

– Как вас представить? – поинтересовалась секретарша.

– Дмитрий Полуянов, газета «Молодежные вести», – спокойно ответил журналист.

Он и подумать не мог, что обычный телефонный звонок может полностью перевернуть их с Надей жизнь.

Несостоявшийся спецагент Надя Митрофанова вернулась домой в половине второго. Без приключений загнала машину в гараж, поднялась в квартиру. Распаковала Библию, полистала, понюхала, полюбовалась. Положила на Димин письменный стол. И отправилась на кухню – готовить ужин. Большой и праздничный, раз уж она посреди рабочего дня дома оказалась.

На улице жара, и лично себе Надя соорудила бы изыск, соответствующий сезону. Легкий салат с пармезаном и рукколой, овощное суфле, желейный торт. Но Полуянов – истинный самец – в любое время года требовал мяса. Поэтому во главу угла поставим свинину, запеченную с чесноком и пряностями. А овощи на пару и всякие романо с сельдереем попробуем впихнуть в нагрузку.

Телефон зазвонил, едва по квартире пополз пряный мясной аромат. Митрофанова улыбнулась: Димка вкусную еду даже на расстоянии чует.

Однако номер оказался незнакомым.

– Я говорю с госпожой Митрофановой? – поинтересовался вкрадчивый женский голос.

Точно такой был у тетки из службы судебных приставов, когда Полуянов целый год автомобильный штраф не оплачивал.

Надя настороженно отозвалась:

– Да, это я.

– Вас зовут Надежда Кирилловна? – с нажимом проговорила дама.

– Да.

– Я (бр-бр, бр-бр – Надя не разобрала абсолютно), помощник нотариуса Иванова. Мне поручено сообщить, что ваш отец скончался.

Дама заученно умолкла. Похоже, ждала реакции. Аханья, вскрика. Слез.

Но Митрофанова еле удержалась, чтобы не фыркнуть.

Отца у нее не было. Никогда.

Хотя о том, кто он, она начала выпытывать у мамы лет с трех. Поначалу верила в сказку, что папа – капитан, ушел в далекую и опасную экспедицию. Когда дочь пошла в школу, мамуля выдала новую версию: погиб. Очень красивую придумала байку: шторм, пробоина, радиосвязь не работала, облачность низкая, ветер страшный, вертолет на помощь вылететь не мог.

И лишь в Надины двенадцать призналась: папаша – просто мамин случайный знакомый. Мимолетная связь в доме отдыха.

– И ты ему ничего про меня не сказала?! – возмутилась дочь.

Мать погрустнела:

– Почему не сказала? Письмо написала, что беременна. И что ребенка оставляю. Помощи никакой не просила – он сразу предупредил, что женат и проблем никаких не хочет.

– И что? – затаила дыхание Надя.

– Он ответил… очень так корректно… что это мой выбор и мое право, – опустила глаза маман.

– Я хочу его увидеть, – твердо сказала девочка.

– Увидь, – легко согласилась родительница. – Адрес дам. Только зачем? Он мне потом еще пару раз писал. Интересовался, здорова ли ты. Как учишься. Но даже фотографий твоих не попросил.

– Кто он хотя бы?

Вдруг мама сейчас скажет: артист? Или миллионер?

Но та отозвалась устало, виновато:

– Да обычный мужичонка. Бухгалтер. Лицо обычное, фигура неплохая. Волосенки уже тогда реденькие были. Сейчас, наверно, совсем полысел. Фамилия Рыбаков. Зовут Кирилл Юрьевич.

– Значит, отчество – все-таки его.

– Надо ведь было что-то в свидетельстве о рождении написать, – пожала плечами мама.

– Ну ты даешь! – обиженно произнесла дочь. – А меня байками про капитана Гранта кормила.